Настроение его поднялось, и грядущее уже не казалось таким мрачным и угрожающим.
И то сказать, ведь в последнее время у него и служебные дела пошли хорошо: закончилось строительство печей обжига, их уже загружали кирпичом и со дня на день должны были запустить. Сушильный склад и цех замеса готовы были давно.
Годердзи радовался, что сдержит слово и в срок, в первом же квартале пустит производство на полную мощность.
На этот раз движущей силой его был не только интерес к общественному делу, но и личные цели: измотанный затянувшимся следствием Годердзи питал надежду, что довольное им руководство района избавит его от наседавшей прокуратуры и народного контроля.
Правда, друзья-приятели, которых у Годердзи и но сей день осталось немало, утешали его: затянувшееся следствие будет тянуться и тянуться, пока не забудется, не сгладится все, но рассчитывать лишь на это вряд ли было благоразумно. А вот служебные успехи могли благоприятно повлиять на следствие и положить конец этой ужасной нервотрепке.
Недели две пробежали торопко и незаметно. Следователи его не беспокоили, и Малхаз не проявлял нетерпения с женитьбой на председателевой дочке. Казалось, и позабыл о том разговоре с матерью.
Ободренный Годердзи стал все чаще задумываться о будущем. Порой даже планы строил. Обычная уравновешенность и уверенность постепенно возвращались к нему. Иногда ему казалось, что он уже переплыл это бурное море и приближается к спасительному берегу.
Однако преждевременно разгоревшаяся надежда и неверный шаг, который сделал обманутый ею Годердзи, втянули его в такую передрягу, что счастливо повернувшееся было колесо судьбы едва не завертелось в обратную сторону.
Март принес бесконечные дожди.
В Самеба давно не помнили такой сырой, плаксивой весны.
Дороги развезло до того, что не только машина, арба с трудом передвигалась.
И в этакую слякоть и бездорожье, в ветер и морось Годердзи ежедневно преодолевал пешком семнадцатикилометровое расстояние от Самеба до Блисдзири.
Он так измотался, так измучился, что, всегда терпеливый и сдержанный, сейчас, затемно поднимаясь по утрам с постели, он проклинал день и час своего рождения. И все же, несмотря ни на что, на работу являлся без опозданий.
В конце концов, когда терпение его окончательно истощилось и силы были на исходе, в памяти всплыли слова нового председателя райсовета: «Поможем тебе приобрести «Жигули», и будешь ездить, сколько угодно». «А что, если и вправду купить?..— закралась мысль.— Тогда мне не придется месить грязь, стынуть на ветру и мокнуть под дождем...»
И мысль эта, раз возникнув, уже не покидала его. Машина представлялась тем более соблазнительной, что в связи с завершением строительства кирпичного завода началось строительство шоссейной дороги от Самеба до Блисдзири. Предполагалось, что к исходу лета дорога войдет в строй.
Поначалу Годердзи упорно сопротивлялся своему искушению.
Человек здравомыслящий и опытный, он знал, что этот шаг может повлечь за собой новые неприятности. Однако нужда притупила его бдительность. «В конце-то концов, эка невидаль — купить «Жигули»! — уговаривал он себя.— Неужто директор кирпичного завода не может приобрести один автомобиль!»
Мысль эта становилась все неотвязней и настойчивей. Дошло до того, что Годердзи открыл свои планы Малало. А Малало, как затем выяснилось, сообщила «приятную новость» Малхазу.
В один прекрасный день, когда Годердзи только-только отужинал, на пороге кухни появился Малхаз (когда в доме не бывало гостей, Зенклишвили трапезничали в кухне).
С тех пор как у отца с сыном произошла размолвка, незаметная на сторонний глаз, но довольно серьезная, Годердзи избегал первым затевать разговоры с сыном и уступал это право ему.
Но и Малхаз обычно не рвался начинать беседу, так что большей частью оба молчали.
И на сей раз в зенклишвилевской кухне царила тишина.
Годердзи, откинувшись на спинку стула, катал своими сильными загрубевшими пальцами хлебные шарики, исподлобья поглядывая на Малхаза. А Малхаз, склонившись над большой чашкой, шумно прихлебывал чай, закусывая картофельным пирожком.
Малало хлопотала у плиты. Закончив работу, она украдкой оглядела мужа и сына и, не заметив ничего угрожающего, отправилась стелить постели.
Годердзи посидел еще некоторое время и, потеряв надежду на то, что сын с ним заговорит, тяжело поднялся и направился к двери, видимо намереваясь пойти спать.
Малхаз, словно только того и ждал, обратился вдруг к отцу с вопросом:
— Отец, ты, я слышал, машину собираешься покупать, правда это?
Годердзи остановился, словно застигнутый врасплох, однако не обернулся, лишь слегка повернул голову.
— Да вот... и собираюсь, и не собираюсь, все никак не решу,— каким-то примирительным голосом проговорил он.
— Покупать машину сейчас, при такой запутанной ситуации... Слово «ситуация» Годердзи возненавидел еще со времен Исака.
Тот, бывало, произнося это слово, следом высказывал какую-нибудь ядовитую мысль. И с тех пор эта «ситуация» действовала на Годердзи, как красный платок на быка.
— Что ж, может, оно и верно, но сам посуди, разве легко мне таскаться в этакую даль? А ну попробуй, хотя бы три дня подряд походи туда и обратно, посмотрим, что ты скажешь...
— Ладно, допустим, но на какие деньги ты собираешься приобретать машину?
Тут-то и оборотился к сыну оторопевший отец.
Долго смотрел он на Малхаза покрасневшими от недосыпания, от дорожной пыли и ветра глазами, долго хлопал своими густыми ресницами, потом сказал то ли в насмешку, то ли всерьез:
— А на те деньги, которые бабка твоя, блаженной памяти Дареджан, оставила мне в наследство... надеюсь, этим я никому ущерба не причиню?
Малхаз, конечно, уловил насмешку в тоне отца. Помедлив, проговорил в ответ:
— Не только что ущерб причинишь — вовсе погубишь себя, а заодно и меня.
— Почему же, сын мой, почему? — неожиданно добродушно спросил Годердзи. В душе-то он знал, что сын прав. Ведь именно такие опасения и связывали его по рукам и ногам.
— Ты пока еще находишься под следствием. Тебя подозревают в том, что ты занимался всякими махинациями. По этой причине тебя и загнали к черту на рога и меня от партийной работы отстранили, и после всего ты фактически собираешься подтвердить, что ты — денежный мешок, как и считают. Это ли разумно? На что ты надеешься? А если завтра тебя и вовсе в тюрьму упекут?
— Упекут, и черт со мной!
— Ладно, допустим, ты себя не жалеешь, но я? При чем я, я-то в чем провинился, дорогой отец, ты обо мне подумал?
—- Значит, выходит, мне пусть хоть голову с плеч, это ничего, только чтоб тебе никакого ущерба, так? — горько усмехнулся Годердзи.
— Если ты своей головы не жалеешь, я-то что могу сделать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127