Теперь единственной их заботой стало женить сына. Им хотелось как можно надежнее привязать непоседливого отпрыска к отчему дому.
...Целых четыре месяца заносчивый наследник Годердзи Зенклишвили разгуливал по селу без дела. Ни одна работа, предложенная ему, не удовлетворяла его высоким требованиям: то должность была маленькая, то работа недостойная, то зарплата мизерная. В конце концов, внемля совету Исака, с помощью отца он устроился педагогом в школу.
Он и сам не ожидал, что эта скучная (как раньше считал) профессия так заинтересует и увлечет его.
На первом же уроке, когда любознательные детские глаза уставились на него и ни на миг не выпускали из поля зрения, Малхаз с не испытанным дотоле удовлетворением и какой-то доброй гордостью почувствовал себя как нельзя более на месте.
«Какое же это чудо — встреча с непорочными и чистыми детскими сердцами!» — размышлял молодой учитель, и ему казалось, что и сам он стал чистым и непорочным.
Возвращение Малхаза под отчий кров вызвало оживленные толки в Самеба.
В школе, которую когда-то он блестяще окончил, и сегодня преподавали его бывшие учителя. Все там хорошо помнили лучшего ученика, отличавшегося и способностями, и прилежанием, Малхаза Зенклишвили.
И вот теперь этот самый Малхаз, обогащенный, умудренный знаниями, поднаторевший в науках (так думало большинство), вернулся в родную школу.
В самом факте возвращения видели они проявление его патриотизма, гражданственности и высокого нравственного долга.
Разве же не мог столь талантливый юноша, к тому же сын состоятельного отца, найти более доходное и более почетное место в столице? Нет, он предпочел школу, и не какую-нибудь, а именно ту, которую недавно закончил сам!..
Учительница Нато плакала от радости. Она заключила в объятия вошедшего в учительскую Малхаза, долго целовала его по старинному обычаю в плечико, орошая слезами его новехонький модный пиджак, а потом вместе с директором сопроводила в класс.
В памятный первый день педагога-дебютанта встретили в классной комнате букеты пахучих самебских роз.
Ученики во все глаза глазели на нового учителя, такого красивого и еще совсем молодого. Высокий, представительный, с шапкой кудрявых каштановых волос и с большими медовыми глазами, учитель был облачен в стального цвета импортный костюм непривычного для Самеба покроя. И галстук у него повязан был иначе, по-модному, и сорочка была такая, какой в Самеба еще не видывали,— с высоким и тугим воротничком с заостренными и удлиненными концами.
Как не похож был новый учитель на тех, которых они видели каждый день. «Точно, как наш Фуко»,— пошутил какой-то десятиклассник, и его шутка мигом облетела всю школу.
Фуко было прозвище учителя по физике. Этого низенького, коренастого старичка с большим красным носом на небритом бородавчатом лице, с прыщавой морщинистой шеей (бедняга страдал диабетом, поэтому прыщики у него не переводились), в вечно измятой, неопрятной одежде, желчного, ворчащего и брюзжащего, дети особенно не жаловали.
Бедный Фуко был родом из деревни Мохиси, жители которой во всей Картли служили объектом постоянных шуток и анекдотов. Мохиси находилась всего в нескольких километрах от Самеба, и Фуко ежедневно, в погоду и непогоду, всегда пешком одолевал этот путь.
На его иждивении была многочисленная семья. Двое сыновей учились в Тбилиси, пятеро жили при нем. Поэтому старый учитель сильно нуждался и находился в тяжелом положении, однако все это не мешало ему обучать детей любимому предмету, причем в условиях сельской школы дело у него было поставлено очень даже хорошо. Он создал и оборудовал кабинет физики, где проводились опыты, пытался организовать и кружок юных физиков. Именно он и внушил в свое время Малхазу любовь к физике и математике, которая, однако, по окончании последним школы улетучилась быстро и бесследно.
Малхаз навсегда запомнил свой первый урок...
Когда он вошел в класс, ученики приветствовали его стоя. Они стояли навытяжку (что случалось очень и очень редко), прямо как солдаты перед генералом. Учительница Нато с улыбкой озирала знакомые лица и таяла от радости и умиления. Она поставила себе стул в уголке у окна и уселась там, уселась почему-то неловко, застенчиво — бочком. Директор же потеснил учеников и расселся на первой парте.
Малхаз читал по журналу фамилии. Почти все они с детства были у него на слуху и звучали, как имена близких людей. Многих из учеников он безошибочно узнавал в лицо, узнавал, чьи они дети, потому что облик их родителей, старших братьев и сестер прочно был запечатлен в его памяти. И ему показалось очень интересным распознавать черты старших в открытых детских лицах.
По всему было видно, что расположение учеников к учителю возникло еще до того, как последний вошел в класс.
Они проворно поднимались и звонкими голосами бойко откликались на свои фамилии. Им, видно, было приятно, что для учителя они не посторонние.
Малхаз вызвал двоих. «Что вы проходили на прошлом уроке?» — спросил он сперва одного, потом другого, но установить это оказалось сложно. Наконец после долгих споров и пререканий выяснилось, что они изучали борьбу между тори и виги.
Малхаз увлекательно рассказал им о борьбе английских консерваторов и либералов. Он сделал глубокий экскурс в историю, коснулся множества исторических фактов, затем перешел к Чемберлену, Ллойд-Джорджу, вспомнил и о военном министре лорде Китченере. Затем говорил о политике Черчилля, о посольстве в МОСКВЕ Идена, описал встречу Бивербрука со Сталиным, охарактеризовал политику Бевина и Эттли и так заворожил весь класс, что когда прозвонил звонок, никто не хотел двигаться с места.
Малхаз говорил так убедительно, словно был очевидцем всех этих событий и только что вышел из Кремля. Он рассказал несколько малоизвестных, но любопытных эпизодов, и эта «солидная информированность» произвела на его простодушных слушателей прямо-таки неизгладимое впечатление.
Сам директор, но имени Никала, человек холодный, нудный и безынтересный, был в восторге от урока нового учителя и не скрывал своей радости. А уж учительница Нато то и дело воздевала очи горе, словно благодарила господа бога, и благоговейно прижимала руки к груди.
Ученикам особенно понравилось то, что Малхаз искусно объединил историю с современностью. Он был осведомлен в современной политической жизни, а вернее, нахватался всевозможных сведений, преимущественно сенсационных, в кулуарах министерства, сотрудники которого, особенно ответственные, с гораздо большей охотой проводили время за праздными разговорами, нежели за рабочими столами. И все когда-либо прочитанное и услышанное Малхаз обрушил на юных деревенских слушателей, а они внимали не дыша, уставившись на него немигающими глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
...Целых четыре месяца заносчивый наследник Годердзи Зенклишвили разгуливал по селу без дела. Ни одна работа, предложенная ему, не удовлетворяла его высоким требованиям: то должность была маленькая, то работа недостойная, то зарплата мизерная. В конце концов, внемля совету Исака, с помощью отца он устроился педагогом в школу.
Он и сам не ожидал, что эта скучная (как раньше считал) профессия так заинтересует и увлечет его.
На первом же уроке, когда любознательные детские глаза уставились на него и ни на миг не выпускали из поля зрения, Малхаз с не испытанным дотоле удовлетворением и какой-то доброй гордостью почувствовал себя как нельзя более на месте.
«Какое же это чудо — встреча с непорочными и чистыми детскими сердцами!» — размышлял молодой учитель, и ему казалось, что и сам он стал чистым и непорочным.
Возвращение Малхаза под отчий кров вызвало оживленные толки в Самеба.
В школе, которую когда-то он блестяще окончил, и сегодня преподавали его бывшие учителя. Все там хорошо помнили лучшего ученика, отличавшегося и способностями, и прилежанием, Малхаза Зенклишвили.
И вот теперь этот самый Малхаз, обогащенный, умудренный знаниями, поднаторевший в науках (так думало большинство), вернулся в родную школу.
В самом факте возвращения видели они проявление его патриотизма, гражданственности и высокого нравственного долга.
Разве же не мог столь талантливый юноша, к тому же сын состоятельного отца, найти более доходное и более почетное место в столице? Нет, он предпочел школу, и не какую-нибудь, а именно ту, которую недавно закончил сам!..
Учительница Нато плакала от радости. Она заключила в объятия вошедшего в учительскую Малхаза, долго целовала его по старинному обычаю в плечико, орошая слезами его новехонький модный пиджак, а потом вместе с директором сопроводила в класс.
В памятный первый день педагога-дебютанта встретили в классной комнате букеты пахучих самебских роз.
Ученики во все глаза глазели на нового учителя, такого красивого и еще совсем молодого. Высокий, представительный, с шапкой кудрявых каштановых волос и с большими медовыми глазами, учитель был облачен в стального цвета импортный костюм непривычного для Самеба покроя. И галстук у него повязан был иначе, по-модному, и сорочка была такая, какой в Самеба еще не видывали,— с высоким и тугим воротничком с заостренными и удлиненными концами.
Как не похож был новый учитель на тех, которых они видели каждый день. «Точно, как наш Фуко»,— пошутил какой-то десятиклассник, и его шутка мигом облетела всю школу.
Фуко было прозвище учителя по физике. Этого низенького, коренастого старичка с большим красным носом на небритом бородавчатом лице, с прыщавой морщинистой шеей (бедняга страдал диабетом, поэтому прыщики у него не переводились), в вечно измятой, неопрятной одежде, желчного, ворчащего и брюзжащего, дети особенно не жаловали.
Бедный Фуко был родом из деревни Мохиси, жители которой во всей Картли служили объектом постоянных шуток и анекдотов. Мохиси находилась всего в нескольких километрах от Самеба, и Фуко ежедневно, в погоду и непогоду, всегда пешком одолевал этот путь.
На его иждивении была многочисленная семья. Двое сыновей учились в Тбилиси, пятеро жили при нем. Поэтому старый учитель сильно нуждался и находился в тяжелом положении, однако все это не мешало ему обучать детей любимому предмету, причем в условиях сельской школы дело у него было поставлено очень даже хорошо. Он создал и оборудовал кабинет физики, где проводились опыты, пытался организовать и кружок юных физиков. Именно он и внушил в свое время Малхазу любовь к физике и математике, которая, однако, по окончании последним школы улетучилась быстро и бесследно.
Малхаз навсегда запомнил свой первый урок...
Когда он вошел в класс, ученики приветствовали его стоя. Они стояли навытяжку (что случалось очень и очень редко), прямо как солдаты перед генералом. Учительница Нато с улыбкой озирала знакомые лица и таяла от радости и умиления. Она поставила себе стул в уголке у окна и уселась там, уселась почему-то неловко, застенчиво — бочком. Директор же потеснил учеников и расселся на первой парте.
Малхаз читал по журналу фамилии. Почти все они с детства были у него на слуху и звучали, как имена близких людей. Многих из учеников он безошибочно узнавал в лицо, узнавал, чьи они дети, потому что облик их родителей, старших братьев и сестер прочно был запечатлен в его памяти. И ему показалось очень интересным распознавать черты старших в открытых детских лицах.
По всему было видно, что расположение учеников к учителю возникло еще до того, как последний вошел в класс.
Они проворно поднимались и звонкими голосами бойко откликались на свои фамилии. Им, видно, было приятно, что для учителя они не посторонние.
Малхаз вызвал двоих. «Что вы проходили на прошлом уроке?» — спросил он сперва одного, потом другого, но установить это оказалось сложно. Наконец после долгих споров и пререканий выяснилось, что они изучали борьбу между тори и виги.
Малхаз увлекательно рассказал им о борьбе английских консерваторов и либералов. Он сделал глубокий экскурс в историю, коснулся множества исторических фактов, затем перешел к Чемберлену, Ллойд-Джорджу, вспомнил и о военном министре лорде Китченере. Затем говорил о политике Черчилля, о посольстве в МОСКВЕ Идена, описал встречу Бивербрука со Сталиным, охарактеризовал политику Бевина и Эттли и так заворожил весь класс, что когда прозвонил звонок, никто не хотел двигаться с места.
Малхаз говорил так убедительно, словно был очевидцем всех этих событий и только что вышел из Кремля. Он рассказал несколько малоизвестных, но любопытных эпизодов, и эта «солидная информированность» произвела на его простодушных слушателей прямо-таки неизгладимое впечатление.
Сам директор, но имени Никала, человек холодный, нудный и безынтересный, был в восторге от урока нового учителя и не скрывал своей радости. А уж учительница Нато то и дело воздевала очи горе, словно благодарила господа бога, и благоговейно прижимала руки к груди.
Ученикам особенно понравилось то, что Малхаз искусно объединил историю с современностью. Он был осведомлен в современной политической жизни, а вернее, нахватался всевозможных сведений, преимущественно сенсационных, в кулуарах министерства, сотрудники которого, особенно ответственные, с гораздо большей охотой проводили время за праздными разговорами, нежели за рабочими столами. И все когда-либо прочитанное и услышанное Малхаз обрушил на юных деревенских слушателей, а они внимали не дыша, уставившись на него немигающими глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127