! - Годердзи, как ужаленный, обернулся к сыну, не в силах скрыть изумления.
— Заведующему отделом просвещения райисполкома,— четко выговаривая каждое слово, невозмутимо пояснил он.
— Это еще почему, разве мы ему что-нибудь задолжали?
ТЫ же видишь, четвертый месяц он меня за нос водит, каждый раз обещает устроить учителем в школу и посмеивается, а когда я говорю ему, до каких же пор мне без работы болтаться, он со своей тупой ухмылочкой отвечает, мол, твоему отцу не в тягость тебя содержать, он от этого не обеднеет, а если малость поднатужится, ничего от него не убудет. То, что ты меня содержишь, это, конечно, присказка, главное, он намекает на то, что тебе следует раскошелиться.
Годердзи стоял, оторопев, и осмысливал слова сына.
Действительно, как ему до сих пор не пришла в голову эта мысль?
Видно, он настолько был уверен в способностях и сноровке Малхаза, в том, что тот без чужой помощи получит все, чего вполне заслуживает, и все свои дела сам уладит, сам со всем справится, что даже не подумал пособить ему, а он, бедняга, оказывается, нуждается в помощи!..
Это была первая просьба Малхаза. Вернее, и просьба и в то же время не просьба, а вроде бы совет, но что совет был уместный и умный — Годердзи смекнул сразу.
Нет, не такая уж овечка Малхаз, он, оказывается, хорошо знает, что к чему в этой жизни. Правда, он не говорлив, слово молвит редко, да зато метко.
— Хорошо, сын мой, - ласково проговорил Годердзи. - как ты хочешь, так я и сделаю, сегодня же отправлю этому прохвосту машину, авось и вправду поможет...
У Годердзи непонятно почему потеплело на сердце.
В ту же ночь «Москвич» кизилового цвета переселился в другой двор, огороженный таким же высоким забором, и переменил своего владельца.
Не прошло и недели после этого «переселения», как Малхаза вызвали в самебское роно и назначили преподавателем истории в первую самебскую школу.
Годердзи даже не предполагал, что сын его окажется таким преданным своему делу, таким работящим и энергичным. Преподавание настолько увлекло его, что он ни о чем другом и не помнил.
Надо сказать, что молодой Зенклишвили обладал на редкость противоречивыми чертами и свойствами характера, что вызывало удивление у каждого, кто его знал.
Трудно было представить, что в одном человеке сочетаются столь противоположные стороны натуры.
Не менее удивительно было, что этот вечно пасмурный, молчаливый, замкнутый парень, склонный к уединению и размышлению, с большой охотой участвует в кутежах, устраиваемых в отчем доме.
Годердзи прекрасно видел, что его сын стремится привлечь к себе внимание Вахтанга Петровича. Во время пиров Малхаз всегда крутился возле секретаря и место за столом выбирал тоже поближе к нему. Но сын тщательно скрывал зто свое тяготение и делал вид, что районное начальство его нисколько не интересует. Он, видимо, и не подозревал, что отец давно все заметил.
Поведение Малхаза крайне удивляло Годердзи, обостряло его подозрительность и настороженность.
«Что ему надо, интересно знать? размышлял он. - И отчего он не говорит мне, если ему что-то нужно, ведь мне проще будет это сделать?»
После своего странного открытия Годердзи еще более усилил тайное наблюдение за «единственным наследником» (как шутливо называл Малхаза), который так не походил на своих деревенских сверстников и мечты и стремления которого отец никак не мог постичь. Поэтому, где бы Годердзи ни находился и чем бы ни был занят, один глаз и одно ухо его были прикованы к сыну.
Интерес к деревне у Малхаза все более и более усиливался, вероятно, еще и потому, что он не смог закрепиться в городе.
Правда, он с отличием окончил университет, однако с поступлением в аспирантуру дело не выгорело: в первый год он сдавал не по специальности, и ему предпочли другого, по профилю.
Так разбилась его главная мечта.
После того он пытался устроиться лаборантом на кафедру истории, но и тут его постигла неудача вакантное место заняла профессорская дочка. Теперь все надежды на устройство в аспирантуру он перенес на следующий год.
И вот как раз в ту пору он познакомился с Вахтангом Петровичем.
В один из приездов в Самеба (тогда Малхаз служил переводчиком в министерстве) в новом отцовском доме его встретила веселая хмельная компания.
Гости шумно приветствовали единственного продолжателя славного рода Зенклишвили, и Вахтанг Петрович (который в тот раз, как, впрочем, и всегда, был тамадой) так стал его расхваливать и возносить, что, с одной стороны, невероятно растрогал отца, а с другой - еще более подогрел щекотавшую сына гордость.
Тот вечер и по сей день не стерся в памяти Годердзи. Он сидел, слушал и ушам своим не верил: вот, оказывается, как здорово играет на гитаре его сын, как замечательно поет! Вот это да!
Когда Малхаз кончил петь, гости в полнейшем восторге взахлеб стали хвалить его, целовали, поднимали тосты в его честь, крича во всю глотку «зкстра! экстра!..».
Вахтанга Петровича Малхаз видел и раньше. Первый раз это было тогда, когда отец, в ознаменование окончания им университета, закатил грандиозный КУТЕЖ и вместе С другими знатными людьми Самеба пригласил и Вахтанга Петровича.
В тот первый раз Малхаз НЕ проявил особого интереса к Вахтангу Петровичу, напротив, ОТНЕССЯ К нему с какой-то враждебной иронией и вообще ВЕЛ СЕБЯ вызывающе: переманил и усадил рядом с собой кокетливую и смазливую учительницу Марику, даму сердца Вахтанга Петровича, и ВЕСЬ ВЕЧЕР открыто ухаживал за НЕЙ.
Казалось, Малхаз стремился публично поиздеваться над первым секретарем.
Вахтанг Петрович, надо отдать ему ДОЛЖНОЕ, был ЧЕЛОВЕКОМ тактичным и старался делать вид, что НИЧЕГО НЕ замечает, но временами с тайным беспокойством поглядывал на ОЖИВЛЕННО воркующую пару. Он ХОТЕЛ встретиться глазами с Марикой и взглядом приказать еЙ вернуться к нему.
Однако упорное ухаживание Малхаза увлекло и Марику. Возможно, ей просто хотелось раззадорить секретаря: известно ведь, что женщина всегда рада пробудить ревность мужчины, который ей небезразличен. А возможно, у засидевшейся в девицах подруги секретаря зародились и иные соображения: ведь Малхаз был завидным женихом, а Вахтанг Петрович при всех его достоинствах мог оставаться только любовником.
Первый секретарь ничем не проявлял, что он оскорблен. Он продолжал вести стол с присущими ему блеском и удалью.
Каждый тост тамада произносил, поднимаясь на ноги, и говорил так витиевато и так долго, что за это время можно было успеть выспаться. При этом он не сводил глаз с флиртующей пары. Иной раз он поглядывал на них с такой улыбкой, будто хотел сказать: «Эй, Малхаз, желторотый слюнтяй, ты мне совершенно не опасен! Эта госпожа, сколько бы она ни кокетничала с тобой, все равно спать пойдет со мной, а тебя оставит с носом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
— Заведующему отделом просвещения райисполкома,— четко выговаривая каждое слово, невозмутимо пояснил он.
— Это еще почему, разве мы ему что-нибудь задолжали?
ТЫ же видишь, четвертый месяц он меня за нос водит, каждый раз обещает устроить учителем в школу и посмеивается, а когда я говорю ему, до каких же пор мне без работы болтаться, он со своей тупой ухмылочкой отвечает, мол, твоему отцу не в тягость тебя содержать, он от этого не обеднеет, а если малость поднатужится, ничего от него не убудет. То, что ты меня содержишь, это, конечно, присказка, главное, он намекает на то, что тебе следует раскошелиться.
Годердзи стоял, оторопев, и осмысливал слова сына.
Действительно, как ему до сих пор не пришла в голову эта мысль?
Видно, он настолько был уверен в способностях и сноровке Малхаза, в том, что тот без чужой помощи получит все, чего вполне заслуживает, и все свои дела сам уладит, сам со всем справится, что даже не подумал пособить ему, а он, бедняга, оказывается, нуждается в помощи!..
Это была первая просьба Малхаза. Вернее, и просьба и в то же время не просьба, а вроде бы совет, но что совет был уместный и умный — Годердзи смекнул сразу.
Нет, не такая уж овечка Малхаз, он, оказывается, хорошо знает, что к чему в этой жизни. Правда, он не говорлив, слово молвит редко, да зато метко.
— Хорошо, сын мой, - ласково проговорил Годердзи. - как ты хочешь, так я и сделаю, сегодня же отправлю этому прохвосту машину, авось и вправду поможет...
У Годердзи непонятно почему потеплело на сердце.
В ту же ночь «Москвич» кизилового цвета переселился в другой двор, огороженный таким же высоким забором, и переменил своего владельца.
Не прошло и недели после этого «переселения», как Малхаза вызвали в самебское роно и назначили преподавателем истории в первую самебскую школу.
Годердзи даже не предполагал, что сын его окажется таким преданным своему делу, таким работящим и энергичным. Преподавание настолько увлекло его, что он ни о чем другом и не помнил.
Надо сказать, что молодой Зенклишвили обладал на редкость противоречивыми чертами и свойствами характера, что вызывало удивление у каждого, кто его знал.
Трудно было представить, что в одном человеке сочетаются столь противоположные стороны натуры.
Не менее удивительно было, что этот вечно пасмурный, молчаливый, замкнутый парень, склонный к уединению и размышлению, с большой охотой участвует в кутежах, устраиваемых в отчем доме.
Годердзи прекрасно видел, что его сын стремится привлечь к себе внимание Вахтанга Петровича. Во время пиров Малхаз всегда крутился возле секретаря и место за столом выбирал тоже поближе к нему. Но сын тщательно скрывал зто свое тяготение и делал вид, что районное начальство его нисколько не интересует. Он, видимо, и не подозревал, что отец давно все заметил.
Поведение Малхаза крайне удивляло Годердзи, обостряло его подозрительность и настороженность.
«Что ему надо, интересно знать? размышлял он. - И отчего он не говорит мне, если ему что-то нужно, ведь мне проще будет это сделать?»
После своего странного открытия Годердзи еще более усилил тайное наблюдение за «единственным наследником» (как шутливо называл Малхаза), который так не походил на своих деревенских сверстников и мечты и стремления которого отец никак не мог постичь. Поэтому, где бы Годердзи ни находился и чем бы ни был занят, один глаз и одно ухо его были прикованы к сыну.
Интерес к деревне у Малхаза все более и более усиливался, вероятно, еще и потому, что он не смог закрепиться в городе.
Правда, он с отличием окончил университет, однако с поступлением в аспирантуру дело не выгорело: в первый год он сдавал не по специальности, и ему предпочли другого, по профилю.
Так разбилась его главная мечта.
После того он пытался устроиться лаборантом на кафедру истории, но и тут его постигла неудача вакантное место заняла профессорская дочка. Теперь все надежды на устройство в аспирантуру он перенес на следующий год.
И вот как раз в ту пору он познакомился с Вахтангом Петровичем.
В один из приездов в Самеба (тогда Малхаз служил переводчиком в министерстве) в новом отцовском доме его встретила веселая хмельная компания.
Гости шумно приветствовали единственного продолжателя славного рода Зенклишвили, и Вахтанг Петрович (который в тот раз, как, впрочем, и всегда, был тамадой) так стал его расхваливать и возносить, что, с одной стороны, невероятно растрогал отца, а с другой - еще более подогрел щекотавшую сына гордость.
Тот вечер и по сей день не стерся в памяти Годердзи. Он сидел, слушал и ушам своим не верил: вот, оказывается, как здорово играет на гитаре его сын, как замечательно поет! Вот это да!
Когда Малхаз кончил петь, гости в полнейшем восторге взахлеб стали хвалить его, целовали, поднимали тосты в его честь, крича во всю глотку «зкстра! экстра!..».
Вахтанга Петровича Малхаз видел и раньше. Первый раз это было тогда, когда отец, в ознаменование окончания им университета, закатил грандиозный КУТЕЖ и вместе С другими знатными людьми Самеба пригласил и Вахтанга Петровича.
В тот первый раз Малхаз НЕ проявил особого интереса к Вахтангу Петровичу, напротив, ОТНЕССЯ К нему с какой-то враждебной иронией и вообще ВЕЛ СЕБЯ вызывающе: переманил и усадил рядом с собой кокетливую и смазливую учительницу Марику, даму сердца Вахтанга Петровича, и ВЕСЬ ВЕЧЕР открыто ухаживал за НЕЙ.
Казалось, Малхаз стремился публично поиздеваться над первым секретарем.
Вахтанг Петрович, надо отдать ему ДОЛЖНОЕ, был ЧЕЛОВЕКОМ тактичным и старался делать вид, что НИЧЕГО НЕ замечает, но временами с тайным беспокойством поглядывал на ОЖИВЛЕННО воркующую пару. Он ХОТЕЛ встретиться глазами с Марикой и взглядом приказать еЙ вернуться к нему.
Однако упорное ухаживание Малхаза увлекло и Марику. Возможно, ей просто хотелось раззадорить секретаря: известно ведь, что женщина всегда рада пробудить ревность мужчины, который ей небезразличен. А возможно, у засидевшейся в девицах подруги секретаря зародились и иные соображения: ведь Малхаз был завидным женихом, а Вахтанг Петрович при всех его достоинствах мог оставаться только любовником.
Первый секретарь ничем не проявлял, что он оскорблен. Он продолжал вести стол с присущими ему блеском и удалью.
Каждый тост тамада произносил, поднимаясь на ноги, и говорил так витиевато и так долго, что за это время можно было успеть выспаться. При этом он не сводил глаз с флиртующей пары. Иной раз он поглядывал на них с такой улыбкой, будто хотел сказать: «Эй, Малхаз, желторотый слюнтяй, ты мне совершенно не опасен! Эта госпожа, сколько бы она ни кокетничала с тобой, все равно спать пойдет со мной, а тебя оставит с носом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127