Месторасположение базы способствовало притоку к ней нуждающихся в стройматериалах покупателей со всех районов Картли. Откуда угодно устремлялись люди к «Годердзиеву складу».
Исак хорошо знал, как славно можно тут поживиться, будь Годердзи несколько иным человеком. Потому-то он упорно думал над тем, как бы его обломать, и не давал покоя ни себе, ни тупо упершемуся управляющему. Словом, главный бухгалтер пребывал в состоянии тяжкой борьбы и переживал бурю страстей.
Он никак не мог решить, что же ему делать: постараться столкнуть Годердзи с должности управляющего или нет. Он-то с легкостью мог добиться устранения Годердзи и перевода его куда-либо в другое место и даже снятия с работы, но хорошо, если назначат более податливого и сговорчивого, а если пришлют кого-нибудь похуже и посильнее, который потом и самого Исака «проглотит»?
Мелькала у него и такая мысль, что лучше самому ему убраться с базы подобру-поздорову, но очень скоро он сам же окончательно ее отверг: во-первых, где он мог бы устроиться лучше, во-вторых, жаль было затрат, понесенных им во время охоты за этим местом. Исак Дандлишвили был человек расчетливый, без выгоды шагу не ступал. Так он был воспитан и приучен еще с раннего, довольно нерадостного детства.
Однако не зря говорится: ежели судьба тебя милуем, то и на навозной куче не пропадешь. А судьба и впрямь потворствовала Исаку. Всемогущий господин Случай, явившийся очень кстати, и на этот раз вывел Исака из затруднения: неприступная крепость Годердзиевой принципиальности пала неожиданно, преданная изнутри (обычная участь неприступных крепостей). Малхаз и его матушка изрядно подкопали стены этой крепости.
Когда после той бессонной ночи Годердзи, разбитый и озабоченный услышанным от жены, переступил порог базы, Исак сию же минуту заметил, что шеф не в духе.
— Дорогой начальник, видимо, плохо спал ночью, верно говорю? — с проницательностью ясновидящего елейным голосом осведомился Исак.
— Э-эх, — Годердзи только рукой махнул и направился в кабинет.
С той минуты Исак уже не отставал от своей жертвы. Он увязался за Годердзи в кабинет, уселся напротив него и устремил на него испытующий взор - не терпелось ему выведать, в чем дело. Как знать, может, переживания шефа имеют значение и для него?
Въедливый и дотошный был Исак Дандлишвили. назойливый и прилипчивый: если ему почему-либо нужно было войти в доверие к человеку, он столько его обхаживал, что обязательно добивался своего.
— Да что с тобой, начальник, скажи, наконец! Человеку опять же человек руку помощи протянет, разве не так? Скажи: в чем дело? Вижу я, у тебя сегодня такой плохой цвет лица, такие грустные глаза, и щеки опали... Не стряслось бы с тобой чего... Скажи мне, откройся, поделись, тебе же легче станет, я ведь тоже что-то кумекаю в жизни!..
Впоследствии Годердзи не раз размышлял над этим случаем и сам удивлялся, как он так, с бухты-барахты, доверился по сути постороннему человеку, которого вдобавок считал пройдохой и пронырой. Что пи говори, а доверился!..
И вправду было удивительно, что осторожный, неразговорчивый, скупой на слова Годердзи открылся-таки непрошеному советчику. Видно, крючконосый, с запавшими щеками Исак, в минуты откровенности сам себя называвший опытным коммерсантом, обладал какой-то колдовской силой.
Но и Годердзи был не таким уж простаком. Он обычно затруднялся облечь свою мысль в соответствующую словесную форму, но сама мысль его всегда бывала верной и меткой. «Эх, будь у меня язык подвешен так, как мозги устроены», - не раз думал он о себе, с сожалением покачивая головой.
И теперь, когда Исак особенно на него наседал, втирался в доверие, что-то выведывая и выпытывая, все-таки сработала присущая Годердзи осторожность: вместо того чтобы до конца разоткровенничаться, он сдержанно сказал:
— Не знаю, дорогой мой Исак, вчера вечером у меня с моим парнем неприятный разговор вышел, повздорили малость...
Исак навострил уши. Такое дело он предвидел, он не раз предполагал, что рано или поздно если и не у самого Годердзи, то у членов его семьи разгорятся аппетиты.
И эта вроде бы и ничего не значащая фраза сказала Исаку гораздо больше, чем полагал Годердзи. Напрасно управляющий воображал, что нашел безобидную тему. Он и сам не подозревал, насколько облегчил Исаку его задачу.
Чего не поделили? — будто между прочим, небрежно и якобы безразлично спросил Исак.
Ты же знаешь, аппетит приходит с едой. Нынче такая молодежь пошла, все им мало, все им вынь да положь, и все для себя!
Да-а, я вот тоже в твоем положении! — помолчав, сочувственно проговорил Исак, и в его ГОЛОСЕ можно было бы различить замаскированную радость.
- Правда? — поддался было Годердзи, однако тут же одернул себя, испугавшись, как бы не углубиться, но уже было поздно. Исак задумчиво молчал.
— Эхе-хе,- с кряхтением выдохнул Годердзи и направился к дверям.
У стены конторы складывали обычно огромные сосновые бревна. Годердзи любил забираться на эти бревна, на самый верх, и сидеть там в уединении. Весной, когда солнце было еще не таким палящим, он с наслаждением нежился в ласковых лучах. Часами мог он сидеть так, устремив взгляд в окутанную туманной дымкой даль.
Сидел и грыз морковку. Некоторые посмеивались над этой привычкой управляющего, и однажды Серго не вытерпел и сделал ему замечание:
— Ты что, заяц или управляющий, чего это ты морковку грызешь? Людей постыдился бы, смеются они над тобою.
— И ты дурак, и они дураки, ни черта вы не смыслите.
— А чего смыслить-то, сидишь и грызешь морковь, как заяц.
— А почему я ее грызу?
— А кто тебя знает почему!
— Ой и дурень же ты, Серго, ослиная твоя порода... Ешак билурсан хурма наистэрсан,— добродушно засмеялся Годердзи, повторяя любимую поговорку.
— Только не начинай сейчас притчи рассказывать, знаю я тебя...
— А того не знаешь, балда ты этакий, что на фронте нам, снайперам — я-то до ранения полгода снайпером был,— всегда морковку давали.
— Это еще зачем? — удивился Серго.
— Зачем! Говорю тебе, что ты ни черта не знаешь. А затем, что она, морковка-то, человеческое зрение обостряет.
— Да ну! Врешь!
— Вот те крест!
— Ладно, верю, но здесь ведь у нас не фронт!
— Зрение везде острое надо иметь, и на фронте, и в тылу, и вообще.
— А что, тебе твоего зрения не хватает, а? — загоготал Серго. — У тебя глазищи во-о какие, как поведешь ими, все, что надо и не надо, ухватишь.
— Ага, потому-то и поддерживаю свои глазищи, чтобы таких жуликов, как ты, за три версты углядеть, понял теперь, почему я морковку ем?
Серго опешил, потом развел руками, засмеялся и сделал жест — мол, сдаюсь, твоя взяла.
А в Самеба царила ранняя весна.
В ярко зеленеющих садах благоухали плодовые деревья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127