А эта была по-деревенски груба и манерами, и внешностью, словно фигурка, грубо вытесанная из бревна.
«Такие, как она, из твоего же дома тебя выставят да и бровью не поведут. Правда, в ней сильно чувствуется наше, самебское,— размышляла Малало,— но, видать, в городе нахальства она понабралась. Ведет себя так, будто лучше нее в целом свете нет. Подумаешь, директор музыкальной школы... царицей себя мнит... Охо-хо, солоно мне придется с такой невесткой! Может, через нее раньше времени в могилу сойду. У такой кобылы и сердце кобылье будет, и лягнет тебя, как кобыла...»
С той поры Малало так и прозвала Маринэ и никаких, иначе в мыслях своих ее не поминала.
Находиться с ними Малало становилось невмоготу. Несколько раз она решала уйти. Но как только порывалась встать, Малхаз хватал ее за руку и усаживал обратно.
Малало сделала одно немаловажное наблюдение: если прежде, бывая с Ликой, Малхаз суетился, всячески старался ей угодить, завоевать ее расположение, то теперь дело обстояло иначе. Правда, Малхаз, конечно, проявлял явное внимание к дочери председателя, однако тут уж не Малхаз изощрялся, а, наоборот, Маринэ перед ним распиналась.
Малало смотрела и сравнивала поведение бывшей невесты и нынешней, и постепенно убеждалась, что нынешняя куда более стремится привлечь к себе ее сына, чем прежняя.
Малхаз тоже, конечно, понимал это, и его очень радовало откровенное стремление Маринэ к нему.
— Мама,— изменившимся голосом произнес вдруг Малхаз, встал и, взяв за руку Маринэ, заставил и ее встать.
Малало в смутной тревоге посмотрела на них, и сердце у нее екнуло.
Да, она не ошибалась!..
И тут Малхаз окончательно развеял возможность всякого сомнения:
— Мама, мы с Маринэ решили пожениться, благослови нас!.. В голосе его звучали и торжественность, и в то же время робость.
— Ой! — Малало хлопнула себя рукой по щеке и застыла. Впоследствии, всякий раз, когда она вспоминала эти минуты, ей становилось неловко, и она думала: «Чего это я одеревенела тогда, ведь знала, наперед знала, что он мне скажет». Но то, первое известие, которое она услышала из уст сына, прозвучало для нее как первый удар грома.
— Что, тетушка Малало, может, вы не рады тому, что я войду в вашу семью? — испытующе, словно судья подсудимого, спросила Маринэ.
— Ой, да что это ты говоришь, моя девочка! — возразила Малало, только понять нельзя было, искренне или нет.— И я, и мой муж рады той, которую наш сын выберет! Просто я растерялась, так это неожиданно, а то... Пусть счастливой будет твоя нога в нашем доме, обоих вас благословляю...
Малало подошла к будущей невестке, обвила рукой ее талию, привлекла к себе и трижды крест-накрест поцеловала.
А Маринэ-то, Маринэ! Вместо того, чтобы поцелуем ответить на поцелуи, она ржала, словно ее кто под мышками щекотал, и только подставляла Малало свои красные щеки.
— Ты от души нас благословляешь, тетушка Малало? — в упор спросила вдруг она с лукавой улыбкой.
— Ой, пусть солнце для меня померкнет, что ты такое говоришь, Маринэ! Да как же я могу сына благословить, если не от души? А ты — МОЕГО сына избранница! Да пусть даже он уродку из уродок бы привел, я и тогда слова против не сказала бы! Уж на это еГО воля...
Малало НЕ могла скрыть обиды, вызванной испытующими вопросами будущей НЕВЕСТКИ. Глаза у НЕЕ сузились в ЩЕЛОЧКИ, брови вздернулись, и дышала она прерывисто.
Маринэ смекнула, что переборщила. И, чтобы загладить НЕЛОВкость, схватила будущую свекровь в объятия и давай ее расцеловывать. Исцеловала, исчмокала всю, да так звучно, с шумом, казалось, бумажные хлопушки лопаются.
Малало выглядела растерянно Стояла потупив голову и концами головного платка утирала СЛЕЗЫ.
— Это от радости,— пояснила она, чтобы Маринэ НЕ обиделась, и улыбнулась, но улыбка-то получилась нерадостная.
Маринэ сейчас ЖЕ освоилась и начала располагаться: маленький столик, уставленный сладостями и вином, подтащила к тахте, стянула с ног свои лакированные сапоги, забралась на тахту и устроилась поуютнее, обложившись подушками. ЕЕ МЯСИСТЫЕ КОЛЕНИ, обтянутые СВЕТЛЫМИ чулками, вызывающе торчали из-под куцего платья.
Малало НЕВМОЧЬ было созерцать эту непристойную наготу, она вынесла из СОСЕДНЕЙ комнаты шаль собственной вязки и прикрыла ноги очередной НЕВЕСТКИ.
— Спасибо, тетушка, как ты угадала, что МНЕ холодно? — оживилась Маринэ.
Малало с ТЯЖЕЛЫМ сердцем вышла из комнаты.
Она была в таком СМЯТЕНИИ, ЧТО никак НЕ могла успокоиться, чтобы ВСЕ как СЛЕДУЕТ обдумать. Лицо горело, сердце словно что-то сжимало, а в ушах звучал по-мужски громкий, беззастенчивый хохот Маринэ.
Вот уж ДЕЙСТВИТЕЛЬНО, из огня да в полымя!
ПОСЛЕ истории с Ликой избавиться еЩЕ И ОТ Маринэ — это было бы слишком, люди стали бы бог знает что говорить, на ВЕСЬ СВЕТ бы их ославили. Если бы НЕ это, Малало, уж будьте уверены, шарахнула бы отсюда нахальную девку! Вошла к ним в дом, словно в свой директорский кабинет в музыкальной ШКОЛЕ, И разговаривает с НЕЙ, с Малало, как с уборщицей!
— Чтоб ТЕБЯ разорвало, и того, кто ТЕБЯ выбрал, ТОЖЕ! — пробурчала Малало и с таким отчаянием махнула рукой, точно прощалась со ВСЕЙ СВОЕЙ будущей жизнью.
А Маринэ и Малхаз в это время о ЧЕМ-ТО ОЖЕСТОЧЕННО спорили. Они так яростно налетали друг на друга, что можно было подумать: ссорятся. Малало НЕСКОЛЬКО раз даже заглядывала в дверную ЩЕЛЬ — НЕ ссорятся ли они вправду, но опасения ее оказались напрасными.
Маринэ сидела и НЕ думала уходить — до самой полуночи досидела. Тут только Малхаз ПОШЕЛ провожать ее ДО дому.
Когда он вернулся, мать была уже в ПОСТЕЛИ. Лежала, укрывшись одеялом с головой, не шевелясь, и он решил, что она спит.
Но разве могла она уснуть?
Сердце у нее огнем горело. Даже с мужем не могла она поделиться своими переживаниями. Боялась, вдруг он воспрепятствует выбору сына, а это тоже было бы плохо. Говорить с Малхазом не имело смысла, она хорошо знала, что сын от своего решения не отступится.
Потому-то она и уклонилась от возможного разговора, потому и притворилась спящей. Впервые Малало не захотела объяснения с сыном и прибегла к такому обману.
Годердзи пришел домой за полночь.
Вроде бы трезвый пришел, хотя, по расчетам Малало, он должен был быть изрядно выпившим.
В последнее время, именно с той поры, как его стали таскать по прокуратурам да народным контролям, Годердзи замечал за собой одну странность: сколько бы он ни выпил, вино его не брало. Иной раз ему страстно хотелось напиться допьяна, и пил он помногу, много больше против обычного, но голова оставалась ясной.
Словно прокляли его или заговорили — не пьянел, и все!
Эта непостижимая трезвость порядком мучила Годердзи.
Он буквально завидовал тем, кто мог напиваться до бессознательного состояния.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127