на освободившееся место секретаря выдвинем Бежико, а на место Бежико тебя назначим. Понял, что такое карусель?..
-- И вправду отличная штука! Все в выигрыше, ни один не пострадал,— поддержал Малхаз.
Вахтанг Петрович громко, от души расхохотался. Ему все больше и больше нравился этот молодой человек с его несвойственной молодости степенностью, внутренней силой и этакой устойчивостью.
— Значит, так,— Вахтанг Петрович поднялся.— Будем считать вопрос решенным. Послезавтра я еду в Тбилиси для согласования и утверждения перемещений, а в следующую среду проведем вас на бюро.
Он обошел стол, остановился перед Малхазом.
— А сегодня прошу ко мне, пообедаем вместе, по-семейному. Жду тебя к шести,— Вахтанг Петрович протянул ему руку и по обыкновению энергично пожал, только сильнее, чем обычно, и дольше, чем обычно, задержал его руку в своей.
В назначенный час Малхаз был перед коттеджем Вахтанг Петровича.
Этот изящный двухэтажный дом, выкрашенный светло-розовой краской, в Самеба почему-то все называли коттеджем. Если говорили «коттедж», значит, подразумевали дом Вахтанга Петровича.
Для семьи из трех человек он был, пожалуй, великоват: три комнаты со всеми службами в первом этаже и три комнаты на втором.
Рабочий кабинет Вахтанга Петровича, служивший ему одновременно и спальней, находился в первом этаже. Человек, очутившийся в этой комнате, не сразу бы определил, кто ее хозяин: партийный работник или страстный охотник.
Стены сплошь были увешаны медвежьими шкурами разного цвета и размера. На шкурах висели множество ружей, сабель, пистолетов — дамбача, а выше — чучела фазанов, куропаток, ястребов, орлов.
Коттедж стоял в середине просторного двора, обрамленного высокими платанами. Вокруг дома зеленела хорошо ухоженная трава.
Некогда здесь, на бывшей окраине Самеба, прилегавшей к железнодорожой станции, шелестел яблоневый сад, принадлежавший местному князю. Ныне же это был центр поселка.
Княгина, женщина европейски образованная, плодовые саженцы выписала из Франции. Таких диковинных деревьев в Самеба не видывали. Необыкновенно низкорослые и ветвистые, они прекрасно выдерживали любой ветер, приносили обильный урожай, плоды имели на редкость вкусные, сочные, мясистые, да и собирать их было нетрудно.
Эти низкорослые яблони самебцы называли по-русски «карликами» вместо грузинского слова того же значения «джуджа» (вероятно, вслед за княгиней, ибо она по-русски говорила лучше, чем по-грузински).
Со временем сад одичал, захирел. А уж военные годы его и вовсе доконали: ограда развалилась, многие деревья высохли, другие насаждения поредели. После войны эту территорию передали детскому саду, однако и тогда не появился у сада подлинный хозяин, никто не хотел утруждать себя уходом за фактически ничейными гибнувшими деревьями. По саду бродили свиньи, козы, коровы, живущие по соседству крестьяне сушили там белье, а по субботам и воскресеньям приходили сюда подвыпившие компании, располагались на траве и пили вино, раскидывая вокруг мусор... В такие вечера допоздна заливалась зурна и далеко слышны были пьяные выкрики и нестройное пение...
Вахтанг Петрович, вернее, его своенравная супруга облюбовала для жилья именно это место.
Довольно большую часть сада огородили высоким деревянным забором, уцелевшие деревья, столько повидавшие на своем веку, срубили, а посреди участка выстроили уютный и комфортабельный дом.
Правда, «коттедж» все еще не был оформлен как личная собственность Вахтанга Петровича, вероятно, нельзя было это сделать сразу, поскольку он был выстроен на государственные средства. Поэтому дом числился в инвентаризационной книге райкома. Но калбатони Виола не сомневалась, что рано или поздно этот коттедж, возведенный по ее собственному вкусу и под ее непосредственным наблюдением, она получит навсегда.
Едва Малхаз отворил узкую деревянную калитку, лежавший на траве огромный черный дог насторожил уши, лениво поднялся и направился к нему.
— Астор, назад! — послышалась команда по-русски: — Кому я сказала, ну, живо!
Собака тотчас повернула обратно и послушно пошла на место.
Малхаз увидел идущую навстречу ему статную женщину в голубых брюках. Брюки были узки, они так обтягивали ее высокие бедра и полные ляжки, что, казалось, вот-вот лопнут по швам.
Еще не разглядев ее лица, Малхаз мужским чутьем угадал, что она должна быть очень красива. На ней была пестрая навыпуск сорочка с короткими рукавами и туфли на очень высоких каблуках. Бросились в глаза руки цвета слоновой кости. Пышно взбитые белокурые волосы лежали на голове, точно сноп соломы.
— Пожа-алуйте, батоно Ма-алхаз, пожа-алуйте,— нараспев, мягко выговаривая слова, произнесла женщина, протягивая ему холеную руку с длинными, поблескивающими перламутровым лаком ногтями.
Малхаз на мгновение замешкался, растерялся, не зная, как быть: поцеловать ли руку даме по приобретенной в министерстве привычке или просто пожать. Он подумал, что жене партийного работника, может, и не следует целовать руку, и поэтому протянул навстречу обе свои руки.
Только после этого он поднял на нее взор и поразился, до чего же она красива:- отененные длиннющими ресницами глаза ее искрились, сверкали. Кожа была чистой, гладкой. Уши украшали висячие серьги с крупными рубинами. На белоснежной шее поблескивала серебряная цепочка с брелоком, который при малейшем движении раскачивался, точно маятник.
Она уверенно взяла его под руку и повлекла к дому, касаясь его упругим бедром.
— Я познакомлю вас с моими друзьями,— пропела она и, вытянув шею, заглянула Малхазу в глаза, как бы желая узнать, обрадовала ли эта перспектива гостя или нет.
На лужайке, окаймленной кустами сирени, в шезлонгах сидели, вернее, лежали две дамы.
Обе были поглощены оживленной беседой.
Здесь же стояли складные алюминиевые стулья. Сиденья и спинки, как и на шезлонгах, были из полосатой ткани, и эта пестрота очень живописно выглядела на фоне густо-зеленой листвы. На алюминиевом столике стояли бутылка коньяка, фрукты и какие-то сладости.
При появлении хозяйки в сопровождении незнакомого молодого человека обе женщины смолкли и беззастенчиво уставились на гостя.
Они глядели на него так требовательно и строго, что Малхазу стало не по себе, он чуть не споткнулся.
Дамы продолжали высокомерно разглядывать смутившегося молодого человека, даже не удостоив его ответом на приветствие, не пошевелившись. Им, вероятно, и в голову не могло прийти изменить позу, сесть.
— Это жена-а на-ашего выдаю-ущегося парти-ийного и общественного деятеля Диомидэ Амберкиевича Гваладзе, калбатони Сириноза,—представила хозяйка одну из возлежащих дам, - а это супру-уга на-а-шего знамени-и-итого ученого, академика Самсона Никифоровича Трапаидзе, калбатони Маруся,— представила она вторую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
-- И вправду отличная штука! Все в выигрыше, ни один не пострадал,— поддержал Малхаз.
Вахтанг Петрович громко, от души расхохотался. Ему все больше и больше нравился этот молодой человек с его несвойственной молодости степенностью, внутренней силой и этакой устойчивостью.
— Значит, так,— Вахтанг Петрович поднялся.— Будем считать вопрос решенным. Послезавтра я еду в Тбилиси для согласования и утверждения перемещений, а в следующую среду проведем вас на бюро.
Он обошел стол, остановился перед Малхазом.
— А сегодня прошу ко мне, пообедаем вместе, по-семейному. Жду тебя к шести,— Вахтанг Петрович протянул ему руку и по обыкновению энергично пожал, только сильнее, чем обычно, и дольше, чем обычно, задержал его руку в своей.
В назначенный час Малхаз был перед коттеджем Вахтанг Петровича.
Этот изящный двухэтажный дом, выкрашенный светло-розовой краской, в Самеба почему-то все называли коттеджем. Если говорили «коттедж», значит, подразумевали дом Вахтанга Петровича.
Для семьи из трех человек он был, пожалуй, великоват: три комнаты со всеми службами в первом этаже и три комнаты на втором.
Рабочий кабинет Вахтанга Петровича, служивший ему одновременно и спальней, находился в первом этаже. Человек, очутившийся в этой комнате, не сразу бы определил, кто ее хозяин: партийный работник или страстный охотник.
Стены сплошь были увешаны медвежьими шкурами разного цвета и размера. На шкурах висели множество ружей, сабель, пистолетов — дамбача, а выше — чучела фазанов, куропаток, ястребов, орлов.
Коттедж стоял в середине просторного двора, обрамленного высокими платанами. Вокруг дома зеленела хорошо ухоженная трава.
Некогда здесь, на бывшей окраине Самеба, прилегавшей к железнодорожой станции, шелестел яблоневый сад, принадлежавший местному князю. Ныне же это был центр поселка.
Княгина, женщина европейски образованная, плодовые саженцы выписала из Франции. Таких диковинных деревьев в Самеба не видывали. Необыкновенно низкорослые и ветвистые, они прекрасно выдерживали любой ветер, приносили обильный урожай, плоды имели на редкость вкусные, сочные, мясистые, да и собирать их было нетрудно.
Эти низкорослые яблони самебцы называли по-русски «карликами» вместо грузинского слова того же значения «джуджа» (вероятно, вслед за княгиней, ибо она по-русски говорила лучше, чем по-грузински).
Со временем сад одичал, захирел. А уж военные годы его и вовсе доконали: ограда развалилась, многие деревья высохли, другие насаждения поредели. После войны эту территорию передали детскому саду, однако и тогда не появился у сада подлинный хозяин, никто не хотел утруждать себя уходом за фактически ничейными гибнувшими деревьями. По саду бродили свиньи, козы, коровы, живущие по соседству крестьяне сушили там белье, а по субботам и воскресеньям приходили сюда подвыпившие компании, располагались на траве и пили вино, раскидывая вокруг мусор... В такие вечера допоздна заливалась зурна и далеко слышны были пьяные выкрики и нестройное пение...
Вахтанг Петрович, вернее, его своенравная супруга облюбовала для жилья именно это место.
Довольно большую часть сада огородили высоким деревянным забором, уцелевшие деревья, столько повидавшие на своем веку, срубили, а посреди участка выстроили уютный и комфортабельный дом.
Правда, «коттедж» все еще не был оформлен как личная собственность Вахтанга Петровича, вероятно, нельзя было это сделать сразу, поскольку он был выстроен на государственные средства. Поэтому дом числился в инвентаризационной книге райкома. Но калбатони Виола не сомневалась, что рано или поздно этот коттедж, возведенный по ее собственному вкусу и под ее непосредственным наблюдением, она получит навсегда.
Едва Малхаз отворил узкую деревянную калитку, лежавший на траве огромный черный дог насторожил уши, лениво поднялся и направился к нему.
— Астор, назад! — послышалась команда по-русски: — Кому я сказала, ну, живо!
Собака тотчас повернула обратно и послушно пошла на место.
Малхаз увидел идущую навстречу ему статную женщину в голубых брюках. Брюки были узки, они так обтягивали ее высокие бедра и полные ляжки, что, казалось, вот-вот лопнут по швам.
Еще не разглядев ее лица, Малхаз мужским чутьем угадал, что она должна быть очень красива. На ней была пестрая навыпуск сорочка с короткими рукавами и туфли на очень высоких каблуках. Бросились в глаза руки цвета слоновой кости. Пышно взбитые белокурые волосы лежали на голове, точно сноп соломы.
— Пожа-алуйте, батоно Ма-алхаз, пожа-алуйте,— нараспев, мягко выговаривая слова, произнесла женщина, протягивая ему холеную руку с длинными, поблескивающими перламутровым лаком ногтями.
Малхаз на мгновение замешкался, растерялся, не зная, как быть: поцеловать ли руку даме по приобретенной в министерстве привычке или просто пожать. Он подумал, что жене партийного работника, может, и не следует целовать руку, и поэтому протянул навстречу обе свои руки.
Только после этого он поднял на нее взор и поразился, до чего же она красива:- отененные длиннющими ресницами глаза ее искрились, сверкали. Кожа была чистой, гладкой. Уши украшали висячие серьги с крупными рубинами. На белоснежной шее поблескивала серебряная цепочка с брелоком, который при малейшем движении раскачивался, точно маятник.
Она уверенно взяла его под руку и повлекла к дому, касаясь его упругим бедром.
— Я познакомлю вас с моими друзьями,— пропела она и, вытянув шею, заглянула Малхазу в глаза, как бы желая узнать, обрадовала ли эта перспектива гостя или нет.
На лужайке, окаймленной кустами сирени, в шезлонгах сидели, вернее, лежали две дамы.
Обе были поглощены оживленной беседой.
Здесь же стояли складные алюминиевые стулья. Сиденья и спинки, как и на шезлонгах, были из полосатой ткани, и эта пестрота очень живописно выглядела на фоне густо-зеленой листвы. На алюминиевом столике стояли бутылка коньяка, фрукты и какие-то сладости.
При появлении хозяйки в сопровождении незнакомого молодого человека обе женщины смолкли и беззастенчиво уставились на гостя.
Они глядели на него так требовательно и строго, что Малхазу стало не по себе, он чуть не споткнулся.
Дамы продолжали высокомерно разглядывать смутившегося молодого человека, даже не удостоив его ответом на приветствие, не пошевелившись. Им, вероятно, и в голову не могло прийти изменить позу, сесть.
— Это жена-а на-ашего выдаю-ущегося парти-ийного и общественного деятеля Диомидэ Амберкиевича Гваладзе, калбатони Сириноза,—представила хозяйка одну из возлежащих дам, - а это супру-уга на-а-шего знамени-и-итого ученого, академика Самсона Никифоровича Трапаидзе, калбатони Маруся,— представила она вторую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127