..
Магалашвили, сорвав с головы папаху, швыряет ее оземь и хохочет громко, во все горло.
Зурна играет «сацеквао» — танцевальную, победитель Годердзи, как положено, обходит в танце один круг по площадке...
И вдруг глаза его встречаются с глазами Малало.
Первый удар грома, первая молния...
Первое приглашение к танцу...
Первая встреча...
Первая любовь и первое свидание у шавдатуашвилевского сеновала...
...И вспомнилась Годердзи та памятная встреча с Каколой, когда сельский староста пригласил юношу в свой сад, доверился ему, открыл сердце, дал ему взаймы денег и определил в артель плотогонов на паях.
...Плывут, скользят по Куре чисто связанные из белых бревен нарядные плоты, плывут из самой Ахалдаба в Мцхета. Годердзи стоит с шестом. Плотогоны начеку. Начинается самый опасный участок пути: они вошли в теснины Бериклдэ, что возле Карели. Здесь мать-Кура собирает воедино все свои рукава и несется бешено, и в узком ее русле плот так качает и подкидывает, что у кого хочешь голова закружится.
Слева, близ села Брети, возвышается крутой желтоватый утес, который тянется дальше длинным скалистым гребнем вдоль берега вплоть до самого Урбниси.
Вспененные стремительные волны швыряют плот к скале. Почти отвесная огромная скала прижимает Куру к своей груди и заставляет ее отступить вправо.
У Бериклдэ немало плотов разбивалось. Потому на головном плоту с шестом стоит Ила. Правда, постарел он, силы у него не те, что когда-то, но это матерый речной волк, искушенный во многих схватках со стихией, он знает Куру наизусть. В половодья и вообще в опасных местах Ила всегда на головном плоту.
— А ну, парень, благослови свою десницу! — перекрывая шум реки, орет Ила.— Как только я тебя окликну, загребай вправо изо всей мочи, не то расшибет нас о скалу!
Напрягаются стальные мышцы Годердзи, набухают жилы, и могучая сила юноши подчиняет себе плот, заставляя его медленно обойти грозные выступы Бериклдэ...
Тяжело дыша, Годердзи довольно улыбается. Прочно, устойчиво, широко расставив мускулистые ноги с закатанными по колено штанинами, стоит он на покачивающемся плоту. Влажный от водяных брызг, мощный бронзовый торс его поблескивает на ярком солнце.
— Ну, слава тебе, господи, пронесло! Теперь до самого Уплисцихе, бог милостив, ничего, потом возле Карсани туговато придется, а там ужо и поклонимся светлой Мцхета,— широко осеняя себя крестом, говорит Ила.
...Разжигают костер на посыпанных землей бревнах плота.
Наступило время второго завтрака.
Привязанная к плоту высокая, заостренная книзу плетеная корзина — годори наполнилась серебристой рыбой.
В бурдюке ждет их рубиновое хидистаури.
Еще немного — и звучный сильный голос Годердзи польется над Курой, согревая все переливы старинной «Метивури», то замирая трепетно, то наливаясь мощью, подхватывая и унося слушателей куда-то в волшебные края.
...И коза начальника станции привиделась ему. Да так явственно, прямо как живая перед глазами встала: удивительно белая шелковистая шерсть, точно гребнем расчесанная, лоснится на боках, рога прямые, длинные, острые... Ох, с какой яростью и быстротой ринулась бедняжка на Годердзиеву круглую пилу! И в тот же миг упала бездыханная с рассеченной надвое головой!
Так бывает, когда, не рассчитав своих сил, бросаешься в бой с жизнью — распотрошит она тебя, словно рыбу цимори...
А у Годердзи сколько крови окажется, если его так вспороть? Вот ведь каждую весну нужно ему пиявки ставить...
Пиявки ловит для него Малало. Она великий мастер этого дела. Ранним утром, до восхода солнца отправляется она к Священниковым болотам, прихватив с собой большую стеклянную банку. Заберется в густые тростниковые заросли, опустит ноги в воду, и в полчаса столько пиявок набирается, что банка полна чуть не до краев.
Пиявки и кровь всколыхнули неприятные воспоминания и воскресили один из образов детства —- Аслана-турка.
Аслан был его ровесником.
Однажды на Нодаровом гумне приехавшие из Тбилиси артисты устроили представление. Годердзи был тогда наивным деревенским парнишкой. Как завороженный, широко раскрытыми глазами глядел он на игру прославленных грузинских артистов — Нато Габуниа-Цагарели и Георгия Арадэли-Ишхнэли.
Нато была свояченицей самебца, Георгий — уроженцем соседней с Самеба деревни Арадэти, так что для обоих Самеба была не чужой.
Годердзи с товарищами устроились на стогу сена, на краю гумна. Уткнувшись подбородком в согнутые колени и обхватив их руками, он глядел на импровизированную сцену.
В это время появился Аслан. Он потеснил ребят и уселся рядом с Годердзи, совершенно завороженным зрелищем.
Весь обратившийся в слух и зрение, всем существом своим Годердзи был там, на сцене. На Аслана он и не обратил внимания, но погодя краем глаза заметил, что тот поигрывает у него возле уха дубинкой. Но Годердзи настолько был увлечен, что ему было не до Аслана.
Минуты через две дубинка опять закачалась, теперь уже рядом с виском.
Разозлившись наконец, Годердзи повернулся к Аслану, чтобы стукнуть назойливого парня, и... кровь застыла у него в жилах!.. Из пазухи Аслана тянулась к нему огромная черная змея! Треугольная голова с тонким раздвоенным языком, обращенная к Годердзи, слегка покачивалась...
Годердзи вскрикнул не своим голосом, быстрее молнии вскочил и рванулся в сторону, как умалишенный.
Раздались недовольные возгласы:
— Тс-сс, неугомонные, тише! Не мешайте!..
Сердце у Годердзи колотилось гулко и часто, и он точно заговоренный замер, во все глаза глядя на Аслана.
А Аслан легко провел ладонью по длинному черному туловищу змеи, и она тотчас исчезла у него за пазухой.
Годердзи лихорадило. Ничто в жизни не внушало ему такого омерзения, ничего и никого он так не боялся, как «ухсэнэбели» — неупоминаемой: так называют ее в народе, избегая произносить подлинное название. Одна лишь мысль о змее леденила ему душу.
А теперь эта «неупоминаемая», холодная, жуткая и неумолимая, устрашающе извивающаяся, прикасается своими скользкими кольцами к обнаженной груди Аслана!..
Годердзи потрясла эта сцена.
Он с дрожью смотрел на Аслана. А тот сидел, как ни в чем не бывало, скрестив ноги и не сводя с него упорного взгляда, легким, едва заметным движением плеча заставлял змею то высунуть голову, то снова спрятать. Раза два он коснулся ее рукой снаружи, через сорочку, и эта нечисть оба раза стремительно выскальзывала и вытягивалась почти во всю свою длину вверх и, застыв, словно и вправду какая-то палка, лишь слегка шевелила головой.
Остальные зрители не видели этой картины, потому что Аслан то сидел позади. А несколько мальчишек постарше Годердзи, которые сидели здесь же, рядом, вероятно, давно привыкли к фокусу Аслана и не обращали на него внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Магалашвили, сорвав с головы папаху, швыряет ее оземь и хохочет громко, во все горло.
Зурна играет «сацеквао» — танцевальную, победитель Годердзи, как положено, обходит в танце один круг по площадке...
И вдруг глаза его встречаются с глазами Малало.
Первый удар грома, первая молния...
Первое приглашение к танцу...
Первая встреча...
Первая любовь и первое свидание у шавдатуашвилевского сеновала...
...И вспомнилась Годердзи та памятная встреча с Каколой, когда сельский староста пригласил юношу в свой сад, доверился ему, открыл сердце, дал ему взаймы денег и определил в артель плотогонов на паях.
...Плывут, скользят по Куре чисто связанные из белых бревен нарядные плоты, плывут из самой Ахалдаба в Мцхета. Годердзи стоит с шестом. Плотогоны начеку. Начинается самый опасный участок пути: они вошли в теснины Бериклдэ, что возле Карели. Здесь мать-Кура собирает воедино все свои рукава и несется бешено, и в узком ее русле плот так качает и подкидывает, что у кого хочешь голова закружится.
Слева, близ села Брети, возвышается крутой желтоватый утес, который тянется дальше длинным скалистым гребнем вдоль берега вплоть до самого Урбниси.
Вспененные стремительные волны швыряют плот к скале. Почти отвесная огромная скала прижимает Куру к своей груди и заставляет ее отступить вправо.
У Бериклдэ немало плотов разбивалось. Потому на головном плоту с шестом стоит Ила. Правда, постарел он, силы у него не те, что когда-то, но это матерый речной волк, искушенный во многих схватках со стихией, он знает Куру наизусть. В половодья и вообще в опасных местах Ила всегда на головном плоту.
— А ну, парень, благослови свою десницу! — перекрывая шум реки, орет Ила.— Как только я тебя окликну, загребай вправо изо всей мочи, не то расшибет нас о скалу!
Напрягаются стальные мышцы Годердзи, набухают жилы, и могучая сила юноши подчиняет себе плот, заставляя его медленно обойти грозные выступы Бериклдэ...
Тяжело дыша, Годердзи довольно улыбается. Прочно, устойчиво, широко расставив мускулистые ноги с закатанными по колено штанинами, стоит он на покачивающемся плоту. Влажный от водяных брызг, мощный бронзовый торс его поблескивает на ярком солнце.
— Ну, слава тебе, господи, пронесло! Теперь до самого Уплисцихе, бог милостив, ничего, потом возле Карсани туговато придется, а там ужо и поклонимся светлой Мцхета,— широко осеняя себя крестом, говорит Ила.
...Разжигают костер на посыпанных землей бревнах плота.
Наступило время второго завтрака.
Привязанная к плоту высокая, заостренная книзу плетеная корзина — годори наполнилась серебристой рыбой.
В бурдюке ждет их рубиновое хидистаури.
Еще немного — и звучный сильный голос Годердзи польется над Курой, согревая все переливы старинной «Метивури», то замирая трепетно, то наливаясь мощью, подхватывая и унося слушателей куда-то в волшебные края.
...И коза начальника станции привиделась ему. Да так явственно, прямо как живая перед глазами встала: удивительно белая шелковистая шерсть, точно гребнем расчесанная, лоснится на боках, рога прямые, длинные, острые... Ох, с какой яростью и быстротой ринулась бедняжка на Годердзиеву круглую пилу! И в тот же миг упала бездыханная с рассеченной надвое головой!
Так бывает, когда, не рассчитав своих сил, бросаешься в бой с жизнью — распотрошит она тебя, словно рыбу цимори...
А у Годердзи сколько крови окажется, если его так вспороть? Вот ведь каждую весну нужно ему пиявки ставить...
Пиявки ловит для него Малало. Она великий мастер этого дела. Ранним утром, до восхода солнца отправляется она к Священниковым болотам, прихватив с собой большую стеклянную банку. Заберется в густые тростниковые заросли, опустит ноги в воду, и в полчаса столько пиявок набирается, что банка полна чуть не до краев.
Пиявки и кровь всколыхнули неприятные воспоминания и воскресили один из образов детства —- Аслана-турка.
Аслан был его ровесником.
Однажды на Нодаровом гумне приехавшие из Тбилиси артисты устроили представление. Годердзи был тогда наивным деревенским парнишкой. Как завороженный, широко раскрытыми глазами глядел он на игру прославленных грузинских артистов — Нато Габуниа-Цагарели и Георгия Арадэли-Ишхнэли.
Нато была свояченицей самебца, Георгий — уроженцем соседней с Самеба деревни Арадэти, так что для обоих Самеба была не чужой.
Годердзи с товарищами устроились на стогу сена, на краю гумна. Уткнувшись подбородком в согнутые колени и обхватив их руками, он глядел на импровизированную сцену.
В это время появился Аслан. Он потеснил ребят и уселся рядом с Годердзи, совершенно завороженным зрелищем.
Весь обратившийся в слух и зрение, всем существом своим Годердзи был там, на сцене. На Аслана он и не обратил внимания, но погодя краем глаза заметил, что тот поигрывает у него возле уха дубинкой. Но Годердзи настолько был увлечен, что ему было не до Аслана.
Минуты через две дубинка опять закачалась, теперь уже рядом с виском.
Разозлившись наконец, Годердзи повернулся к Аслану, чтобы стукнуть назойливого парня, и... кровь застыла у него в жилах!.. Из пазухи Аслана тянулась к нему огромная черная змея! Треугольная голова с тонким раздвоенным языком, обращенная к Годердзи, слегка покачивалась...
Годердзи вскрикнул не своим голосом, быстрее молнии вскочил и рванулся в сторону, как умалишенный.
Раздались недовольные возгласы:
— Тс-сс, неугомонные, тише! Не мешайте!..
Сердце у Годердзи колотилось гулко и часто, и он точно заговоренный замер, во все глаза глядя на Аслана.
А Аслан легко провел ладонью по длинному черному туловищу змеи, и она тотчас исчезла у него за пазухой.
Годердзи лихорадило. Ничто в жизни не внушало ему такого омерзения, ничего и никого он так не боялся, как «ухсэнэбели» — неупоминаемой: так называют ее в народе, избегая произносить подлинное название. Одна лишь мысль о змее леденила ему душу.
А теперь эта «неупоминаемая», холодная, жуткая и неумолимая, устрашающе извивающаяся, прикасается своими скользкими кольцами к обнаженной груди Аслана!..
Годердзи потрясла эта сцена.
Он с дрожью смотрел на Аслана. А тот сидел, как ни в чем не бывало, скрестив ноги и не сводя с него упорного взгляда, легким, едва заметным движением плеча заставлял змею то высунуть голову, то снова спрятать. Раза два он коснулся ее рукой снаружи, через сорочку, и эта нечисть оба раза стремительно выскальзывала и вытягивалась почти во всю свою длину вверх и, застыв, словно и вправду какая-то палка, лишь слегка шевелила головой.
Остальные зрители не видели этой картины, потому что Аслан то сидел позади. А несколько мальчишек постарше Годердзи, которые сидели здесь же, рядом, вероятно, давно привыкли к фокусу Аслана и не обращали на него внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127