Порода чувствуется в ней с первого взгляда...
Мать ее, оказывается, из рода Дадешкелиани. Эта самая мать и перевернула ей жизнь, с мужем развела. Гордячка из гордячек... Калбатони Дигорхан, или Мариам, или, как она сама себя окрестила, Виола, говорят, меняет любовников, как платья, а платьев у нее — не счесть, каждый день в новом щеголяет...
Она мнит себя чуть ли не первой красавицей в Тбилиси и так поглядывает своими большими зелеными глазами, точно хочет сказать: «Фу, что за отвратительное создание этот мужчина!» Калбатони Виола и вправду очень часто произносит подобные фразы. У нее с уст не сходит «отвратительный», «ужасный», «безобразный» и «плебей». «Тихий ужас»,— для пущей светскости по-русски вставляет она и при этом кривит лицо в такой гримасе, ни дать ни взять макака, разжевывающая хинин.
Что скажет калбатони Виола, когда узнает, что Малхазу приглянулась ее Лика и он метит в зятья? Малхаз прекрасно знает, что и он сам, и вся его семья для Виолы — одно мужичье, «плебс».
Но сама Лика?.. Да разве поймешь ее, эту Лику! Она будто парит где-то в поднебесье, и даже когда кажется, что на тебя смотрит, и то не поймешь, действительно ли на тебя устремлен ее взор или куда-то вдаль, сквозь тебя...
Сумеет ли он завоевать ее сердце? Непростое это дело...
И вообще, стоит ли пытаться? Если уж начистоту говорить, какие такие у него достоинства, чтобы он смог привлечь эту избалованную девушку?
Размышляя над этим заковыристым вопросом, Малхаз каждый раз обращался к прошлой своей жизни и в подробностях восстанавливал весь пройденный им путь. Причем теперь он все мерил строгими мерками калбатони Виолы. Он уже настолько мысленно приучил себя оценивать предметы и людей так же, как она, что невольно во всем опирался на суждения и мнение этой женщины (какими он их предполагал!).
Прошлая жизнь Малхаза не поражала богатством событий, да и что такое за прошлое могло быть у парня его возраста. Школа, университет — и вот наконец всего несколько последних лет самостоятельной, однако не независимой жизни.
Что должен был успеть он за это время? Хотя, по его же собственному убеждению, минувшие годы все-таки не выявили всех тех способностей и возможностей, какими он обладал. Сам он был о себе гораздо лучшего мнения, нежели можно было судить по его успехам.
Школу, где все педагоги прочили ему большое будущее, он окончил блестяще. Затем так же блестяще сдал приемные экзамены в Тбилисский университет, без какого бы то ни было тайного или явного содействия и помощи по всем предметам получил пятерки.
Когда он был на третьем курсе исторического факультета, его представили на именную стипендию. Однако у него появился сильный соперник, которому в конце концов и была присуждена стипендия имени академика Иванэ Джавахишвили.
Что греха таить: это поражение Малхаз не счел поражением, он знал, что отец конкурента — человек влиятельный, занимающий большой пост. Малхаз утешился тем, что решил: деканат и ректорат не захотели обижать этого человека.
Университет он окончил с «красным дипломом», но, увы, при распределении мест в аспирантуре на специальность «мировая история», которую избрал и к которой готовился Малхаз, не выделили единицу. Поэтому он был вынужден перенести свое заявление об участии в конкурсе на специальность «история Грузии».
А здесь кандидаты были уже отобраны.
Однако и эта неудача не сломила его. Все свои надежды он возлагал на следующий год. И правда, на следующий год выделили место на «мировую историю», но, к несчастью, в выпуске того года оказались двое студентов, по всем статьям сильных настолько, что превзойти их он не мог.
На сей раз неудача сильно подействовала на Малхаза. Долго он ходил точно оглушенный, не зная, что предпринять и куда податься, интерес к научной работе он утратил, да и ничто другое сейчас его не влекло.
В течение тех двух лет, что он готовился к аспирантуре, отец снимал ему комнату в частном доме и содержал его, так что Малхаз чувствовал себя вольготно и беззаботно.
Дом, в котором он поселился, находился в конце улицы Белинского, у подножия Мтацминда. Отсюда почти весь Тбилиси виден был как на ладони.
Весной, когда склоны Мтацминда покрывались зеленью, а во дворе зацветали миндальные деревья, у Малхаза уже не лежала душа к книгам, он часами просиживал на балконе и, точно как отец, глядел вдаль, на противоположный край города, где на склоне горы Махата виднелись такие же маленькие домики с крытыми балкончиками. Юный Зенклишвили любил их созерцать.
В первую же весну у Малхаза пробудилось сильное стремление к музыке. Сын его домохозяина, студент Грузинского политехнического института, был, ко всему прочему, и гитаристом в знаменитом эстрадном оркестре того же института и большую часть времени посвящал музыке, а не книгам. Малхаз долго слушал его упорные экзерсисы и в один прекрасный день выразил желание научиться играть на гитаре.
Каково же было удивление соседей и самого Малхаза, когда спустя всего лишь несколько недель занятий ученик почти не отставал от своего учителя.
Прошло еще немного времени, и молодой самебец настолько овладел гитарой, что товарищи сына домохозяина специально приходили послушать его и даже пригласили его в институтский оркестр.
Унаследованный от отца слух и редкая природная музыкальность проявились, быть может, и позднее, чем следовало, но, как бы то ни было, талант Малхаза раскрылся в полную силу.
Однако он пока что хранил в тайне свое увлечение. Уезжая в деревню, гитару оставлял в Тбилиси, и родителям было совершенно невдомек, что их сын наделен столь замечательным даром.
И Годердзи и Малало узнали об этом лишь тогда, когда однажды за столом очарованный Вахтангом Петровичем и вошедший в азарт кутежа Малхаз потребовал гитару и исполнил увертюру к «Кармен», совершенно покорив и изумив присутствующих.
Но Малхаз не только играл на гитаре. Обладая приятным баритоном, он хорошо пел.
Голос его напоминал отцовский, был такой же звучный и бархатный.
Малхаз выучил несколько цыганских песен и старинных русских романсов и исполнял их так проникновенно и задушевно, что слушатели оставались в полном восторге.
Говорят, аппетит приходит во время еды.
Вскоре Малхаз, желая овладеть искусством пения, начал брать частные уроки у бывшего солиста оперы, который, простившись со сценой, преподавал в консерватории. Разумеется, это удовольствие, так же, как и занятия английским и немецким языками, оплачивалось из щедрого кармана любящего отца. С тех пор Малхаз приобрел большую известность в кругу студенческой молодежи. Юноша приятной наружности, обладающий такими притягательными достоинствами, сделался желанным гостем во многих домах, непременным участником не только импровизированных студенческих пирушек, но и званых обедов и вечеров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Мать ее, оказывается, из рода Дадешкелиани. Эта самая мать и перевернула ей жизнь, с мужем развела. Гордячка из гордячек... Калбатони Дигорхан, или Мариам, или, как она сама себя окрестила, Виола, говорят, меняет любовников, как платья, а платьев у нее — не счесть, каждый день в новом щеголяет...
Она мнит себя чуть ли не первой красавицей в Тбилиси и так поглядывает своими большими зелеными глазами, точно хочет сказать: «Фу, что за отвратительное создание этот мужчина!» Калбатони Виола и вправду очень часто произносит подобные фразы. У нее с уст не сходит «отвратительный», «ужасный», «безобразный» и «плебей». «Тихий ужас»,— для пущей светскости по-русски вставляет она и при этом кривит лицо в такой гримасе, ни дать ни взять макака, разжевывающая хинин.
Что скажет калбатони Виола, когда узнает, что Малхазу приглянулась ее Лика и он метит в зятья? Малхаз прекрасно знает, что и он сам, и вся его семья для Виолы — одно мужичье, «плебс».
Но сама Лика?.. Да разве поймешь ее, эту Лику! Она будто парит где-то в поднебесье, и даже когда кажется, что на тебя смотрит, и то не поймешь, действительно ли на тебя устремлен ее взор или куда-то вдаль, сквозь тебя...
Сумеет ли он завоевать ее сердце? Непростое это дело...
И вообще, стоит ли пытаться? Если уж начистоту говорить, какие такие у него достоинства, чтобы он смог привлечь эту избалованную девушку?
Размышляя над этим заковыристым вопросом, Малхаз каждый раз обращался к прошлой своей жизни и в подробностях восстанавливал весь пройденный им путь. Причем теперь он все мерил строгими мерками калбатони Виолы. Он уже настолько мысленно приучил себя оценивать предметы и людей так же, как она, что невольно во всем опирался на суждения и мнение этой женщины (какими он их предполагал!).
Прошлая жизнь Малхаза не поражала богатством событий, да и что такое за прошлое могло быть у парня его возраста. Школа, университет — и вот наконец всего несколько последних лет самостоятельной, однако не независимой жизни.
Что должен был успеть он за это время? Хотя, по его же собственному убеждению, минувшие годы все-таки не выявили всех тех способностей и возможностей, какими он обладал. Сам он был о себе гораздо лучшего мнения, нежели можно было судить по его успехам.
Школу, где все педагоги прочили ему большое будущее, он окончил блестяще. Затем так же блестяще сдал приемные экзамены в Тбилисский университет, без какого бы то ни было тайного или явного содействия и помощи по всем предметам получил пятерки.
Когда он был на третьем курсе исторического факультета, его представили на именную стипендию. Однако у него появился сильный соперник, которому в конце концов и была присуждена стипендия имени академика Иванэ Джавахишвили.
Что греха таить: это поражение Малхаз не счел поражением, он знал, что отец конкурента — человек влиятельный, занимающий большой пост. Малхаз утешился тем, что решил: деканат и ректорат не захотели обижать этого человека.
Университет он окончил с «красным дипломом», но, увы, при распределении мест в аспирантуре на специальность «мировая история», которую избрал и к которой готовился Малхаз, не выделили единицу. Поэтому он был вынужден перенести свое заявление об участии в конкурсе на специальность «история Грузии».
А здесь кандидаты были уже отобраны.
Однако и эта неудача не сломила его. Все свои надежды он возлагал на следующий год. И правда, на следующий год выделили место на «мировую историю», но, к несчастью, в выпуске того года оказались двое студентов, по всем статьям сильных настолько, что превзойти их он не мог.
На сей раз неудача сильно подействовала на Малхаза. Долго он ходил точно оглушенный, не зная, что предпринять и куда податься, интерес к научной работе он утратил, да и ничто другое сейчас его не влекло.
В течение тех двух лет, что он готовился к аспирантуре, отец снимал ему комнату в частном доме и содержал его, так что Малхаз чувствовал себя вольготно и беззаботно.
Дом, в котором он поселился, находился в конце улицы Белинского, у подножия Мтацминда. Отсюда почти весь Тбилиси виден был как на ладони.
Весной, когда склоны Мтацминда покрывались зеленью, а во дворе зацветали миндальные деревья, у Малхаза уже не лежала душа к книгам, он часами просиживал на балконе и, точно как отец, глядел вдаль, на противоположный край города, где на склоне горы Махата виднелись такие же маленькие домики с крытыми балкончиками. Юный Зенклишвили любил их созерцать.
В первую же весну у Малхаза пробудилось сильное стремление к музыке. Сын его домохозяина, студент Грузинского политехнического института, был, ко всему прочему, и гитаристом в знаменитом эстрадном оркестре того же института и большую часть времени посвящал музыке, а не книгам. Малхаз долго слушал его упорные экзерсисы и в один прекрасный день выразил желание научиться играть на гитаре.
Каково же было удивление соседей и самого Малхаза, когда спустя всего лишь несколько недель занятий ученик почти не отставал от своего учителя.
Прошло еще немного времени, и молодой самебец настолько овладел гитарой, что товарищи сына домохозяина специально приходили послушать его и даже пригласили его в институтский оркестр.
Унаследованный от отца слух и редкая природная музыкальность проявились, быть может, и позднее, чем следовало, но, как бы то ни было, талант Малхаза раскрылся в полную силу.
Однако он пока что хранил в тайне свое увлечение. Уезжая в деревню, гитару оставлял в Тбилиси, и родителям было совершенно невдомек, что их сын наделен столь замечательным даром.
И Годердзи и Малало узнали об этом лишь тогда, когда однажды за столом очарованный Вахтангом Петровичем и вошедший в азарт кутежа Малхаз потребовал гитару и исполнил увертюру к «Кармен», совершенно покорив и изумив присутствующих.
Но Малхаз не только играл на гитаре. Обладая приятным баритоном, он хорошо пел.
Голос его напоминал отцовский, был такой же звучный и бархатный.
Малхаз выучил несколько цыганских песен и старинных русских романсов и исполнял их так проникновенно и задушевно, что слушатели оставались в полном восторге.
Говорят, аппетит приходит во время еды.
Вскоре Малхаз, желая овладеть искусством пения, начал брать частные уроки у бывшего солиста оперы, который, простившись со сценой, преподавал в консерватории. Разумеется, это удовольствие, так же, как и занятия английским и немецким языками, оплачивалось из щедрого кармана любящего отца. С тех пор Малхаз приобрел большую известность в кругу студенческой молодежи. Юноша приятной наружности, обладающий такими притягательными достоинствами, сделался желанным гостем во многих домах, непременным участником не только импровизированных студенческих пирушек, но и званых обедов и вечеров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127