— Очень! — рассмеявшись, ответил Малхаз.
— И я! — подхватила Лика.
— И я! — рявкнул секретарь и решительно добавил: — А коли так, ша-агом марш — к шашлыкам!
Вахтанг Петрович встал между ними, подхватил обоих под руки и увлек к дымившемуся костру.
...Завечерело.
В ближних деревнях, как звездочки, зажглись электролампочки. Ярче всех была освещена Агара, там полыхал огнями сахарный завод, нежное свечение разливалось окрест. Дальше, у горизонта, розовело зарево — то были огни Хашури.
Небосвод не совсем еще померк, потому звезды, сияли не в полную силу.
На западе, там, где должна была взойти луна, сказочными утесами темнели громады стен крепости Панаскертэли-Цицишвили. Кровля придворной церкви-базилики четко очерчивалась на вечернем небе. Самцеврисский храм вознес свой остроконечный купол ввысь — точно гимн, обращенный к всевышнему.
По указанию Вахтанга Петровича автомашины поставили друг против друга, и накрытый на траве стол освещался с двух сторон мощными лучами фар. С третьей стороны высоко вскидывал алые руки костер, разожженный шоферами, и красные отсветы падали на лица сотрапезников.
Теплая и мягкая, как бархат, южная ночь ласково окутывала сидящих и погружала их в какое-то волшебное очарование.
За чашами последовали роги, за рогами — азарпеши, за азарпешами — тонкогорлые кула, и необычайно взволнованный Малхаз, вскочив, начал читать звучные строки Георгия Леонидзе.
Вахтанг Петрович покосился на дочь, которая сидела молча, обратив голову к Малхазу. Лицо ее горело от близкого жара костра. Он подивился ее непривычной деликатности и сдержанности: притихшая, как перепелка, сидела она и восторженно глядела на директора школы, стоявшего в картинной позе декламатора.
Малхаз с детства хорошо читал стихи. С виду застенчивый, во время чтения он становился смелым, бойким. Теперь же он читал любимые строфы с каким-то особым подъемом.
Всесильный огонь грузинского застолья обратил всех в своих рабов: за стихами последовали песни, песни снова сменились стихами, и подогретые тавквери разбушевавшиеся страсти вырвали узду у пирующих.
Грузинское застолье!.. Кто знает, сколько красавиц решили свою судьбу благодаря этому чудодейственному пламенному застолью! Здесь мнимая любовь может показаться истинной, настоящим человеком — никчемный, лжегерой — подлинным героем и трус — храбрецом...
В ту чудесную ночь пение Малхаза приобрело поистине колдовскую силу. Далеко-далеко разносился его чистый голос, и слушателям казалось, что ничего прекраснее в мире быть не может.
Волшебная ночь, задушевное проникновенное пение и несравненное тавквери воспламенили и зажгли всех.
А Лика... Лика слушала пение, глядела на певца, и моментами казалось ей, что какая-то могучая волна захлестывает, приподнимает ее и несет к нему.
И как раз тогда, когда жена большого человека затеяла какой-то длинный разговор с Вахтангом Петровичем, а супруга академика с Виолой о чем-то горячо болтали, Малхаз улучил момент и, приблизив к сидевшей рядом Лике свое лицо с горящими глазами, тихо проговорил:
— Скажите, ваш давешний приговор окончательный или нет?
— Не окончательный и не справедливый.
— Вокруг вас, вероятно, столько галантных молодых людей, что я по сравнению с ними просто неотесанный невежда...
— Галантные молодые люди? — рассмеялась Лика и устремила на него взор.— А есть такие в наше время? — в речи ее порой проскальзывал легкий имеретинский акцент, и это очень нравилось Малхазу.
— Что, разве не правда? Разве не много у вас поклонников?
— Это правда, за мной многие ухаживают, но... я все не пойму, я им нравлюсь или они просто хотят породниться с моим отцом...
Слова эти, сказанные с горечью, словно нож острый вонзились ему в сердце, заставив почувствовать угрызения совести, и убили в нем желание продолжать беседу.
К счастью, в это время Вахтанг Петрович поднялся из-за стола и изрек свою излюбленную пословицу:
— Все имеет свой конец, мои дорогие, моря — и те высыхают... Кутеж закончился.
Дамы принялись убирать. Им совершенно необходимо было подвигаться, дабы не отягчать новыми приобретениями уже порядком отяжелевшие телеса.
Когда шоферы сели по местам и Вахтанг Петрович пешком, в качестве этакого сухопутного лоцмана выступил впереди машин, потому что надо было спуститься с горы без всякой дороги, и спуститься так, чтобы колеса не провалились в рытвину или яму, вот тогда-то осмелевший Малхаз и улучил момент, обвил рукой талию идущей рядом Лики и неожиданно с силой привлек ее к себе. Не встретив особого сопротивления, он еще сильнее прижал ее к груди, да так, что у девушки кости хрустнули...
...Вся эта история произошла на исходе весны.
После этого Лика довольно часто стала наведываться в Самеба. Почти каждую субботу и воскресенье она проводила здесь. Прикатывала на своей «Волге» в пятницу вечером и оставалась до понедельника. Слава богу, от Тбилиси до Самеба езды было меньше двух часов.
И все то лето провела своевольная дочка секретаря в Самеба. Если раньше за один сезон она меняла два-три курорта, завершая отдых, как правило, в Гагре, на этот раз июль и август она пробыла в Самеба и без конца повторяла, что, оказывается, более благодатного уголка для отдыха не существует.
Свободное время Малхаз и Лика проводили вместе. Они либо полулежали в шезлонгах на балконе Годердзиева дома, либо восседали на зеленой лужайке у Вахтанга Петровича в обществе Виолы и ее приятельниц.
Откуда только не приезжали люди к расторопному секретарю райкома! Малхаз и представить себе не мог, что у Вахтанга Петровича было столько знакомых и друзей и что он — такая популярная личность в «масштабах всей республики».
Какой только министр не был его гостем! Да что министр,— сами заместители председателя правительства не одну ночь проводили в самебском гостевом доме, глядевшем на речку Дзаму. А от секретарей соседних райкомов и вовсе отбою не было. Уж они изощрялись в выражении уважения и почтения к самебскому секретарю.
Однако главное было не это. Главное было, что месяца не проходило, чтобы Самеба не навестили руководители республики.
Вот когда наставали действительно сумасшедшие дни для Вахтанга Петровича!
Кто уж тут помнил о севе или жатве, о молотьбе или поливке, о колхозе или совхозе! Первый секретарь метался по дороге между гостевым домом и райкомом, и все мысли, все заботы его были лишь о том, чтобы вовремя была наловлена форель, да чтобы поросята, жарившиеся в тонэ, как следует подрумянились, чтобы без опозданий — упаси бог! — подвезли вино атэнури, чтобы как можно изысканнее сервировали стол и украсили бы его махровыми гвоздиками.
Малхаз стал правой рукой Вахтанга Петровича во всех этих делах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127