Эта воображаемая картина вызвала у него КОЛИКИ В сердце. Однако... однако ему показалось, что Вахтанг Петрович вроде колеблется.
Но таким энергичным и решительным людям не свойственно долго колебаться, и Вахтанг Петрович, по-видимому, про себя вопрос уже решил. Он вынул платок в коричневую полосочку, не торопясь отер лысую голову и — улыбнулся Годердзи!..
— А славно мы у тебя покутили в тот раз! Прекрасно покутили. И какое отличное вино ты делаешь! Вкус его я и сегодня помню!
— Этого вина у меня хоть отбавляй,— ожил Годердзи.— Ежели соблаговолите... я в любое время готов... вся моя семья...
— С удовольствием, брат, с удовольствием, отчего же, ты только кликни, а мы в тот же час к тебе прибудем.
— Скоро мой сын приезжает... он университет заканчивает... ежели окажете честь, благословите его на новый путь...
— Вот и прекрасно, дорогой, вот и прекрасно! Ты меня поставь в известность, а за мной дело не станет,— с улыбкой сказал Вахтанг Петрович, поднялся, крепко пожал руку Годердзи и проводил его до дверей.
Годердзи и не помнил, как вышел из секретарского кабинета...
Одно чувство владело в те минуты всем его существом -- чувство избавления от какой-то смертельной опасности.
Он шагал по улице, и ему казалось удивительно легким свое большое грузное тело.
Все те мысли, страхи, сомнения, которые донимали его в приемной секретаря, сейчас позабылись, словно бы стерлись.
Он испытывал даже гордость оттого, что так просто и так успешно провернул столь трудное дело, но вместе с тем какое-то неясное сомнение мучило его, он не мог понять, хорошо ли поступил или плохо. И вдруг перед ним как из-под земли вырос Исак.
— Ну что, отдал? — настороженно спросил Исак.
— Какой необыкновенный человек наш секретарь, я должен непременно пригласить его еще раз!..— вместо ответа проговорил Годердзи.
— Отдал? — вполголоса, но настойчиво повторил вопрос Исак.
— А то нет, постеснялся! Прямо в ящик и положил.
— Ух ты! — вырвалось у Исака.
— Как только он ящик выдвинул, я раз — и туда эти свертки...
— Ух ты-ы!..— снова воскликнул Исак. И будто что-то его осенило, он резко остановился, исподлобья уставился на Годердзи и стоял так несколько секунд. Потом, как бы очнувшись от каких-то мыслей, схватил его за плечи и восторженно воскликнул: — Мол-лодец! — И, потерев руки, удовлетворенно добавил: — То-то, теперь мы и его сломали!..
— Откровенно говоря, мне немножко не по себе было,— признался Исак погодя, утаивая, что не только «не по себе», а очень даже он боялся, потому что не знал наверняка, а лишь предполагал, как отнесется к этому шагу управляющего базой Вахтанг Петрович. Правда, от своих друзей-приятелей он слыхал, что Вахтанг Петрович от «некоторых» и берет, но до сегодняшнего дня не знал, попадет ли в число этих «некоторых» Годердзи. И вот теперь этот пень-колода, этот медведь Годердзи слухи воплотил в реальность.
— Молодец! — повторил он одобряюще и с уверенностью добавил: — Если ты и впредь не подкачаешь, пойдешь очень далеко, клянусь моим солнцем!
Исак не ошибся: очень далеко пошел Годердзи Зенклишвили...
После того памятного дня на железнодорожную станцию Самеба не раз прибывали опечатанные пломбой вагоны в адрес самебской базы Лесстройторга. Много раз заполнялся материалом и без промедления опустошался «склад Годердзи».
Много раз вносил Исак в кабинет управляющего завернутые в газетную бумагу свертки, а управляющий, в свою очередь,— Вахтангу Петровичу.
Привык Годердзи и «брать» и «давать», и уже не было ему неловко, и угрызения совести его больше не мучили...
«Уж если и Вахтанг Петрович этим не брезгует, если везде так делается, отчего же нам белыми воронами быть?» —- утешал себя обычно Годердзи, когда задумывался о своих делах.
Если бы не происходило так «везде», разве ж присылали бы ему столько вагонов, да еще за полцены? Под пломбой, в закрытых четырехосных пульмановских вагонах! Вот! А материал какой, что бревна, что доски — все высший сорт, как на подбор, смотришь, и глаз радуется.
За короткое время Годердзи Зенклишвили нажил целое состояние, систематически приносил домой пачки денег и отдавал жене.
Малало всякий раз ужасалась, что-то приговаривала, со страхом взирала на гордо стоявшего перед ней мужа, но пачки забирала и куда-то уносила. Впрочем, Годердзи-то знал куда: на чердаке был у нее тайник — в дымоходе сдвинулись с места несколько кирпичей, за ними она и прятала деньги.
Дальше — больше: Годердзи так уж зачастил носить домой свертки, что надумал прятать деньги собственноручно, втайне от Малало, ради ее же спокойствия.
Его прием оправдал себя — Малало и вправду успокоилась и подумала: слава богу, перестал мой муж «динамит» в дом таскать...
Прошло еще некоторое время, и Годердзи еще более утвердился в новом для него состоянии, обрел уверенность, уже не боялся ни давать, ни брать. Напротив, вошел во вкус, разохотился...
Стоило Исаку запоздать с подношением свертка, Годердзи сам давал ему понять, что срок миновал.
Изменился он и внешне. Еще более вширь раздался, и важности прибавилось.
Ревизоров с помощью Исака легко отваживал.
Когда приезжавшие на проверку комиссии заканчивали свою работу, Исак уединялся с ними и после непродолжительной беседы вводил их в кабинет управляющего базой.
Улыбающиеся ревизоры взахлеб начинали хвалить работу базы и подавали Годердзи на подпись отпечатанный на машинке акт.
Годердзи небрежно пробегал глазами поданные страницы, не утруждая себя внимательным прочтением.
«Все в порядке, надеюсь?» — для блезиру спрашивал он Исака и, когда надутый как индюк бухгалтер в знак согласия с достоинством кивал головой, ставил свою размашистую, малопонятную подпись.
А Исак-то был все тем же Исаком, ни в весе не прибавил, ни лицом не изменился. И одет был все в тот же серо-коричневый выцветший костюм, изрядно замусоленный и вечно мятый, на голове красовалась все та же выгоревшая и заношенная зеленоватая фетровая шляпа с бурыми пятнами пота на тулье.
Правда, Годердзи за последнее время обтесался как администратор, даже вроде бы прибрал к рукам Исака, однако это было внешней обманчивой стороной дела: да, почту теперь получал только Годердзи, и товар распределял самолично — кому что и сколько, но истинным хозяином оставался все-таки Исак.
«Пусть себе распределяет, в конце концов, по мне, так все одно, кто чего купит или вовсе ни с чем останется, главное — доход. Пусть он фигурирует во всем, так даже лучше, прибыль-то все равно моя»,— утешал себя главный бухгалтер, отличавшийся не только корыстолюбием, но и честолюбием.
Время от времени, как только выпадал подходящий момент, Исак продолжал «агитировать» Годердзи. Он вел упорную и целенаправленную «воспитательную работу».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Но таким энергичным и решительным людям не свойственно долго колебаться, и Вахтанг Петрович, по-видимому, про себя вопрос уже решил. Он вынул платок в коричневую полосочку, не торопясь отер лысую голову и — улыбнулся Годердзи!..
— А славно мы у тебя покутили в тот раз! Прекрасно покутили. И какое отличное вино ты делаешь! Вкус его я и сегодня помню!
— Этого вина у меня хоть отбавляй,— ожил Годердзи.— Ежели соблаговолите... я в любое время готов... вся моя семья...
— С удовольствием, брат, с удовольствием, отчего же, ты только кликни, а мы в тот же час к тебе прибудем.
— Скоро мой сын приезжает... он университет заканчивает... ежели окажете честь, благословите его на новый путь...
— Вот и прекрасно, дорогой, вот и прекрасно! Ты меня поставь в известность, а за мной дело не станет,— с улыбкой сказал Вахтанг Петрович, поднялся, крепко пожал руку Годердзи и проводил его до дверей.
Годердзи и не помнил, как вышел из секретарского кабинета...
Одно чувство владело в те минуты всем его существом -- чувство избавления от какой-то смертельной опасности.
Он шагал по улице, и ему казалось удивительно легким свое большое грузное тело.
Все те мысли, страхи, сомнения, которые донимали его в приемной секретаря, сейчас позабылись, словно бы стерлись.
Он испытывал даже гордость оттого, что так просто и так успешно провернул столь трудное дело, но вместе с тем какое-то неясное сомнение мучило его, он не мог понять, хорошо ли поступил или плохо. И вдруг перед ним как из-под земли вырос Исак.
— Ну что, отдал? — настороженно спросил Исак.
— Какой необыкновенный человек наш секретарь, я должен непременно пригласить его еще раз!..— вместо ответа проговорил Годердзи.
— Отдал? — вполголоса, но настойчиво повторил вопрос Исак.
— А то нет, постеснялся! Прямо в ящик и положил.
— Ух ты! — вырвалось у Исака.
— Как только он ящик выдвинул, я раз — и туда эти свертки...
— Ух ты-ы!..— снова воскликнул Исак. И будто что-то его осенило, он резко остановился, исподлобья уставился на Годердзи и стоял так несколько секунд. Потом, как бы очнувшись от каких-то мыслей, схватил его за плечи и восторженно воскликнул: — Мол-лодец! — И, потерев руки, удовлетворенно добавил: — То-то, теперь мы и его сломали!..
— Откровенно говоря, мне немножко не по себе было,— признался Исак погодя, утаивая, что не только «не по себе», а очень даже он боялся, потому что не знал наверняка, а лишь предполагал, как отнесется к этому шагу управляющего базой Вахтанг Петрович. Правда, от своих друзей-приятелей он слыхал, что Вахтанг Петрович от «некоторых» и берет, но до сегодняшнего дня не знал, попадет ли в число этих «некоторых» Годердзи. И вот теперь этот пень-колода, этот медведь Годердзи слухи воплотил в реальность.
— Молодец! — повторил он одобряюще и с уверенностью добавил: — Если ты и впредь не подкачаешь, пойдешь очень далеко, клянусь моим солнцем!
Исак не ошибся: очень далеко пошел Годердзи Зенклишвили...
После того памятного дня на железнодорожную станцию Самеба не раз прибывали опечатанные пломбой вагоны в адрес самебской базы Лесстройторга. Много раз заполнялся материалом и без промедления опустошался «склад Годердзи».
Много раз вносил Исак в кабинет управляющего завернутые в газетную бумагу свертки, а управляющий, в свою очередь,— Вахтангу Петровичу.
Привык Годердзи и «брать» и «давать», и уже не было ему неловко, и угрызения совести его больше не мучили...
«Уж если и Вахтанг Петрович этим не брезгует, если везде так делается, отчего же нам белыми воронами быть?» —- утешал себя обычно Годердзи, когда задумывался о своих делах.
Если бы не происходило так «везде», разве ж присылали бы ему столько вагонов, да еще за полцены? Под пломбой, в закрытых четырехосных пульмановских вагонах! Вот! А материал какой, что бревна, что доски — все высший сорт, как на подбор, смотришь, и глаз радуется.
За короткое время Годердзи Зенклишвили нажил целое состояние, систематически приносил домой пачки денег и отдавал жене.
Малало всякий раз ужасалась, что-то приговаривала, со страхом взирала на гордо стоявшего перед ней мужа, но пачки забирала и куда-то уносила. Впрочем, Годердзи-то знал куда: на чердаке был у нее тайник — в дымоходе сдвинулись с места несколько кирпичей, за ними она и прятала деньги.
Дальше — больше: Годердзи так уж зачастил носить домой свертки, что надумал прятать деньги собственноручно, втайне от Малало, ради ее же спокойствия.
Его прием оправдал себя — Малало и вправду успокоилась и подумала: слава богу, перестал мой муж «динамит» в дом таскать...
Прошло еще некоторое время, и Годердзи еще более утвердился в новом для него состоянии, обрел уверенность, уже не боялся ни давать, ни брать. Напротив, вошел во вкус, разохотился...
Стоило Исаку запоздать с подношением свертка, Годердзи сам давал ему понять, что срок миновал.
Изменился он и внешне. Еще более вширь раздался, и важности прибавилось.
Ревизоров с помощью Исака легко отваживал.
Когда приезжавшие на проверку комиссии заканчивали свою работу, Исак уединялся с ними и после непродолжительной беседы вводил их в кабинет управляющего базой.
Улыбающиеся ревизоры взахлеб начинали хвалить работу базы и подавали Годердзи на подпись отпечатанный на машинке акт.
Годердзи небрежно пробегал глазами поданные страницы, не утруждая себя внимательным прочтением.
«Все в порядке, надеюсь?» — для блезиру спрашивал он Исака и, когда надутый как индюк бухгалтер в знак согласия с достоинством кивал головой, ставил свою размашистую, малопонятную подпись.
А Исак-то был все тем же Исаком, ни в весе не прибавил, ни лицом не изменился. И одет был все в тот же серо-коричневый выцветший костюм, изрядно замусоленный и вечно мятый, на голове красовалась все та же выгоревшая и заношенная зеленоватая фетровая шляпа с бурыми пятнами пота на тулье.
Правда, Годердзи за последнее время обтесался как администратор, даже вроде бы прибрал к рукам Исака, однако это было внешней обманчивой стороной дела: да, почту теперь получал только Годердзи, и товар распределял самолично — кому что и сколько, но истинным хозяином оставался все-таки Исак.
«Пусть себе распределяет, в конце концов, по мне, так все одно, кто чего купит или вовсе ни с чем останется, главное — доход. Пусть он фигурирует во всем, так даже лучше, прибыль-то все равно моя»,— утешал себя главный бухгалтер, отличавшийся не только корыстолюбием, но и честолюбием.
Время от времени, как только выпадал подходящий момент, Исак продолжал «агитировать» Годердзи. Он вел упорную и целенаправленную «воспитательную работу».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127