— Чего, чего?..
— Руководящие кадры, говорю.
Только сейчас понял Годердзи, куда метит его упрямый сын. «Вот, оказывается, чего захотел, ишь ты каков!» — подумал удивленный Годердзи.
Видно, он и впрямь отстал от жизни. Ведь до сих пор он наивно полагал, что руководителей не готовят специально, а сама жизнь их выдвигает, что сперва надо стать хорошим специалистом, а уж если ты проявил талант, способности, тебя повысят и сделают руководителем. А этот уже сейчас мечтает стать руководителем и профессию выбирает соответствующую!
Годердзи считал сына простосердечным, наивным юношей, а юноша-то, оказывается, в иных вопросах отца за пояс заткнет. Вот оно как!..
После того Годердзи стал еще пристальнее наблюдать за сыном. Присматривался с подозрением, запоминал, что и как тот сказал или сделал, осмысливал, размышлял...
Он опасался, как бы не упустить в сыне чего-то такого, что впоследствии может дорого обойтись неглупому, но неопытному парню. Однако Малхаз прекрасно во всем разбирался, все делал обдуманно, предусмотрительно. Любое произнесенное им слово и любой его поступок казались заранее выверенными, подготовленными.
Не нравилась Годердзи эта чрезмерная рассудочность Малхаза. Он не мог понять, каким образом и почему сын его оставался свободным от всех страстей и искушений, от промахов и ошибок юности.
Уравновешенный, невозмутимый и хладнокровный был юный Зенклишвили, но за всем этим угадывалась внутренняя настороженность.
«Или он далеко пойдет, или уподобится холощеному бычку»,— переживал Годердзи, ибо не желал для сына ни того, ни другого.
Когда Малхаза зачислили в университет и родители готовились отправлять его в Тбилиси, Годердзи предложил: «Я поеду с тобой, сниму там тебе комнату и устрою получше».
Но Малхаз наотрез отказался от отцовского предложения. Видимо, и это было у него продумано. «Как все, так и я,— сказал он.— Зачем мне выделяться, отмежевываться от сокурсников, я буду жить в общежитии».
Никакие уговоры не помогли. Как сказал, так и сделал — поселился в общежитии.
В течение тех долгих пяти лет Малхаз приезжал в Самеба лишь на два летних месяца. Стосковавшиеся по сыну Малало и Годердзи только о том и мечтали, как бы провести с ним побольше времени, но строптивый студент запирался в задней полутемной комнате и целыми днями либо читал, либо писал, не поднимая головы.
Он привозил с собой целый чемодан книг и никому не показывался, пока не выполнял намеченной «нормы». Все у него было точно распланировано — и распорядок дня, и последовательность занятий, и книги для прочтения...
— В кого только он пошел, чертов сын,— разводил руками Годердзи.— В нашем роду ни книжника, ни писателя не было. И Шавдатуашвили не были учеными, а этот...
— Охо-хо-хо, какой он прилежный, сколько занимается, сколько трудится, радость мамина! — хвасталась перед соседками Малало.— Все только книжки читает, насилу отрываю его, чтобы хоть поел немного. И откуда у него столько терпения?
— Верно, ученым будет,— качая головами, поддерживали ее женщины.
Когда Малхаз приезжал в Самеба, Годердзи становился более беспокойным и раздражительным.
— Не нравится мне его поведение, — часто жаловался Малало потерявший сон супруг.— Молодой парень, а я еще ни разу не видел, чтобы он с девушкой разговаривал. И в городе, оказывается, такой же... точно монах!.. И товарищей-то у него нет! Слыханное ли дело, чтобы человек друзей не имел, да еще в его возрасте!.. Нет, видимо, какое-то несчастье над нами тяготеет...
— Не каркай ты, Годердзи! Как бы и вправду беды не накликал своей болтовней. Не гневи судьбу... Он пока еще юнец, пока только книги его увлекают. Вот увидишь, он всего добьется. Ты только глянь, какой он у нас красавец, люди на него не налюбуются. Ты вот говоришь, в городе он точно монах, а у меня другие сведения есть.
— Какие это сведения? — допытывался Годердзи.
— Есть, есть сведения,— лукаво улыбалась Малало.
— Да брось ты, бога ради, какой он здесь, такой и там. Видно птицу по полету. Где это слыхано, чтобы парень в деревне га кой был, а в городе этакий!
— Нет, я знаю, я точно знаю, что у него там на примете одна профессорская дочка. Что же ему делать, не может ведь он со всеми водиться! Да ты посмотри, какой сын у нас вырос!
— Подумаешь, не станет водиться! Тоже мне, князь Мухран-батони нашелся!
А Малхаз действительно вырос красивым, видным парнем. Высокий, статный, широкоплечий, с такой же могучей, как у отца, шеей и медовыми, как у матери, глазами. Белокожее красивое лицо с черными бровями и спадающий на открытый лоб каштановый чуб придавали особую неповторимость его внешности, так что облик его крепко запоминался с первого взгляда.
Походка у него была неторопливая, горделивая, шагал он широко, чуть расставляя ноги, развернув грудь и красиво изогнув шею. Шагал так вольно, свободно, точно знал, что все на него заглядываются.
Это тоже не нравилось в сыне Годердзи. «Слишком высоко голову задирает. Люди со многим мирятся, но кичливость и заносчивость не терпят и не прощают. Такого смелого цыпленка ястреб первым уносит»,— задумчиво говаривал он.
Малхаз ни во что не ставил ни отцовские предупреждения, ни материнские просьбы. В деревне он на всех смотрел свысока и ни с кем не знался. Здороваться и то не с каждым здоровался. Смотрел на встречного своими большими медовыми глазами и проходил мимо, даже не кивнув. Вот это больше всего коробило Годердзи, всю жизнь помнившего и чтившего завет бабушки Сидонии: «Приветствуй каждого встречного и, будь то малое дитя или почтенный старец, старайся приветствовать его первым». Надо сказать, что это было не только бабушкино правило, а и исстари заведенный обычай. Видать, всей старине самебской приходит конец, коли такие люди пошли, как его сын Малхаз. Одно только — старина ли приветливость и учтивость?..
Меж тем за годы, что Малхаз учился в университете, Самеба претерпела огромные изменения.
И село резко изменило облик, и люди стали иными.
Все менялось на глазах: дома, улицы, магазины, рестораны, кинотеатры. И все менялись...
Новый секретарь райкома, Вахтанг Петрович, оказался на редкость энергичным и сноровистым руководителем.
Главную улицу Самеба покрыли асфальтом, разбили чудесные скверы, вдоль тротуаров рядами выстроились лампионы.
В райкоме и исполкоме Вахтанг Петрович почти поголовно поснимал старых работников и назначил новых, преимущественно из молодых. Дня не проходило, чтобы не проводилось какого-нибудь мероприятия. Он то и дело приглашал из Тбилиси корреспондентов газет и радио, писателей-очеркистов, артистов и видных общественных деятелей. Благодаря этому в центральной прессе часто появлялись различные печатные материалы и фотокорреспонденции о жизни Самеба (разумеется, только положительные и хвалебные).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127