— потрясая указательным пальцем, продолжал Малхаз, и при виде этого указующего перста Годердзи внутренне вздрогнул — это ведь был излюбленный жест покойного Каколы!..
«Откуда, а! Ведь он и видеть не видел деда, а как похож, точь-в-точь, как Какола умел!» — думал Годердзи и во все глаза глядел на сына.
— Возможно, такие люди иной раз даже и закон обойдут, даже чуть-чуть и согрешат против морали, но они никогда не падут так низко, как порядочные поневоле, или лжепорядочные. Потому мои симпатии на стороне этих смелых, этих сильных, активных и инициативных людей. Если, конечно, они при этом честны и добросовестны, неутомимы и трудолюбивы. Именно таких людей мы должны считать порядочными людьми нашего времени.
У Годердзи будто камень с плеч свалился.
— Человеку с большим размахом грозит искушение и по скользкой тропке пойти, но ему присуща и большая смелость, ему по плечу большие дела, и, несмотря на все, он честно выполняет свои обязанности, не сворачивает с дороги, честно трудится,— это и есть подлинно порядочный человек нашей эпохи!
Ему я могу простить, если он в чем-то схитрит и для себя что-то выгадает, не надо забывать, что и польза от таких людей велика. Если такой человек рубль для себя урвет, то хотя бы пятьдесят копеек из того рубля употребит на полезное общее дело и, значит, вернет его обществу. Я хочу предложить вам тост именно за такого порядочного человека!
— Дай бог тебе здоровья! Златоуст ты, оказывается, и мудрец! Дорогой Годердзи, у тебя и вправду замечательный сын, и ты посмотришь, если не сбудется мое пророчество: Малхаз пойдет очень далеко и взлетит высоко,— с незаметным доселе теплом проговорил Вахтанг Петрович.
— В личности Малхаза слились воедино способности поразительно ясного теоретического рассуждения и удивительно глубокий аналитический ум,— резюмировал завотделом агитации и пропаганды.
Годердзи слетал в марани, принес оттуда, как он умел, на больших пальцах, два кувшина, полных прохладного вина, сияя, поднес их тамаде с обычным ухарским «да здравствует тамада» и наконец исполнил свою вправду неповторимую «Метивури».
Когда Годердзи закончил петь, Ларадзе, который слушал Малхаза с большим вниманием, постукал ножом по хрустальному бокалу.
— Это твой сын? — обратился он к Годердзи, супя брови и пальцем указывая на Малхаза, словно опасаясь спутать его с кем-либо другим.— Извини, дорогой, забыл, как тебя звать...
— Годердзи, Годердзи!..
— Ага, да... Получается, что ты, значит, практический деятель, а этот юноша помогает тебе теоретически. А оба вы, на пару, народ разлагаете,— громко и внятно проговорил Ларадзе — точно ушатом воды облил Годердзи.
Все замерли.
Даже Бежико растерялся и не знал, что возразить дотошному старику, который, казалось, только тем и был занят, как бы досадить пирующим.
— А как же, — продолжал меж тем Ларадзе,—ты накопил такое состояние, облапошил столько людей, нужно ведь найти этому теоретическое обоснование, вот твой сын и старается для тебя и тебе подобных. Нам, сказал он сейчас, нужны активные воры, которые побольше прикарманят и малую толику из наворованного уделят народу. Не так ли, юный Демосфен? Ты ведь так нам объявил?
— Нет, он сказал не так,— глухо, но твердо возразил секретарь райкома и встал.
— Ну, что мне говорить, когда и партийное руководство на вашей стороне,— пожал плечами Ларадзе, потом заерзал на стуле, окинул взглядом сидящих вокруг и, уставившись на Малхаза, елейным голосом спросил:— Ты знаешь, кто ты такой?
— Мы-то знаем,— ответил за Малхаза Бежико,— но может, вы нам скажете, может, мы ошибаемся...
— Цветок, выросший на навозной куче, вот он кто!
— Что, что? — опешил Бежико.
— Цветок, у которого божественный цвет, а пахнет он навозом, потому что питался навозной жижей!..— разгневанный Кита резко встал из-за стола, швырнув белоснежную крахмальную салфетку, чуть не бегом пересек комнату и вышел, громко хлопнув дверью.
Все сидели как громом пораженные.
Вахтанг Петрович трясущейся рукой безуспешно чиркал спичкой, чтобы прикурить сигарету.
Побелевший Годердзи сидел, налегая грудью на стол, и, выпучив глаза, смотрел по сторонам, словно вопрошая окружающих: «Неужели правда то, что он сказал?»
— Да он просто ненормальный! Чего он взъелся на всех, а? Ну и ну! — развел руками Бежико.
У Годердзи спирало дыхание. Что-то сдавило грудь, и все его сильное тело странно тянуло книзу.
Он с трудом заставил себя встать, вышел в другую комнату, чтобы немного успокоиться, прийти в себя.
Исак последовал за ним.
Годердзи стоял на балконе. Исак стал рядом и, воздев руки, проговорил:
— Поздравляю, брат, поздравляю!
— С чем ты меня поздравляешь, с тем, что сына моего с грязью смешали? — огрызнулся Годердзи.
— Э-э, делать тебе нечего, кто об этом будет помнить? Ветром надуло, ветром развеяло. Что его слушать, склеротичный старик...
— Да ну тебя! — отмахнулся Годердзи.— Старик, говоришь, да какой он старик, парня опозорил всенародно, осрамил, назвал цветком, на навозе выросшим, значит, и меня оплевал, выходит, я и есть навозная куча... а ты говоришь, ничего, ветер, мол, развеет...
— Начальник, ты ведь знаешь, я не дурак, голову имею на плечах хорошую. Клянусь своей юностью, я и правда неглуп. Что бы я ни задумывал, все у меня исполнялось, слышишь ты, и как я предполагал, так все и получалось!..
— Э-э, ладно уж, любишь ты бахвалиться! Да и время ли сейчас... Или не видишь, я сам не свой, того гляди, сердце разорвется...
— Годердзи Тандилович, разве я не с тобой? Потому и говорю... Дай сказать, послушай!
— Неужто мне твоя болтовня теперь поможет?
— А вдруг да скажу я тебе такое, что и вправду поможет?
— Э, брось ты, ради бога! Поди-ка лучше к гостям, я тоже скоро приду. Чуток воздуха глотну, чтоб немного от сердца отлегло. Колет чего-то под ложечкой...
— Послушай меня, Тандилович, сын у тебя — чистое золото, золото девяносто шестой пробы. Мы должны его продвинуть, дорогу дать ему должны! Вот когда я его речи слушал, все о том и думал...
Годердзи, опираясь плечом о балконный столб, глядел вдаль, туда, где протекала Кура. Но низко спустившиеся сизые облака скрывали ее.
Смысл слов Исака не сразу дошел до удрученного Годердзи, и он некоторое время молчал. Потом, очнувшись, медленно повернулся к собеседнику и устремил на него свои большие глаза.
— Чего, чего? Кого это продвинуть, кому мы должны дать дорогу?..
— Кому, кому! Сыну твоему, вот кому! Замечательный он парень и далеко пойдет, разве не так сказал Вахтанг Петрович? Поверь ты мне, ну ей-богу!..
Годердзи долго сверлил суровым взглядом главного бухгалтера, но ни слова не сказал.
Исак знал характер начальника: Годердзи обычно все выслушивал и молча обдумывал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
«Откуда, а! Ведь он и видеть не видел деда, а как похож, точь-в-точь, как Какола умел!» — думал Годердзи и во все глаза глядел на сына.
— Возможно, такие люди иной раз даже и закон обойдут, даже чуть-чуть и согрешат против морали, но они никогда не падут так низко, как порядочные поневоле, или лжепорядочные. Потому мои симпатии на стороне этих смелых, этих сильных, активных и инициативных людей. Если, конечно, они при этом честны и добросовестны, неутомимы и трудолюбивы. Именно таких людей мы должны считать порядочными людьми нашего времени.
У Годердзи будто камень с плеч свалился.
— Человеку с большим размахом грозит искушение и по скользкой тропке пойти, но ему присуща и большая смелость, ему по плечу большие дела, и, несмотря на все, он честно выполняет свои обязанности, не сворачивает с дороги, честно трудится,— это и есть подлинно порядочный человек нашей эпохи!
Ему я могу простить, если он в чем-то схитрит и для себя что-то выгадает, не надо забывать, что и польза от таких людей велика. Если такой человек рубль для себя урвет, то хотя бы пятьдесят копеек из того рубля употребит на полезное общее дело и, значит, вернет его обществу. Я хочу предложить вам тост именно за такого порядочного человека!
— Дай бог тебе здоровья! Златоуст ты, оказывается, и мудрец! Дорогой Годердзи, у тебя и вправду замечательный сын, и ты посмотришь, если не сбудется мое пророчество: Малхаз пойдет очень далеко и взлетит высоко,— с незаметным доселе теплом проговорил Вахтанг Петрович.
— В личности Малхаза слились воедино способности поразительно ясного теоретического рассуждения и удивительно глубокий аналитический ум,— резюмировал завотделом агитации и пропаганды.
Годердзи слетал в марани, принес оттуда, как он умел, на больших пальцах, два кувшина, полных прохладного вина, сияя, поднес их тамаде с обычным ухарским «да здравствует тамада» и наконец исполнил свою вправду неповторимую «Метивури».
Когда Годердзи закончил петь, Ларадзе, который слушал Малхаза с большим вниманием, постукал ножом по хрустальному бокалу.
— Это твой сын? — обратился он к Годердзи, супя брови и пальцем указывая на Малхаза, словно опасаясь спутать его с кем-либо другим.— Извини, дорогой, забыл, как тебя звать...
— Годердзи, Годердзи!..
— Ага, да... Получается, что ты, значит, практический деятель, а этот юноша помогает тебе теоретически. А оба вы, на пару, народ разлагаете,— громко и внятно проговорил Ларадзе — точно ушатом воды облил Годердзи.
Все замерли.
Даже Бежико растерялся и не знал, что возразить дотошному старику, который, казалось, только тем и был занят, как бы досадить пирующим.
— А как же, — продолжал меж тем Ларадзе,—ты накопил такое состояние, облапошил столько людей, нужно ведь найти этому теоретическое обоснование, вот твой сын и старается для тебя и тебе подобных. Нам, сказал он сейчас, нужны активные воры, которые побольше прикарманят и малую толику из наворованного уделят народу. Не так ли, юный Демосфен? Ты ведь так нам объявил?
— Нет, он сказал не так,— глухо, но твердо возразил секретарь райкома и встал.
— Ну, что мне говорить, когда и партийное руководство на вашей стороне,— пожал плечами Ларадзе, потом заерзал на стуле, окинул взглядом сидящих вокруг и, уставившись на Малхаза, елейным голосом спросил:— Ты знаешь, кто ты такой?
— Мы-то знаем,— ответил за Малхаза Бежико,— но может, вы нам скажете, может, мы ошибаемся...
— Цветок, выросший на навозной куче, вот он кто!
— Что, что? — опешил Бежико.
— Цветок, у которого божественный цвет, а пахнет он навозом, потому что питался навозной жижей!..— разгневанный Кита резко встал из-за стола, швырнув белоснежную крахмальную салфетку, чуть не бегом пересек комнату и вышел, громко хлопнув дверью.
Все сидели как громом пораженные.
Вахтанг Петрович трясущейся рукой безуспешно чиркал спичкой, чтобы прикурить сигарету.
Побелевший Годердзи сидел, налегая грудью на стол, и, выпучив глаза, смотрел по сторонам, словно вопрошая окружающих: «Неужели правда то, что он сказал?»
— Да он просто ненормальный! Чего он взъелся на всех, а? Ну и ну! — развел руками Бежико.
У Годердзи спирало дыхание. Что-то сдавило грудь, и все его сильное тело странно тянуло книзу.
Он с трудом заставил себя встать, вышел в другую комнату, чтобы немного успокоиться, прийти в себя.
Исак последовал за ним.
Годердзи стоял на балконе. Исак стал рядом и, воздев руки, проговорил:
— Поздравляю, брат, поздравляю!
— С чем ты меня поздравляешь, с тем, что сына моего с грязью смешали? — огрызнулся Годердзи.
— Э-э, делать тебе нечего, кто об этом будет помнить? Ветром надуло, ветром развеяло. Что его слушать, склеротичный старик...
— Да ну тебя! — отмахнулся Годердзи.— Старик, говоришь, да какой он старик, парня опозорил всенародно, осрамил, назвал цветком, на навозе выросшим, значит, и меня оплевал, выходит, я и есть навозная куча... а ты говоришь, ничего, ветер, мол, развеет...
— Начальник, ты ведь знаешь, я не дурак, голову имею на плечах хорошую. Клянусь своей юностью, я и правда неглуп. Что бы я ни задумывал, все у меня исполнялось, слышишь ты, и как я предполагал, так все и получалось!..
— Э-э, ладно уж, любишь ты бахвалиться! Да и время ли сейчас... Или не видишь, я сам не свой, того гляди, сердце разорвется...
— Годердзи Тандилович, разве я не с тобой? Потому и говорю... Дай сказать, послушай!
— Неужто мне твоя болтовня теперь поможет?
— А вдруг да скажу я тебе такое, что и вправду поможет?
— Э, брось ты, ради бога! Поди-ка лучше к гостям, я тоже скоро приду. Чуток воздуха глотну, чтоб немного от сердца отлегло. Колет чего-то под ложечкой...
— Послушай меня, Тандилович, сын у тебя — чистое золото, золото девяносто шестой пробы. Мы должны его продвинуть, дорогу дать ему должны! Вот когда я его речи слушал, все о том и думал...
Годердзи, опираясь плечом о балконный столб, глядел вдаль, туда, где протекала Кура. Но низко спустившиеся сизые облака скрывали ее.
Смысл слов Исака не сразу дошел до удрученного Годердзи, и он некоторое время молчал. Потом, очнувшись, медленно повернулся к собеседнику и устремил на него свои большие глаза.
— Чего, чего? Кого это продвинуть, кому мы должны дать дорогу?..
— Кому, кому! Сыну твоему, вот кому! Замечательный он парень и далеко пойдет, разве не так сказал Вахтанг Петрович? Поверь ты мне, ну ей-богу!..
Годердзи долго сверлил суровым взглядом главного бухгалтера, но ни слова не сказал.
Исак знал характер начальника: Годердзи обычно все выслушивал и молча обдумывал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127