Взаимодействие должно подразумевать лишь выгоду. Веретено крутится, крутится, нить прядется, так было, так есть, так будет!..
- Исак, ты присмотри тут, а я пойду, пожалуй, домой, голова чего-то разболелась, сосну немножечко, авось пройдет. Эта математика и проценты, сказать правду, в печенках у меня сидят, никогда их терпеть не мог... разрази господь того, кто их придумал, не будь их, как спокойно бы жили люди!..
На следующее утро Исак вошел в кабинет Годердзи с еще более деловым видом, чем обычно.
- На вот, подпиши,— сказал он и положил ему на стол какую-то бумажку, отпечатанную на машинке.
— Это что такое? — спросил Годердзи, сразу как-то сникнув, и устремил на бумажку такой взгляд, словно перед ним падаль положили.
— Отношение, о котором мы с тобой вчера толковали...
— Слушай, да разве можно так наседать на человека? Креста на тебе нет, ей-богу! Обожди малость, дай дух перевести. Я еще не обдумал, ты же понимаешь, все надо взвесить, со всех сторон обмозговать. Говорится, семь раз отмерь, один раз — отрежь...
— Не хочешь — как хочешь, очень мне надо, в конце концов! - Впервые за их знакомство Исак вышел из себя, схватил бумажку, со злостью скомкал ее и сунул в карман.
— Да погоди ты, не кипятись! Дай подумать! Нельзя же так, с бухты-барахты! И откуда ты такой на мою голову взялся!..
— Ты, милый человек, давно уже все только думаешь и думаешь. По ТВОЕЙ милости вот уже полгода мы ЗДЕСЬ небо коптим. Ты себя так ведешь, будто это только в мой карман должно пойти!.. Голова этому делу - ты, не хочешь, не надо, вот и все, шабаш! — Взбешенный Исак выскочил из комнаты, так хлопнув дверью, словно вышибить ее хотел, да напоследок такой мат загнул, что даже Годердзи поморщился.
Весь тот день управляющий просидел в своем кабинете, погруженный в глубочайшие размышления.
Бухгалтер к нему больше не заглядывал — тоже заперся в своей комнате, строго-настрого наказав девушке-счетоводу, чтобы никто к нему не входил,— я, мол, занят квартальным балансом.
Когда рабочий день подошел к концу, Годердзи вызвал к себе главного бухгалтера.
Исак явился, однако, не сразу — раза три заставил себя звать.
— С каких это пор ты перестал мне повиноваться? — рявкнул на него Годердзи.
— Начальник, говорится, когда в парикмахерской сидишь, не спорь с брадобреем, у него в одной руке твоя голова, в другой бритва. И когда в лодке сидишь, с лодочником не ругайся. Бухгалтер тот же брадобрей: коли что не понравится, может и бритвой по шее полоснуть, и тот же лодочник: когда вздумается, раз — и вывернет лодку, утопит. Я-то для тебя, кроме добра, ничего не хочу, а ты меня не ценишь и не веришь мне. Разве мне это не обидно?
— Ладно, ладно, покажи, что там у тебя в той бумажке написано...
— Да зачем, ты все равно ее не подпишешь.
— Покажь, говорю!
Исак протянул ему уже разглаженную и аккуратно сложенную бумажку и сел.
Долго читал отношение Годердзи Зенклишвили. Читал, вникал, и мозг его работал с лихорадочной быстротой.
«Здесь вроде и вправду ничего страшного не написано,— думал он. — Мы просим, чтобы сверх лимита, если есть у них возможность, прислали бы нам столько-то кубометров лесоматериала,-— размышлял он, читая отношение.— Я прошу официально, по закону, а пришлют они «левый» или «правый» — откуда мне знать? И вообще это не моя забота.
...Да, пока что здесь ничего страшного нет. Сыр-бор, видать, после разгорится, но до тех пор времени много. Что ж, попробуем, поглядим... а если я увижу, что дело это не по мне, весь материал, поступивший по этому отношению, оприходую и продам его тоже официально... Эх, Исак, Исак! Где это видано, чтобы маленький чертенок большого черта одурачил!..»
А вслух он сказал:
— Ладно, подпишу. Но запомни, вся ответственность на тебе, я знать ничего не знаю. Идет?
— Идет,— бодро отозвался Исак, и легкая улыбка скользнула по его тонким губам.
— Э-эх, была не была! — махнул рукой Годердзи и жирно расписался.— Давай-ка теперь забирай да и посылай куда следует, и дай бог, чтобы все кончилось благополучно!
—- Аминь,— повеселевший Исак так же аккуратно сложил бумажку и положил ее в нагрудный карман.— Вот так! Хе-хе, теперь-то мы станем настоящей базой!..
Без малого месяц спустя после того памятного дня на базе Лесетройторга затрезвонил телефон: с железнодорожной станции сообщали,— мол, в ваш адрес поступили вагоны, груженные лесом, забирайте его побыстрее, не то будете платить штраф за простой вагонов.
Исак и Серго, услышав это, заметались, забегали, точно голодные волки в клетке при виде пищи.
Исак, совершенно ошалелый, влетел в кабинет Годердзи, трясущейся рукой протянул ему доверенность — печать, мол, поставь — и так поспешно выхватил обратно эту доверенность, что опешивший управляющий не успел и глянуть, на сколько кубометров она была выдана.
Заполучив документ, Исак сперва заперся в своей комнате и долго щелкал на счетах, потом сломя голову помчался на станцию, прихватив с собой сияющего Серго.
Целых три дня ушло на разгрузку вагонов, перевозку леса со станции и размещение его на базе.
Спасибо Вахтангу Петровичу, помог грузовиками и рабочими, а то и в две недели не управились бы с этой работой.
Когда все закончилось и база заполнилась лесоматериалом, Исак категорически потребовал дать ему еще два дня: я, мол, должен все зафиксировать, а уж после начнем продавать. Хитер был чертяка, хитер,— хотел, чтобы весть о поступлении лесоматериала распространилась как можно дальше.
И не ошибся в своем расчете: в пятницу утром, едва распахнулись огромные зеленые ворота «Годердзиева склада», народ хлынул во двор. Въезжали машины всех видов, арбы, телеги, тракторы, тягачи, двуколки, старинные дроги и фургоны.
Серго, приветливый, любезный, обходительный, проворный, вертелся волчком, счетовод и кассир едва поспевали принимать деньги и выписывать квитанции.
А Исак, как цапля, шагал от штабеля к штабелю, вроде бы невозмутимый и равнодушный, а в уголках глаз играла радость. От штабеля к штабелю — и в кабинет шефа, а тот сидел, напыжившись от сознания важности момента.
— Ты только глянь, сколько клиентов к нам привалило! — восторженно обратился к нему Исак.
— Эге-эй,— отозвался Годердзи,— был бы мед, а муха из самого Стамбула прилетит!
Управляющий был радостно возбужден, но и чуточку напуган. Щеки у него горели, речь стала быстрее, чем обычно, в кресле он не сидел — ерзал беспокойно и каждому, кто к нему входил, испытующе заглядывал в глаза. У него был такой вид, словно всю эту кутерьму только для его удовольствия и затеяли, для того, чтобы он всем показал: вот, дескать, какой я всесильный, что завертел.
А лес между тем раскупали и увозили, увозили...
Откуда только не понаехали покупатели:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
- Исак, ты присмотри тут, а я пойду, пожалуй, домой, голова чего-то разболелась, сосну немножечко, авось пройдет. Эта математика и проценты, сказать правду, в печенках у меня сидят, никогда их терпеть не мог... разрази господь того, кто их придумал, не будь их, как спокойно бы жили люди!..
На следующее утро Исак вошел в кабинет Годердзи с еще более деловым видом, чем обычно.
- На вот, подпиши,— сказал он и положил ему на стол какую-то бумажку, отпечатанную на машинке.
— Это что такое? — спросил Годердзи, сразу как-то сникнув, и устремил на бумажку такой взгляд, словно перед ним падаль положили.
— Отношение, о котором мы с тобой вчера толковали...
— Слушай, да разве можно так наседать на человека? Креста на тебе нет, ей-богу! Обожди малость, дай дух перевести. Я еще не обдумал, ты же понимаешь, все надо взвесить, со всех сторон обмозговать. Говорится, семь раз отмерь, один раз — отрежь...
— Не хочешь — как хочешь, очень мне надо, в конце концов! - Впервые за их знакомство Исак вышел из себя, схватил бумажку, со злостью скомкал ее и сунул в карман.
— Да погоди ты, не кипятись! Дай подумать! Нельзя же так, с бухты-барахты! И откуда ты такой на мою голову взялся!..
— Ты, милый человек, давно уже все только думаешь и думаешь. По ТВОЕЙ милости вот уже полгода мы ЗДЕСЬ небо коптим. Ты себя так ведешь, будто это только в мой карман должно пойти!.. Голова этому делу - ты, не хочешь, не надо, вот и все, шабаш! — Взбешенный Исак выскочил из комнаты, так хлопнув дверью, словно вышибить ее хотел, да напоследок такой мат загнул, что даже Годердзи поморщился.
Весь тот день управляющий просидел в своем кабинете, погруженный в глубочайшие размышления.
Бухгалтер к нему больше не заглядывал — тоже заперся в своей комнате, строго-настрого наказав девушке-счетоводу, чтобы никто к нему не входил,— я, мол, занят квартальным балансом.
Когда рабочий день подошел к концу, Годердзи вызвал к себе главного бухгалтера.
Исак явился, однако, не сразу — раза три заставил себя звать.
— С каких это пор ты перестал мне повиноваться? — рявкнул на него Годердзи.
— Начальник, говорится, когда в парикмахерской сидишь, не спорь с брадобреем, у него в одной руке твоя голова, в другой бритва. И когда в лодке сидишь, с лодочником не ругайся. Бухгалтер тот же брадобрей: коли что не понравится, может и бритвой по шее полоснуть, и тот же лодочник: когда вздумается, раз — и вывернет лодку, утопит. Я-то для тебя, кроме добра, ничего не хочу, а ты меня не ценишь и не веришь мне. Разве мне это не обидно?
— Ладно, ладно, покажи, что там у тебя в той бумажке написано...
— Да зачем, ты все равно ее не подпишешь.
— Покажь, говорю!
Исак протянул ему уже разглаженную и аккуратно сложенную бумажку и сел.
Долго читал отношение Годердзи Зенклишвили. Читал, вникал, и мозг его работал с лихорадочной быстротой.
«Здесь вроде и вправду ничего страшного не написано,— думал он. — Мы просим, чтобы сверх лимита, если есть у них возможность, прислали бы нам столько-то кубометров лесоматериала,-— размышлял он, читая отношение.— Я прошу официально, по закону, а пришлют они «левый» или «правый» — откуда мне знать? И вообще это не моя забота.
...Да, пока что здесь ничего страшного нет. Сыр-бор, видать, после разгорится, но до тех пор времени много. Что ж, попробуем, поглядим... а если я увижу, что дело это не по мне, весь материал, поступивший по этому отношению, оприходую и продам его тоже официально... Эх, Исак, Исак! Где это видано, чтобы маленький чертенок большого черта одурачил!..»
А вслух он сказал:
— Ладно, подпишу. Но запомни, вся ответственность на тебе, я знать ничего не знаю. Идет?
— Идет,— бодро отозвался Исак, и легкая улыбка скользнула по его тонким губам.
— Э-эх, была не была! — махнул рукой Годердзи и жирно расписался.— Давай-ка теперь забирай да и посылай куда следует, и дай бог, чтобы все кончилось благополучно!
—- Аминь,— повеселевший Исак так же аккуратно сложил бумажку и положил ее в нагрудный карман.— Вот так! Хе-хе, теперь-то мы станем настоящей базой!..
Без малого месяц спустя после того памятного дня на базе Лесетройторга затрезвонил телефон: с железнодорожной станции сообщали,— мол, в ваш адрес поступили вагоны, груженные лесом, забирайте его побыстрее, не то будете платить штраф за простой вагонов.
Исак и Серго, услышав это, заметались, забегали, точно голодные волки в клетке при виде пищи.
Исак, совершенно ошалелый, влетел в кабинет Годердзи, трясущейся рукой протянул ему доверенность — печать, мол, поставь — и так поспешно выхватил обратно эту доверенность, что опешивший управляющий не успел и глянуть, на сколько кубометров она была выдана.
Заполучив документ, Исак сперва заперся в своей комнате и долго щелкал на счетах, потом сломя голову помчался на станцию, прихватив с собой сияющего Серго.
Целых три дня ушло на разгрузку вагонов, перевозку леса со станции и размещение его на базе.
Спасибо Вахтангу Петровичу, помог грузовиками и рабочими, а то и в две недели не управились бы с этой работой.
Когда все закончилось и база заполнилась лесоматериалом, Исак категорически потребовал дать ему еще два дня: я, мол, должен все зафиксировать, а уж после начнем продавать. Хитер был чертяка, хитер,— хотел, чтобы весть о поступлении лесоматериала распространилась как можно дальше.
И не ошибся в своем расчете: в пятницу утром, едва распахнулись огромные зеленые ворота «Годердзиева склада», народ хлынул во двор. Въезжали машины всех видов, арбы, телеги, тракторы, тягачи, двуколки, старинные дроги и фургоны.
Серго, приветливый, любезный, обходительный, проворный, вертелся волчком, счетовод и кассир едва поспевали принимать деньги и выписывать квитанции.
А Исак, как цапля, шагал от штабеля к штабелю, вроде бы невозмутимый и равнодушный, а в уголках глаз играла радость. От штабеля к штабелю — и в кабинет шефа, а тот сидел, напыжившись от сознания важности момента.
— Ты только глянь, сколько клиентов к нам привалило! — восторженно обратился к нему Исак.
— Эге-эй,— отозвался Годердзи,— был бы мед, а муха из самого Стамбула прилетит!
Управляющий был радостно возбужден, но и чуточку напуган. Щеки у него горели, речь стала быстрее, чем обычно, в кресле он не сидел — ерзал беспокойно и каждому, кто к нему входил, испытующе заглядывал в глаза. У него был такой вид, словно всю эту кутерьму только для его удовольствия и затеяли, для того, чтобы он всем показал: вот, дескать, какой я всесильный, что завертел.
А лес между тем раскупали и увозили, увозили...
Откуда только не понаехали покупатели:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127