— Верно говоришь, все верно. Однако нынче иные времена, нынче, кроме трудолюбия и выносливости, еще и сноровка нужна. А эти вертлявые девчонки другой раз такие пробивные оказываются, что мужей своих живо в министры проталкивают.
— Пусть мой мальчик здоров будет, а мне не надо ни министра, ни другого большого начальника. Один сын у нас, как-нибудь проживем. Достаток, слава богу, есть, голодными не будем.
— Так-то оно так, но разве плохо такого родственника иметь, как Петрович? Тверд, как алмаз, что пожелает, того добьется во что бы то ни стало. Он так умеет человека зажечь...
— Этого-то я и боюсь. От огня подальше надо держаться. Если чересчур близко подойдешь, опалит, сожжет. С огнем меру надо знать, и слишком приближаться нельзя, и очень далеко тоже не следует...
— Он сам все хорошо знает, солнышко мамино, ежели нравится, приведет ее в жены, нет, так другую выберет...
— Да, оно верно, но в том-то и вся загвоздка, что для выбора мозги нужно иметь. Хватит ли их у него?
— Коли до сих пор хватало, что же теперь случилось, почему теперь не хватит?..
— Э-э, да ладно, будет тебе!..— неожиданно вспылил Годердзи. Непонятно было, чего это вдруг он взвился, ведь Малало ничего особенного не сказала...
Тем временем две автомашины неслись по дороге к Самцевриси.
Впереди скользила «Волга», за ней «виллис».
В «Волге» на переднем сиденье восседала жена большого человека, позади супруга академика и Виола. В «виллисе» впереди развалился Вахтанг Петрович, придерживая бурдюк, на заднем сиденье, более высоком, сидели Малхаз и Лика.
Вот они пронеслись мимо утопающего в садах Кехиджвари, затем мимо Санэбели, нежившегося под сенью огромных ореховых деревьев.
Малхаз, как старым знакомцам, радовался вековым орехам, широко раскинувшим могучие ветви. Нигде не встречал он таких мощных деревьев, как в Кехиджвари и Санэбели, в тени каждого ореха могло бы уместиться два больших стада.
Здесь, в этих местах, все ему было знакомым и родным. Сколько раз он ходил пешком из Самеба в Санэбели!..
Возле мельницы Макинэ они свернули к северу, миновали одичавшие, лишенные растительности склоны и выехали на ровное место, откуда открывался вид на долину Куры.
Перед ними простиралась живописнейшая Картлийская равнина.
Изумрудный простор терялся в розовато-голубоватой дымке. Там и сям виднелись деревни. Красные черепичные и белые шиферные кровли домов, точно разноцветные морские камешки, пестрели средь зелени садов и свежескошенных лугов.
Здесь, на вершине крутого, обращенного к Куре склона холма возвышался удивительный, совершенный по пропорциям и красоте и поистине величественный храм Самцевриси.
Возможно, это было лишь пристрастием местного уроженца, но Малхаз всякий раз, когда речь заходила о памятниках прошлого, утверждал и доказывал, что с точки зрения пропорций и гармонии Самцеврисский храм не имеет равных во всей Грузии, столь богатой замечательными творениями архитектуры и зодчества.
С любовью окинул он взором огромные тесаные глыбы, уложенные не только со строгим расчетом, но с поразительным искусством и мастерством. Каждый камень воспринимался не просто как кусок скалы, но как некое одушевленное существо.
Малхазу хорошо была известна волшебная сила очарования этого храма. Если смотреть на него, стоя лицом к Картлийской равнине, здание это, озаренное оранжево-желтым светом, предстает взору столь величественным и возвышенным на фоне темно-синей цепи дальних гор и разнообразия зеленых красок, что от волнения пред этой красотой перехватывает дыхание...
Потому и избрал наш «гид» санэблийскую дорогу и подъехал сюда с южной стороны.
Несмотря на то что Малхаз прекрасно знал Самцеврисский храм, историю его построения и хорошо разбирался во всей той эпохе, к экскурсии он подготовился особо. Это не составило труда, поскольку в свое время им был собран и проработан солидный материал об исторических памятниках Самебского района. Он намеревался использовать этот материал для своей диссертации.
Сейчас, перед отъездом, он еще раз перечитал Георгия Чубинашвили, статьи Северова и Беридзе о Самцевриси, чтобы как можно интересней и доступней рассказать своим спутникам и о самом храме, и о его значении как произведения зодчества.
Но каково же было его смущение, когда Виола, жена большого человека и супруга академика, выслушав две-три его фразы, повернулись к храму спиной, взялись под ручки и направились в сторону, к широкому уступу, и, усевшись там лицом к Куре, начали о чем-то болтать.
Они с таким пылом, наперебой говорили что-то друг другу, словно целый век просидели в одиночном заключении, не обменявшись ни словом ни с одним человеком, и теперь стремились утолить жажду общения.
Слушателями Малхаза оказались только Вахтанг Петрович, Лика и два шофера. Видно было, что шоферы изо всех сил напрягали внимание, стараясь проникнуть в смысл речей Малхаза. Увы, история Грузии для них была неведомым плодом.
Вахтанг Петрович казался растерянным и озабоченным. Он был здесь и вроде не здесь,— несомненно, мысли его где-то витали.
Малхаз подметил, что секретарь даже раз-другой зевнул. Он догадался, что Вахтанг Петрович слушал его лишь из вежливости, не питая никакого интереса ни к храму, ни к его истории.
Единственным человеком, который действительно внимал каждому слову Малхаза, была Лика.
Она пристально глядела на него своими черными, как спелая ежевика, глазами из-под чуть припухших век, и выражение ее лица говорило о том, что рассказ занимает ее.
Солнце склонилось к закату.
Временами веял западный ветер и доносил в теснины Триалетских отрогов свежесть и прохладу с Черного моря.
На севере, за Курой, возвышались темно-синие громады Кавказских гор, рассекавшие голубизну небес гордыми изломами своих профилей. Чуть левее блистала белоснежная шапка Мкинварцвери — Казбеги, а еще левее — Эльбруса.
Почти вырубленная самцеврисская осиновая роща так сгрудилась на луке берега, что казалось, именно она и заставила реку изменить направление и повернуть на север.
По дальним склонам рассыпались деревни: Али и Мохиси, Дирби и Абиси, Бррти и Руиси...
Малхаз начал свой рассказ с истории западной СТРНЫ храма. Лучи закатного солнца окрашивали ее каменную рубашку в ЦВЕТ ПЕСКОВ пустыни.
Малхаз говорил с УВЛЕЧЕНИЕМ, глядя при этом на стоявшую лицом к лицу с ним дочку секретаря.
Она стояла против солнца, потому трудно было различить черты е лица, зато поразительную ЧЕТКОСТЬ И резкость обрел абрис гибкого, стройного тела.
Одной рукой Лика подбоченилась. Сумка на длинном ремне, которую она держала в другой руке, касалась ноги. Так она стояла, НЕ спуская взора с самозваного экскурсовода, время от времени поигрывала сумкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127