Ой, горе ей, горе, и это называется верностью мужу и любовью к сыну? Слава богу, хоть сейчас прозрела, и опять же благодаря Малхазу...
Они с Годердзи смотрели на него, как бараны, и удивлялись, отчего он не смеется! А чего ему смеяться-то, солнышку моему, у него все нутро огнем горит, а мы ничего не видим, не замечаем! Горит у него сердце, горит! И все по их вине, все по их вине...
Годердзи в тот день пожаловал домой навеселе.
С тех пор как он начал на базе работать, но крайней мере, пять дней в неделю возвращается домой подвыпившим. Войдет, грохая дверьми, стуча сапожищами, возьмет приготовленную для него банку мацони, запустит в нее длинный хлебный нож, размешает, разболтает ножом этим мацони, потом поднесет банку ко рту и, пока до дна не опустошит, не оторвется.
Вот и сейчас, сопя и причмокивая, опорожнил он целую банку буйволиного, густого, как масло, мацони, со стуком поставил ее на стол. Потом сел на кровать, кряхтя, разулся, шумно поскреб волосатую грудь.
Малало, как ни странно, уже лежала, с головой накрывшись одеялом, да еще повернувшись к нему спиной.
Сколько Годердзи себя помнил, жена никогда не ложилась спать раньше него,— разве только если бывала больна. Она всегда с улыбкой встречала его и сразу же сообщала все интересные новости.
— Эй, Малало,— окликнул ее Годердзи.— Что за сон тебя сморил? — И, не получив ответа, с размаху шлепнул ее ладонью по широкому заду.
Малало не отозвалась, притворяясь спящей.
— «И плато-ок тебе-е я бро-ошу...» — запел Годердзи слышанную когда-то в княжеском доме старинную песню. Пел тихим голосом, мурлыкал — в хорошем, видать, настроении был.
Малало вдруг резко ткнула его локтем в бок:
— Угомонись, нехристь,— ночь на дворе. Распелся мне здесь, будто он один в доме.
— Вот еще! Уже и петь не дают,— удивился Годердзи. Продолжая тихонечко напевать, он взбил подушки, лег, устроился поудобнее и только стал задремывать, Малало вдруг подскочила как заведенная кукла и села на ПОСТРЛИ, выпрямившись, словно кол проглотила.
— Погоди спать! — категорично заявила она.— ДЕЛО ЕСТЬ, поговорить надо.
— Ого!..— вырвалось у Годердзи.
С самого того дня, как они ПОЖЕНИЛИСЬ, Малало ни разу НЕ обращалась к нему с подобным требованием. Он повернулся на бок, лицом к НЕЙ, и НЕДОВОЛЬНО пробурчал:
— Что, утром НЕ успеется, что ли?
— НЕТ, НЕ УСПЕЕТСЯ, сейчас нужно.
Годердзи сразу протрезвел и с любопытством уставился на НЕЕ.
— Что за ДЕЛО, о ЧЕМ надо поговорить?
— О Малхазе.
— А-а, да брось, бога ради, какое время,— Малхаз! НЕ ТЫ ли сама сказала, что сейчас ночь? Говорить еЙ захотелось, будто дня НЕ хватает...— И он повернулся к СТЕНКЕ.
В ПОСЛЕДНЕЕ время, когда он бывал сердит на сына, он говорил о НЕМ пренебрежительно. Видно, и сейчас сын ему ЧЕМ-ТО НЕ угодил.
— ОЧЕНЬ он на нас О6ИЖЕН,— с подчеркнутой горечью произнесла Малало.
— С ЧЕГО это он О6ИЖЕН, интересно МНЕ знать? — спросил Годердзи, НЕ поворачиваясь бОЛЕЕ в ее сторону.
— Да уж и НЕ знаю, только, должно быть, прав он...
— Ну? И что, говорит, ему надо, ЧЕМ НЕДОВОЛЕН?
— Да уж и НЕ знаю...— повторила Малало,— по старинке, говорит, ЖИВЕТЕ, НЕТ у вас стремления к новой жизни, ВСЕ люди, говорит, разбогатели, а вы просто дураки, говорит, никакого понятия о современной жизни НЕ ИМЕЕЕР и НЕ думаете СЕБЯ ОБЕСПЕЧИТЬ, вы, говорит, это, как еГО... раки и... господи бОЖЕ, забыла!.. Щуки, да, да, ЛЕБЕДИ, говорит, вы... протрите глаза... Отцу моему, говорит, такое ДЕЛО поручено, а он НИЧЕГО С ЭТОГО НЕ ИМЕЕТ. За такое МЕСТО люди большие ДЕНЬГИ платят, говорит, зато потом ВДВОЙНЕ получают. И ПОШЕЛ, и ПОШЕЛ, И ВСЕ В таком духе, но так он хорошо говорил, так складно, радость мамина...
— Ого,— Годердзи тряхнул головой и ТОЖЕ СЕЛ на кровати.— Это что ЖЕ он такое наговорил? Точно, как Исак Дандлишвили, а? Они, оказывается, одинаково поют.
— Да чтоб гром еГО разразил, ТВОЕГО Исака! Пройдоха он и торгаш, а наш сын умный парень, ученый и во ВСЕМ ТОЛК ПОНИмает. Поговори ты с ним, Годердзи!..
— Ты подумай, как они в лад поют! — с УДИВЛЕНИЕМ повторил взволнованный управляющий базой.— Можно подумать, сговорились...
В ту ночь ни Годердзи, ни Малало глаз НЕ сомкнули. Наутро поднялись оба до свету, разбитые, измученные беССОННИЦЕЙ.
Слова сына привели Годердзи в смятение.
Малхаз и Исак Дандлишвили и вправду одинаково пели.
Они не знали друг друга, никогда и не видели друг друга, а рассуждали совершенно одинаково. Вероятно, и стремления у них были одинаковые...
* * *
Месяца не прошло с тех пор, как Годердзи начал работать на базе, а Исак уже изучил его как свои пять пальцев и, пожалуй, лучше самого Годердзи понимал тайные его мысли и знал, что у него на сердце.
Прошел еще месяц, и Исак постепенно повел наступление на своего «начальника» (так он обычно обращался к нему на людях -- «начальник»). Он настойчиво и хитро пытался втянуть его то в одно, то в другое «дело», но Годердзи упрямо сопротивлялся и только повторял: «Нечестным путем я хлеб не добывал, и не дай бог мне такой хлеб есть».
Однако и Исак был не менее упрям. Он продолжал обрабатывать Годердзи, причем был не одинок в этом: Сорго оказался еще настырнее и хитрее. Там, где не проходила философия Исака, шуточки-прибауточки Серго, его будто бы наивные речи, как правило, приправленные солеными словечками, любимыми Годердзи, сразу же делали «начальника» более покладистым и сговорчивым.
Прошло еще два месяца, и Исаку удалось-таки втянуть Годердзи в небольшие «дела».
Уложенный штабелями лесоматериал сортировался как бог на душу положит, категории тоже устанавливались произвольно. Составлялись «липовые» накладные, лесоматериал продавали по завышенным расценкам. Так же поступали и при реализации других товаров.
Все это давало далеко но малый доход, но Исак но был бы Исаком, если бы довольствовался малым! Сам он считал себя человеком крупного масштаба, и аппетиты у него были соответствующие.
Мелкое жульничество отлично удавалось Серго, причем он одинаково охотно шел как на «крупное дело», так и на «маленькое». Исак же не любил мелочиться по пустякам.
Еще несколько месяцев обхаживал он «начальника». Рассказы вал ему разные душещипательные истории, приводил всевозможные примеры инициативной деятельности «миллионеров», людей, безболезненно делающих огромные деньги «из ничего» и одновременно занимающих высокие государственные посты, играющих отнюдь не маловажную роль в общественной жизни республики.
Но все было напрасно. «На хлеб зарабатываем, а больше не надо»,— твердил Годердзи.
Исак уже начинал выдыхаться. Он устал увещевать и вразумлять. Он предлагал Годердзи то одно, то другое «верное дело», и все было тщетно!
А ведь они, как утверждал и проповедовал Исак, на золотой жиле сидели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Они с Годердзи смотрели на него, как бараны, и удивлялись, отчего он не смеется! А чего ему смеяться-то, солнышку моему, у него все нутро огнем горит, а мы ничего не видим, не замечаем! Горит у него сердце, горит! И все по их вине, все по их вине...
Годердзи в тот день пожаловал домой навеселе.
С тех пор как он начал на базе работать, но крайней мере, пять дней в неделю возвращается домой подвыпившим. Войдет, грохая дверьми, стуча сапожищами, возьмет приготовленную для него банку мацони, запустит в нее длинный хлебный нож, размешает, разболтает ножом этим мацони, потом поднесет банку ко рту и, пока до дна не опустошит, не оторвется.
Вот и сейчас, сопя и причмокивая, опорожнил он целую банку буйволиного, густого, как масло, мацони, со стуком поставил ее на стол. Потом сел на кровать, кряхтя, разулся, шумно поскреб волосатую грудь.
Малало, как ни странно, уже лежала, с головой накрывшись одеялом, да еще повернувшись к нему спиной.
Сколько Годердзи себя помнил, жена никогда не ложилась спать раньше него,— разве только если бывала больна. Она всегда с улыбкой встречала его и сразу же сообщала все интересные новости.
— Эй, Малало,— окликнул ее Годердзи.— Что за сон тебя сморил? — И, не получив ответа, с размаху шлепнул ее ладонью по широкому заду.
Малало не отозвалась, притворяясь спящей.
— «И плато-ок тебе-е я бро-ошу...» — запел Годердзи слышанную когда-то в княжеском доме старинную песню. Пел тихим голосом, мурлыкал — в хорошем, видать, настроении был.
Малало вдруг резко ткнула его локтем в бок:
— Угомонись, нехристь,— ночь на дворе. Распелся мне здесь, будто он один в доме.
— Вот еще! Уже и петь не дают,— удивился Годердзи. Продолжая тихонечко напевать, он взбил подушки, лег, устроился поудобнее и только стал задремывать, Малало вдруг подскочила как заведенная кукла и села на ПОСТРЛИ, выпрямившись, словно кол проглотила.
— Погоди спать! — категорично заявила она.— ДЕЛО ЕСТЬ, поговорить надо.
— Ого!..— вырвалось у Годердзи.
С самого того дня, как они ПОЖЕНИЛИСЬ, Малало ни разу НЕ обращалась к нему с подобным требованием. Он повернулся на бок, лицом к НЕЙ, и НЕДОВОЛЬНО пробурчал:
— Что, утром НЕ успеется, что ли?
— НЕТ, НЕ УСПЕЕТСЯ, сейчас нужно.
Годердзи сразу протрезвел и с любопытством уставился на НЕЕ.
— Что за ДЕЛО, о ЧЕМ надо поговорить?
— О Малхазе.
— А-а, да брось, бога ради, какое время,— Малхаз! НЕ ТЫ ли сама сказала, что сейчас ночь? Говорить еЙ захотелось, будто дня НЕ хватает...— И он повернулся к СТЕНКЕ.
В ПОСЛЕДНЕЕ время, когда он бывал сердит на сына, он говорил о НЕМ пренебрежительно. Видно, и сейчас сын ему ЧЕМ-ТО НЕ угодил.
— ОЧЕНЬ он на нас О6ИЖЕН,— с подчеркнутой горечью произнесла Малало.
— С ЧЕГО это он О6ИЖЕН, интересно МНЕ знать? — спросил Годердзи, НЕ поворачиваясь бОЛЕЕ в ее сторону.
— Да уж и НЕ знаю, только, должно быть, прав он...
— Ну? И что, говорит, ему надо, ЧЕМ НЕДОВОЛЕН?
— Да уж и НЕ знаю...— повторила Малало,— по старинке, говорит, ЖИВЕТЕ, НЕТ у вас стремления к новой жизни, ВСЕ люди, говорит, разбогатели, а вы просто дураки, говорит, никакого понятия о современной жизни НЕ ИМЕЕЕР и НЕ думаете СЕБЯ ОБЕСПЕЧИТЬ, вы, говорит, это, как еГО... раки и... господи бОЖЕ, забыла!.. Щуки, да, да, ЛЕБЕДИ, говорит, вы... протрите глаза... Отцу моему, говорит, такое ДЕЛО поручено, а он НИЧЕГО С ЭТОГО НЕ ИМЕЕТ. За такое МЕСТО люди большие ДЕНЬГИ платят, говорит, зато потом ВДВОЙНЕ получают. И ПОШЕЛ, и ПОШЕЛ, И ВСЕ В таком духе, но так он хорошо говорил, так складно, радость мамина...
— Ого,— Годердзи тряхнул головой и ТОЖЕ СЕЛ на кровати.— Это что ЖЕ он такое наговорил? Точно, как Исак Дандлишвили, а? Они, оказывается, одинаково поют.
— Да чтоб гром еГО разразил, ТВОЕГО Исака! Пройдоха он и торгаш, а наш сын умный парень, ученый и во ВСЕМ ТОЛК ПОНИмает. Поговори ты с ним, Годердзи!..
— Ты подумай, как они в лад поют! — с УДИВЛЕНИЕМ повторил взволнованный управляющий базой.— Можно подумать, сговорились...
В ту ночь ни Годердзи, ни Малало глаз НЕ сомкнули. Наутро поднялись оба до свету, разбитые, измученные беССОННИЦЕЙ.
Слова сына привели Годердзи в смятение.
Малхаз и Исак Дандлишвили и вправду одинаково пели.
Они не знали друг друга, никогда и не видели друг друга, а рассуждали совершенно одинаково. Вероятно, и стремления у них были одинаковые...
* * *
Месяца не прошло с тех пор, как Годердзи начал работать на базе, а Исак уже изучил его как свои пять пальцев и, пожалуй, лучше самого Годердзи понимал тайные его мысли и знал, что у него на сердце.
Прошел еще месяц, и Исак постепенно повел наступление на своего «начальника» (так он обычно обращался к нему на людях -- «начальник»). Он настойчиво и хитро пытался втянуть его то в одно, то в другое «дело», но Годердзи упрямо сопротивлялся и только повторял: «Нечестным путем я хлеб не добывал, и не дай бог мне такой хлеб есть».
Однако и Исак был не менее упрям. Он продолжал обрабатывать Годердзи, причем был не одинок в этом: Сорго оказался еще настырнее и хитрее. Там, где не проходила философия Исака, шуточки-прибауточки Серго, его будто бы наивные речи, как правило, приправленные солеными словечками, любимыми Годердзи, сразу же делали «начальника» более покладистым и сговорчивым.
Прошло еще два месяца, и Исаку удалось-таки втянуть Годердзи в небольшие «дела».
Уложенный штабелями лесоматериал сортировался как бог на душу положит, категории тоже устанавливались произвольно. Составлялись «липовые» накладные, лесоматериал продавали по завышенным расценкам. Так же поступали и при реализации других товаров.
Все это давало далеко но малый доход, но Исак но был бы Исаком, если бы довольствовался малым! Сам он считал себя человеком крупного масштаба, и аппетиты у него были соответствующие.
Мелкое жульничество отлично удавалось Серго, причем он одинаково охотно шел как на «крупное дело», так и на «маленькое». Исак же не любил мелочиться по пустякам.
Еще несколько месяцев обхаживал он «начальника». Рассказы вал ему разные душещипательные истории, приводил всевозможные примеры инициативной деятельности «миллионеров», людей, безболезненно делающих огромные деньги «из ничего» и одновременно занимающих высокие государственные посты, играющих отнюдь не маловажную роль в общественной жизни республики.
Но все было напрасно. «На хлеб зарабатываем, а больше не надо»,— твердил Годердзи.
Исак уже начинал выдыхаться. Он устал увещевать и вразумлять. Он предлагал Годердзи то одно, то другое «верное дело», и все было тщетно!
А ведь они, как утверждал и проповедовал Исак, на золотой жиле сидели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127