Правда, он оказался не ахти каким приветливым, и на лице его редко можно было увидеть улыбку, но все это приписывалось большой учености, и его гордая отчужденность внушала еще большее уважение.
— А что, не станет ведь он со всякими водиться,— оправдывали Малхаза его сторонники. А сторонников и поклонников у него в Самеба было предостаточно.
И вот именно в тот критический момент, когда охлаждение школе должно было завершиться каким-то поворотным шагом, Малхазу явился спасителем Вахтанг Петрович и предложил перейти в райком.
Разбитый бессонной ночью, истомившийся в догадках, какую же должность для него имеет в виду Вахтанг Петрович, Малхаз в половине второго уже сидел в его приемной.
«Наверное, предложит мне место инструктора, не иначе. Ведь на партийной работе я никогда не был, никакого поста не занимал. Ничего, инструктор райкома все-таки лучше, чем директор школы. Людей узнаю, и они меня узнают, буду в центре событий»,— размышлял, сидя в приемной, Малхаз и нетерпеливо поглядывал на часы.
А в кабинет первого секретаря непрерывным потоком входили и выходили люди — знакомые и незнакомые молодому Зенклишвили.
Смазливая и стройненькая секретарша (Вахтанг Петрович умел подбирать людей!) прямо-таки разрывалась: она одновременно говорила по двум телефонам и то и дело исчезала за тяжелыми, обитыми дерматином дверями, чтобы, выбежав обратно, снова броситься к телефонам и опять кричать что-то в трубку пронзительным голосом.
Малхаз не понимал, что она кричала. Он сидел, откинувшись на спинку стула, и вроде и был здесь и не был.
Поэтому он сразу и не осознал, когда секретарша сказала ему: «Вахтанг Петрович вас просит». Откуда-то издалека донеслись до него эти слова. Хорошенькая секретарша стояла у порога распахнутой двери и, улыбаясь, приглашала его.
Вахтанг Петрович показался ему погруженным в думы и непривычно надменным.
Любил первый секретарь подчеркивать значительность иных минут...
Малхаз увидел, что на письменном столе секретаря лежит его личное дело. Секретарь взял его в руки и начал листать. Значит, специально затребовал заранее и просмотрел.
— Товарищ Зенклишвили.— Малхаз опешил, ведь так официально первый секретарь никогда к нему не обращался. «Не передумал ли он?» — испугался Малхаз. И вдруг: — Не поехали бы вы учиться в Москву, в Академию общественных наук?
Хотя отрицательный ответ на это предложение у него возник в ту же секунду, Малхаз отказался не сразу.
Чтобы не поставить секретаря в неловкое положение, он сердечно поблагодарил его за «доверие», потом с хорошо разыгранным сожалением рассказал ему, что он только-только взялся за диссертационную тему, что уже подготовился к сдаче кандидатского минимума, и потому, дескать, предпочитает оставаться в Самеба.
— Ну так что ж,— возразил секретарь,— разве не лучше вам будет работать над диссертацией в Москве? Три года вы будет полностью обеспечены, пишите свою диссертацию, там и руководитель у вас будет, ведь эта академия по существу та же аспирантура!..
— Тема у меня такая, что я обязательно должен находиться в Грузии с ее музеями, архивами и научными центрами,— деликатно, но твердо отвечал Малхаз.
Вахтанг Петрович слушал его со вниманием и некоторым даже любопытством. Спросил, какая же это тема. Узнав, что директор школы работает над историей Самеба, одобрил его начинание и пообещал содействие.
Терпение Малхаза истощалось...
В какой-то момент его обуял страх, что Вахтанг Петрович наверняка раздумал переводить его в райком.
А он ведь уже привык к этой перспективе, и воображение успело нарисовать ему столько соблазнительных картин работы в райкоме и стремительного продвижения по службе, что какой-то новый поворот дела причинил бы ему большую досаду и разочарование.
Вахтанг Петрович сидел молча. Время от времени он взглядывал на Малхаза исподлобья, продолжая изучать его личное дело.
«Видно, ничего не выйдет»,— утратил надежду Малхаз, и ему непреодолимо захотелось вскочить со стула и тотчас покинуть эту душную, молчаливую комнату.
— Не хочешь, воля твоя,— проговорил наконец Вахтанг Петрович.— Мы тоже не станем тебя принуждать. Тем более что такие люди, как ты, здесь нам очень нужны. По правде говоря, предложил я тебе это потому, чтобы узнать твое отношение к науке и повышению своей квалификации. Ну, а если ты уже выбрал себе тему и думаешь серьезно над ней работать, что ж, тебе и карты в руки!
Вахтанг Петрович смотрел на него в упор, не мигая, точно стремился заглянуть в самую душу.
— Мы,— особо подчеркивая это местоимение, с еще большей убедительностью продолжал он,— решили перевести тебя в райком заведующим отделом агитации и пропаганды...
Малхаз почувствовал необыкновенно приятное, будоражащее душу и током пробежавшее по телу тепло. Радость это была, что ли...
Смятение охватило его, захотелось вскочить, двигаться, бежать куда-то, но выдержка и самообладание, унаследованные от деда и отца, загнали внутрь обуревавшие его чувства и пригвоздили к стулу.
Вахтанг Петрович выжидающе смотрел на Малхаза, а тот сидел, опустив голову, и секретарю очень понравилось его поведение. Ни излишней поспешности, ни излишнего восторга молодой человек не проявил. Он держался так, словно все слышанное его ни чуточку не волновало.
Хладнокровие и невозмутимость Малхаза покорили Вахтанга Петровича.
Но радость, птицей взметнувшаяся в сердце Зенклишвили, все же выдала его — голос его слегка дрогнул, когда он проговорил:
— Если я вас верно понял, заведующим отделом агитации и пропаганды...
— Да, да, заведующим,— тотчас подтвердил Вахтанг Петрович.
— А Цквитинидзе? — Малхаз поднял голову и посмотрел ему в глаза.
Вахтанг Петрович улыбнулся: это уже было согласие (собственно, иного ответа он и не ждал), и согласие красивое — окольное, вежливое, сдержанное. Это тоже понравилось первому секретарю.
— За Цквитинидзе не беспокойтесь, он работник способный, мы его не обидим,— секретарь извлек из изящного позолоченного портсигара импортную сигарету, с самодовольным видом закурил, затянулся,— крутанем небольшую карусель, и вы оба прекрасно устроитесь.
— Что крутанете?..— с почтительностью спросил Малхаз и впервые за всю эту беседу улыбнулся.
Вахтанг Петрович тоже улыбнулся,— несколько иначе, чем Малхаз.
— Ряд одновременных перемещений по службе мы для удобства называем «каруселью». Это, так сказать, наш жаргон. Вот теперь... но это должно остаться в полной тайне! — секретарь метнул в него быстрый, внезапно посуровевший взгляд, как бы предупреждая: «чтобы нигде ни слова!» — Вот теперь мы переведем второго секретаря на пост председателя исполкома райсовета, на его место изберем секретаря;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127