— Ой, Годердзи, ты все шутишь! До каких пор шутить будешь! Жизнь уходит, имущество уходит, хорошие люди уходят, а ты все шутишь и шутишь!
— А то нет, в траур оденусь! Э-э, пусть только моя Малало будет здорова, ничего другого мне не нужно!
— Ой-ей-ей, ты бы хоть о том подумал, какой пример людям подаешь своим сумасбродным поступком? А если правительству понравится твой подарочек и оно потребует, чтобы и другие такую же штуку выкинули, каково будет? Ай-яй-яй, Годердзи!..— запел было Исак, но Годердзи стукнул его по колену.
— А ну кончай вытье, говорю, твоих причитаний мне не нужно!.. Если хочешь доброго тавквери глотнуть, налью тебе стаканчик, подавись за мое здоровье, а потом сматывай, потому что сюда пожалует секретарь райкома, а с ним, наверно, еще кто-нибудь.
— Зачем это он пожалует? — вскинулся Исак.
— Дом принимать.
— Уже прямо сейчас?
— Прямо, а то криво?
— Ох, Годердзи, -губишь ты себя, на мелководье топишь!.. ...Потом Малало внесла высокогорлый кувшин с тавквери, холодное отварное мясо, зелень...
Проголодавшийся Исак с аппетитом уплетал угощение.
Годердзи и утром почти ничего не ел, и сейчас ему кусок в горло не лез, он все больше на вино налегал.
«Молча пьют, молча едят, песен не поют...» — припомнились Годердзи слова старинного сказа.
— Э-эх, дорогой начальник, наша песня уже кончилась...— проговорил вдруг Исак, словно читая его мысли.
В тот раз впервые за всю их дружбу Годердзи захмелел раньше Исака и, измученный бессонницей, задремал за столом, уронив голову на грудь.
Исак долго с сожалением созерцал бывшего начальника, еще так недавно — лихого кутилы, не знавшего опьянения, человека несокрушимого здоровья, а сейчас сломленного и... немного жалкого.
...К вечеру у ворот Годердзи Зенклишвили остановилась черная «Волга». Та самая, которая раньше обслуживала Вахтанга Петровича. И шофер был тот же самый, Эстатэ с верхней окраины Самеба, веснушчатый парень, который раньше в глаза засматривал Вахтангу Петровичу и без слов угадывал малейшее его желание.
Годердзи поспешил навстречу прибывшим.
Секретаря райкома сопровождали заместитель председателя райисполкома, заведующий общим отделом райкома и заведующий отделом просвещения райисполкома.
Все они были люди новые, и Годердзи ни одного из них не знал.
Когда гости вошли во двор, секретарь райкома остановился перед домом и долго обозревал красивый и внушительный зенклишвилевский особняк. Затем зорко оглядел двор и начал неспешно подниматься по лестнице.
Годердзи видел, как гости, разинув рот, смотрели на каждую вещь, с каким изумлением переходили из комнаты в комнату. Они разглядывали то паркет, то заграничные парчовые обои, то расписной потолок и широкие карнизы. А от фарфора и хрусталя, мерцавшего за стеклами горок и разных поставцов и шкафчиков, и вовсе глаз не могли оторвать.
Заведующий общим отделом райкома, выросший в бедности парень из заречной деревни, задрав голову, долго кружил под роскошной люстрой, висевшей в зале,— как только голова не закружилась! — не веря глазам, рассматривал диковинные для него предметы меблировки и убранства, то осторожно касаясь рукой, то тыча во что-то пальцем.
Секретарь райкома остановился в спальне перед огромной двуспальной кроватью, а потом, в гостиной, так же долго стоял перед ломберным столом. «Видно, он и вправду воображает, что это вещи Безбородко и Мюрата,— подумал Годердзи,— верит информации прокурора и народного контроля, а того не знает, что все это брехня Исака. Дорого же мне обошлись его шуточки!..»
С особым вниманием они осматривали комнату Малхаза.
— Мы спросили вашего сына, иначе мы, естественно, не могли, — обратился секретарь к Годердзи,— не хочет ли он оставить за собой эти две комнаты, но он предпочел получить квартиру в коммунальном доме, в том, который мы строим возле базара...
— Ему виднее...
— Здесь всего много, кроме книг,— помолчав, заметил секретарь и, подойдя к двум небольшим книжным шкафам, стал разглядывать корешки книг.
— Я с МОЕЙ ЖЕНОЙ жили так, что для книг нам времени НЕ оставалось, а нашему сыну и этих хватало...— Он сунул руку в нагрудный карман, ИЗВЛЕК СЛОЖЕННЫЕ вчетверо НЕСКОЛЬКО страничек скрепленных канцелярской скрепкой, и протянул их секретарю.
— Вот опись имущества, которое я вам сдаю. Второй экземпляр будет у МЕНЯ.
Заведующий общим ОТДЕЛОМ ИЗВЛЕК отпечатанный на пишущей машинке приемо-сдаточный акт. Акт подписали замреститель председателя райисполкома и Годердзи. К акту приложили опись.
Зампредседателя отдал нужные распоряжения: ДВЕ комнаты второго этажа, Малхаза и смежную с НЕЙ, переоборудовать в гостиницу для приезжих ОТВЕТСТВЕННЫХ работников. Остальные комнаты передать детскому саду. Посуду — райисполкомовской столовой, ковры — Дому культуры, картины — краеведческому музею, КНИЖНЫЕ шкафы — районной бИБЛИОТЕКЕ, люстры — парткабинету, убранство рабочей комнаты — клубу избирателей, часть МЕБЕли — райисполкому. Лучшие ВЕЩИ перенести в ТЕ ДВЕ комнаты для ГОСТЕЙ.
Книги Годердзи ДОЛЖЕН был отослать Малхазу. ВСЕ оборудование марани, инструменты и разный инвентарь из подвала, кухонную МЕБЕЛЬ, утварь, ПОСТЕЛИ, БЕЛЬЕ, ОДЕЖДУ, ЛИЧНЫЕ ВЕЩИ И прочие МЕЛОЧИ домашнего обихода ЗЕНКЛИШВИЛИ уносили с собой.
Когда ВСЕ было закончено, первый секретарь крепко пожал руку Годердзи, проникновенно заглянул ему в глаза и поблагодарил.
Годердзи долго смотрел, как скользила по их проулку бывшая Пртровичева «Волга».
...Малало поднялась из подвала лишь ПОСЛЕ ухода ГОСТЕЙ. С опуЩЕННОЙ головой, с глазами, полными СЛЕЗ...
Обошла ВСЕ комнаты. Прощалась со своим очагом.
Потом подошла к мужу. Положила голову ему на грудь и замерла.
Годердзи стоял нЕ шелохнувшись, боясь ее потревожить.
С того дня в ДОМЕ, ЕЩЕ вчера их собственном, они стали гостями...
* * *
На СЛЕДУЮЩЕЕ утро супруги отправились осматривать старый дом.
УЖЕ издали завиднелся крытый дранкой домик с голубым балконом и трехступенчатой ЛЕСЕНКОЙ. И хотя вокруг выросло МНОЖЕСТВО новых более или МЕНЕЕ богатых и красивых домов, этот обветшалый скромный двухкомнатный домик показался им самым уютным и милым.
К их УДИВЛЕНИЮ, кирпичные СТЕНЫ НЕ ВЫЦВЕЛИ, НЕ ИЗМЕНИЛИ СВОЕГО первозданного красного цвета. Это их порадовало.
Зато кровля почернела, дранка КОЕ-ГДЕ погнила, местами поросла мхом.
Двор сплошь зарос ярко-зеленым щетинником. До хлева, казалось, рукой дотронься — и рассыплется в прах. Крышу курятника разорил ветер, свинарник так скособочился, словно задумал улечься набок.
Малало и Годердзи долго стояли за разъехавшимся и полегшим в разные стороны деревянным забором и, положив руки на заостренные доски, молча созерцали давным-давно покинутое гнездовье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127