— А чего! Женщина сильная должна быть, так, чтобы, ежели, скажем, бычок у нее промеж ног окажется, она б его ногами задавила.
Годердзи, как и всякого грузинского крестьянина, разные такие скабрезности приводили в хорошее состояние духа и настраивали на шутливый лад.
— Эге-е! — протянул он.— А вдруг да перепутает и мужа задавит?
Сандра громко заржал. Голос у него был громовой и смех тоже. Казалось, весь дом задрожит сейчас, зазвенит в ответ всеми своими стеклами да хрусталями. Дочка-то, видать, во многом на папашу была похожа.
Отхохотавшись, он стукнул по столу кулаком и гаркнул, да так, словно стоял на колхозном поле и кому-то за три версты орал:
— Эхе-эй, хозяюшка любезная, ты чего там телепаешься, никак на стол не соберешь, у нас со сватом уже и глотки пересохли!
Благодаря грубоватой непринужденности Сандры, а особенно столь привычному, знакомому для Зенклишвили подлинно самебскому его нраву, который проглядывал в каждом слове и жесте обоих Эдишерашвили, между гостями и хозяевами очень быстро установилась искренняя теплая атмосфера, обе пары сразу нашли общий язык.
Но, как говорится, нашла коса на камень,— так и у Сандры с Годердзи в застолье получилось. Оба они пили, как бочки, глушили вино и не пьянели. Оба могли всю ночь до утра сидеть за столом и кутить. И в тот вечер, разумеется, ни один, ни другой спуску друг другу не давал.
Сандра был моложе Годердзи и лучше его сохранился. Но в питье поднаторел он явно больше. Ему как председателю колхоза почти что каждый день приходилось кого-то встречать либо провожать, и то, и то завершалось кутежом.
Под конец, когда Годердзи почувствовал, что может оказаться побежденным в этом своеобразном поединке, он решил прибегнуть к хитрости. Подмигнул Сандре, эдак со значением, поднялся молча, сделал гостю знак жестом,— мол, идем-ка со мной, и вывел его в другую комнату.
Там оба уселись в мягкие кресла.
Сандра громко рыгнул, ничуть этим не смущаясь, вытащил сигарету и с наслаждением закурил.
Малало подала на маленьком столике десерт: знаменитые самебские яблоки, сочные и ароматные, сушеные ягоды терна и сотовый мед, нарезанный большими кусками.
Годердзи обдумывал, как повести разговор.
Вино смешало мысли, и он довольно долго не мог вспомнить, с чего же собирался начать беседу. И вот:
— Сандра, брат мой, если память меня не обманывает, отец твой, светлой памяти Иасон Эдишерашвили, привел в жены девушку из Гори, дочь Эгнаташвили, так я говорю?
— Так, Годердзи, так,— подтвердил тот и, схватив своей длинной ручищей краснощекое яблоко, откусил чуть не половину.
Руки у него были длинные и хваткие, как две большие лопаты, поросшие рыжими волосами, с толстыми и короткими пальцами, загрубевшие, точно буйволиная шкура.
— Твой старший брат, Гогла, тоже светлой памяти, мы с ним на фронт вместе ушли, взял девушку из Карагаджи. Верно я говорю?
Сандра отправил в рот и другую половину яблока и потянулся за вторым. По привычке потер его о штанину, отполировал и тоже кусанул половину.
— И это верно,— сказал он, звучно жуя яблоко.
— Твой младший брат привел жену из тархнишвилевского Ахалкалаки.
Сандра молча кивнул в знак согласия.
— А сам ты взял за себя нашу, самебскую...
У Сандры, видимо, иссякло терпение, и он пророкотал:
— Ты чего это, точно мой регистратор, бубнишь? Или мне не хватит, что он у меня в канцелярии сидит? Учинил мне тут допрос... За этим, что ли, я Вышел с тобой в эту комнату? Оторвал меня от такого чудесного вина...
— Постой, постой! — Годердзи поднял руку.— Ты не очень-то, тут тебе не твоя контора! — потом он тоже взял яблоко, тоже потер о штанину (хоть и знал, что Малало немытые не подаст) и тоже отхватил .зубами целую половину. Так ели яблоки в Самеба: кусанут два раза — и громадного яблока нет как не было.
Когда Годердзи расправился со второй половиной своего яблока, он, приподняв брови, вновь обратился к Сандре:
— Значит, получается, ни твой отец, ни братья твои старшие и ни ты сам не пошли жить в семью жены?
— Вот тебе и на! — удивился Сандра и заложил ногу на ногу.— А зачем это мы должны были на чужой порог идти жить, слава богу, и дом, и кров имели!
— Ага, вот и я о том же,— многозначительно проговорил Годердзи и вытянул шею. Это у него смолоду еще привычка осталась, так делал он во время борьбы, когда прижимался к противнику, чтобы схватить его за руку.— А почему же мой парень должен к тебе примаком идти? Что, дома у него нет или крова?
Такого подвоха Сандра не ожидал.
Он разом отрезвел, захлопал редкими рыжими ресницами, наморщил лоб. Видно, ответ обмозговывал.
И, словно спохватившись, вспомнив что-то, выпалил:
— Да я-то при чем, сами они так порешили.
— Кто это сами?
— Да молодые. Твой парень и моя девка.
— Сами решили, ты не заставлял?
— Нет, клянусь духом отца! Пришли ко мне, попросили, дай, говорят, на первых порах у тебя поживем, а после посмотрим, сообразим что-нибудь. А я — что мне было отвечать-то, одна у меня дочь, единственная, сказать правду, я очень даже обрадовался. Не отказывать же мне было. Обрадовался я, что правда — правда. Что я могу поделать, твой парень сам так захотел...— торопливо говорил Сандра, беря третье яблоко.
— Ты хочешь сказать, что у тебя им лучше?
— Да уж не знаю, вроде так оно получается. Так выходит, что ж мне делать?
— Да, верно, так оно получается,— подтвердил Годердзи и вдруг почувствовал, как закололо, невыносимо закололо под ложечкой.
В висках стучало, словно кто-то молотком бил. Горло, казалось, тупым ножом терзали, пилили, все никак не могли перепилить, отъять голову от шеи. Одна лишь мысль теплилась в мозгу: скорее бы умереть, избавиться от страданий.
— Никак душа с телом не расстанется,— в полузабытье пробормотал он. Голова его упала набок, в глазах потемнело.
Перепуганный Сандра бросился к нему, поддержал клонившееся вперед тело, откинул назад, на спинку кресла, заглянул в глаза. Лучистые глаза Годердзи заволокло пеленой, точно у слепца.
— Годердзи, что с тобой, брат, плохо тебе?.. Расстроился, может?..
— Нет, нет,— невнятно пролепетал Годердзи,— со мной иногда бывает... сейчас пройдет...
— Я позову Малало!
— Нет, нет, не зови! Не надо!.. Обожди немножечко, я сейчас приду в себя... В последнее время такое со мной случается...— бормотал Годердзи, а туловище его опять клонилось вперед, и он едва не вывалился из кресла.
Сандра придвинул свое кресло почти вплотную к нему, привлек обмякшего как тряпку хозяина к себе.
Годердзи уткнулся головой в его грудь — видно, такое положение тела помогало переносить боль.
Прошло некоторое время.
Сандра совершенно отрезвел. Задумчиво глядел он на затылок Годердзи, на его розовую лысину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127