А какие средства и сбережения у нашего района? Если бы мы были цитрусовым районом, или чайным, или виноградарским, тогда будь здоров, имели бы средства, а сахарная свекла и картофель да малая толика хлеба какой доход дают? Вот и озабочен наш Вахтанг Петрович...
...Не скрою от тебя, он ищет верных людей, чтобы с их но мощью провернуть как-нибудь это важное дело. Мы должны помочь ему во что бы то ни стало. Надо его поддержать, понял? А как же, не бросать ведь нашего Вахтанга Петровича одного!.. Совесть надо иметь! Он этого не заслуживает, не-ет!
— Да, но мы-то что можем? — захлопал ресницами Годердзи.
— Э-э-э! Как это, что можем! Да разве не в наших руках весь стройматериал?
— Пожалуйста, пусть прикажут, и мы все им продадим, разве нам не все равно, кто скупит, пусть только деньги платят.
— Ай, дорогой начальник!.. Ты либо придуриваешься, либо и вправду плохо разбираешься в ситуации...
— Исак, ты не очень-то, малость полегче, а то, знаешь, я все тот же Годердзи Зенклишвили, как шандарахну, мокрого места от тебя не останется! — вспыхнул управляющий базой.
— Ну чего ты, ей-богу!.. Ну, конечно, я знаю, что ты Годердзи Зенклишвили, и очень тебя люблю, и уважаю, и ценю, что и говорить! Я только о том волнуюсь, что ты в корень не смотришь...
— Значит, я в корень не смотрю, а ты, чертов ты сын, смотришь? — и Годердзи загнул любимое выражение.
Исак осекся, поняв, что хватил через край и шеф разозлился не на шутку. А это во всех случаях было нежелательно и опасно. Поэтому он благоразумно переждал, пока гнев Годердзи несколько улегся, вытащил пачку сигарет, предложил шефу, зная по опыту, что тот, бывая не в духе, обычно курил. И сам закурил. Помолчал, попыхтел сигаретой, потом, заметив, что Годердзи поостыл, поднял кверху правую руку и со всей убедительностью, на которую был способен, произнес:
— Клянусь своей десницей, у меня и в мыслях не было тебя обидеть... Я только хочу, чтобы ты лучше разобрался в ситуации. Если же ты этого не хочешь, я и вовсе замолчу. Чего не хочешь — того не дай тебе господь!
— Ладно, валяй! Говори, что хотел сказать. Я не красная девица, чтобы со мной антимонии разводить.
— ...Вот ты говоришь, что пускай, мол, даст мне деньги, а я ему материал дам. Да кто тебе деньги-то даст? Где они, эти деньги? Ты не понимаешь, что район на свои средства, из своего бюджета будет строить? Значит, районные организации должны сложиться, распределить между собой все расходы, и каждый внесет свою долю. И ты, ежели ты и вправду патриот своего района, должен так же поступить, а нет, так, знаешь, у Вахтанга Петровича спина крепкая, а руки длинные, не таких, как мы с тобой, а любого почище нас, покрупнее нас, как хряков, охолостит!
— Да, но как я могу выдать материал? Если я стану все тут разбазаривать, меня и вправду охолостят.
— Э-э, не будь ребенком, это дело простое, я тебя научу всему, что надо делать.
— Ты смотри на него, он меня научит! На кой шут мне твое учение! Ведь ежели до дела дойдет, не с тебя, а с меня спросят... Что я тогда отвечу? Исак, мол, научил?
— Э-э,— сморщился Исак в презрительной гримасе.— Прежде чем с тебя, с меня спросят, я бухгалтер, а не ты. Уж если я говорю — научу, это значит, что ни с меня не спросят, ни с тебя не смогут спросить, понял? Хочешь, скажу сейчас, как мы должны поступать, а нет — воля твоя, пожалуйста!.. И Исак повернулся было уходить.
— А как же все-таки? — чуть помешкав, заинтересовался Годердзи.
— Как, да так, за счет «левого», о котором я тебе толковал...
— Ох, Исак, подведешь ты меня под монастырь! Чует мое сердце, добром такое дело не кончится...
— Да ладно, начальник, чего ты трусишь! Вот уж не думал, что ты такой боязливый! Под какой это монастырь я тебя подведу, когда и райком с нами заодно, когда и они, и мы одно дело делать будем!
— Коли это самое «дело» не выгорит, они тотчас от нас отступятся, уж я хорошо их знаю, пока ты силен, они с тобой, а чуть запнешься, оскользнешься, они первыми тебе пинка дадут.
— Вахтанг Петрович не такой человек, его хоть вешать будут, он друга в беде не оставит. Да, наконец, ведь это желание руководителя республики, кто против пойдет? А вот ежели мы в сторону вильнем, нам того не простят.
— Мы совсем бесплатно должны материал выдать?
— Совсем.
— Мать честная, ну и в переделку мы попали!
— В переделку ты попадешь, коли не поможешь району в трудный момент, коли не поддержишь инициативу райкома, вот и окажется, что мы с тобой не патриоты, не радеем о своем районе, ото всех отстаем...
— Ну хорошо, но ведь если мы совсем бесплатно им выдадим, из каких же средств расходы покроем?
— Ты послушай меня хорошенько и все поймешь: когда мы получим этот «левый» товар и реализуем его, прибыль будет огромная. Даже если весь «левый» но твердым ценам загоним, все равно. Так вот, тем, кто нам этот «левый» прислал, поставщикам то есть, мы должны будем сорок процентов, то есть меньше, чем полцены, понял? Дело выгодное, очень выгодное, уж ты мне поверь. Это для «левого» закон - выгоду дает большую...
Так вот, затем, сударь мой, пятнадцать процентов положено нашему начальству. Им все известно, потому и доля полагается. Десять процентов местному руководству, а пять сохраняем для ревизоров. Остальные тридцать процентов чистыми наши!.. Но эти тридцать процентов считаются от продажи материала по установленной цене. А мы-то не по этой ЦЕНЕ продавать будем, а самое меньшее раза в полтора дороже... Поэтому фактически у нас останется пятьдесят процентов от продажи всего материала, всего поступившего материала, понял?
Все это должно быть самой большой нашей тайной. Если тебя на расстрел поведут, ты и тогда не должен признаться,— дескать, ничего не знаю, и баста! Пусть догадываются, пусть говорят,— мы должны начисто отрицать: нет И нет!.. Об этом ни одна живая душа не должна ничего знать, ни-ни! Кроме трех ЧЕЛОВЕК: МЕНЯ, ТЕБЯ И Серго. Эти ПЯТЬДЕСЯТ процентов составят столько, что мы СМОЖЕМ дать им в зубы и ту сумму, которая необходима на строительство этого чертова охотничьего или гостевого домика, пропади он пропадом, пусть подавятся, и нам с тобой столько останется, что не в убытке будем! Уж ты мне поверь, Исак считать умеет! Пусть хоть со всего мира математики соберутся, проверяют — никто меня ни на чем не поймает! Клянусь своим счастьем...
- Охо-хо, это что же такое, а,— покачал головой потрясенный Годердзи.— Как все связано, увязано друг с другом, мать честная!..
— Такова жизнь, дорогой начальник, такова жизнь. Ведь еще Маркс и Энгельс доказали, что все в этом бренном мире взаимосвязано, все друг с другом взаимодействует, в этом, говорят они, суть диалектики. Так почему же мы должны противоречить этой диалектике, не взаимодействовать? А какое может быть взаимодействие в гиблом деле?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
...Не скрою от тебя, он ищет верных людей, чтобы с их но мощью провернуть как-нибудь это важное дело. Мы должны помочь ему во что бы то ни стало. Надо его поддержать, понял? А как же, не бросать ведь нашего Вахтанга Петровича одного!.. Совесть надо иметь! Он этого не заслуживает, не-ет!
— Да, но мы-то что можем? — захлопал ресницами Годердзи.
— Э-э-э! Как это, что можем! Да разве не в наших руках весь стройматериал?
— Пожалуйста, пусть прикажут, и мы все им продадим, разве нам не все равно, кто скупит, пусть только деньги платят.
— Ай, дорогой начальник!.. Ты либо придуриваешься, либо и вправду плохо разбираешься в ситуации...
— Исак, ты не очень-то, малость полегче, а то, знаешь, я все тот же Годердзи Зенклишвили, как шандарахну, мокрого места от тебя не останется! — вспыхнул управляющий базой.
— Ну чего ты, ей-богу!.. Ну, конечно, я знаю, что ты Годердзи Зенклишвили, и очень тебя люблю, и уважаю, и ценю, что и говорить! Я только о том волнуюсь, что ты в корень не смотришь...
— Значит, я в корень не смотрю, а ты, чертов ты сын, смотришь? — и Годердзи загнул любимое выражение.
Исак осекся, поняв, что хватил через край и шеф разозлился не на шутку. А это во всех случаях было нежелательно и опасно. Поэтому он благоразумно переждал, пока гнев Годердзи несколько улегся, вытащил пачку сигарет, предложил шефу, зная по опыту, что тот, бывая не в духе, обычно курил. И сам закурил. Помолчал, попыхтел сигаретой, потом, заметив, что Годердзи поостыл, поднял кверху правую руку и со всей убедительностью, на которую был способен, произнес:
— Клянусь своей десницей, у меня и в мыслях не было тебя обидеть... Я только хочу, чтобы ты лучше разобрался в ситуации. Если же ты этого не хочешь, я и вовсе замолчу. Чего не хочешь — того не дай тебе господь!
— Ладно, валяй! Говори, что хотел сказать. Я не красная девица, чтобы со мной антимонии разводить.
— ...Вот ты говоришь, что пускай, мол, даст мне деньги, а я ему материал дам. Да кто тебе деньги-то даст? Где они, эти деньги? Ты не понимаешь, что район на свои средства, из своего бюджета будет строить? Значит, районные организации должны сложиться, распределить между собой все расходы, и каждый внесет свою долю. И ты, ежели ты и вправду патриот своего района, должен так же поступить, а нет, так, знаешь, у Вахтанга Петровича спина крепкая, а руки длинные, не таких, как мы с тобой, а любого почище нас, покрупнее нас, как хряков, охолостит!
— Да, но как я могу выдать материал? Если я стану все тут разбазаривать, меня и вправду охолостят.
— Э-э, не будь ребенком, это дело простое, я тебя научу всему, что надо делать.
— Ты смотри на него, он меня научит! На кой шут мне твое учение! Ведь ежели до дела дойдет, не с тебя, а с меня спросят... Что я тогда отвечу? Исак, мол, научил?
— Э-э,— сморщился Исак в презрительной гримасе.— Прежде чем с тебя, с меня спросят, я бухгалтер, а не ты. Уж если я говорю — научу, это значит, что ни с меня не спросят, ни с тебя не смогут спросить, понял? Хочешь, скажу сейчас, как мы должны поступать, а нет — воля твоя, пожалуйста!.. И Исак повернулся было уходить.
— А как же все-таки? — чуть помешкав, заинтересовался Годердзи.
— Как, да так, за счет «левого», о котором я тебе толковал...
— Ох, Исак, подведешь ты меня под монастырь! Чует мое сердце, добром такое дело не кончится...
— Да ладно, начальник, чего ты трусишь! Вот уж не думал, что ты такой боязливый! Под какой это монастырь я тебя подведу, когда и райком с нами заодно, когда и они, и мы одно дело делать будем!
— Коли это самое «дело» не выгорит, они тотчас от нас отступятся, уж я хорошо их знаю, пока ты силен, они с тобой, а чуть запнешься, оскользнешься, они первыми тебе пинка дадут.
— Вахтанг Петрович не такой человек, его хоть вешать будут, он друга в беде не оставит. Да, наконец, ведь это желание руководителя республики, кто против пойдет? А вот ежели мы в сторону вильнем, нам того не простят.
— Мы совсем бесплатно должны материал выдать?
— Совсем.
— Мать честная, ну и в переделку мы попали!
— В переделку ты попадешь, коли не поможешь району в трудный момент, коли не поддержишь инициативу райкома, вот и окажется, что мы с тобой не патриоты, не радеем о своем районе, ото всех отстаем...
— Ну хорошо, но ведь если мы совсем бесплатно им выдадим, из каких же средств расходы покроем?
— Ты послушай меня хорошенько и все поймешь: когда мы получим этот «левый» товар и реализуем его, прибыль будет огромная. Даже если весь «левый» но твердым ценам загоним, все равно. Так вот, тем, кто нам этот «левый» прислал, поставщикам то есть, мы должны будем сорок процентов, то есть меньше, чем полцены, понял? Дело выгодное, очень выгодное, уж ты мне поверь. Это для «левого» закон - выгоду дает большую...
Так вот, затем, сударь мой, пятнадцать процентов положено нашему начальству. Им все известно, потому и доля полагается. Десять процентов местному руководству, а пять сохраняем для ревизоров. Остальные тридцать процентов чистыми наши!.. Но эти тридцать процентов считаются от продажи материала по установленной цене. А мы-то не по этой ЦЕНЕ продавать будем, а самое меньшее раза в полтора дороже... Поэтому фактически у нас останется пятьдесят процентов от продажи всего материала, всего поступившего материала, понял?
Все это должно быть самой большой нашей тайной. Если тебя на расстрел поведут, ты и тогда не должен признаться,— дескать, ничего не знаю, и баста! Пусть догадываются, пусть говорят,— мы должны начисто отрицать: нет И нет!.. Об этом ни одна живая душа не должна ничего знать, ни-ни! Кроме трех ЧЕЛОВЕК: МЕНЯ, ТЕБЯ И Серго. Эти ПЯТЬДЕСЯТ процентов составят столько, что мы СМОЖЕМ дать им в зубы и ту сумму, которая необходима на строительство этого чертова охотничьего или гостевого домика, пропади он пропадом, пусть подавятся, и нам с тобой столько останется, что не в убытке будем! Уж ты мне поверь, Исак считать умеет! Пусть хоть со всего мира математики соберутся, проверяют — никто меня ни на чем не поймает! Клянусь своим счастьем...
- Охо-хо, это что же такое, а,— покачал головой потрясенный Годердзи.— Как все связано, увязано друг с другом, мать честная!..
— Такова жизнь, дорогой начальник, такова жизнь. Ведь еще Маркс и Энгельс доказали, что все в этом бренном мире взаимосвязано, все друг с другом взаимодействует, в этом, говорят они, суть диалектики. Так почему же мы должны противоречить этой диалектике, не взаимодействовать? А какое может быть взаимодействие в гиблом деле?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127