Этих всех тоже поснимают,— он кивком указал в ту сторону, где находился райцентр.— Очень скоро увидишь, какие дела завертятся... Эхе-хе, подождали бы, проклятые, хоть немножко, но разве эти... эти...— от волнения бухгалтер не смог найти нужного слова и в сердцах смачно сплюнул.— Не я ли тебе говорил, не надо давать им так много, подавятся, вот теперь и бегай за ним,— Исак снова кивнул в сторону райцентра,— вот увидишь, что сейчас он для нас сделает,— желчно и многозначительно произнес он и, вскочив со стула, стал глядеть в окно.
Со двора донесся сиплый голос Серго:
— Миша, чтоб тебе лопнуть, куда ты девался, поди сюда!
— Позови-ка этого болвана,— в глубокой задумчивости проговорил Годердзи.— Ревет, подлец, как убойный бык...
— Эй, Серго, старшой зовет,— крикнул Исак и плотно прикрыл окно.
— Я пришел,— вкатившись в комнату, гаркнул Серго и добавил: — Слушай, чего же ты меня зовешь в такое время, когда народ наседает, гляди, какие покупатели,— он поднес к губам щепотью собранные три пальца и звучно их поцеловал.
Кто на тебя теперь насядет, ты лучше это мне скажи,— проговорил Годердзи и почесал затылок. — Что случилось? — Серго, сразу струсив, начал засматривать в глаза то одному, то другому, пытаясь понять, что означает эта угроза.
— Первого секретаря сняли,— пояснил Исак.
— Какого первого? — опешил Серго.
— Какого, какого! Первого секретаря всей Грузии, безмозглая башка! — Исак, видимо, постепенно распалялся.
Серго с минуту молчал, переводил взгляд с управляющего на бухгалтера, осмысливая известие, а потом вдруг воскликнул:
— Да ну, не было печали! Сняли, и черт с ним, а нам-то что? Одного снимут, другого назначат, только и всего, так оно и идет. Эка невидаль! Нашли чем удивить! — Серго, разозлившись, пнул ногой стоявший поблизости стул, да с такой силой, что стул опрокинулся и стукнулся об стену.
Изумленный Исак молча смотрел то на Годердзи, то на Мамаджанова.
— Вообще-то говоря, парень не совсем врет,— степенно, раздумчиво заговорил Годердзи.— Ну, сняли и сняли, нам-то что? Мы, братец ты мой, люди маленькие, мы...
— Э-э, что с вами говорить! — вскипел разъяренный Исак.— Вы ситуацию не видите! То, что не видите,— полбеды, это еще ничего, но ведь и не чувствуете! Знаете вы, что за этим последует? Все вот так перемешается,— он завертел кистями рук,— так тебя выжмут, так хвост тебе прикрутят, по рукам и ногам свяжут, дышать станет невозможно... Э-э, вам это все невдомек, а я-то знаю, что нас ожидает... Нам необходимо немедленно закругляться, сворачивать все дела!.. Ясно? Сейчас другая ситуация!
«Ситуация» было излюбленное словечко Исака.
— Да-а, так я и знал! — продолжал он.— Ей-богу, я не раз думал, что всякому раздолью наступает конец, оно, как и счастье, не может длиться долго, и вот тебе, оправдалось предчувствие!
— Исак прав,— авторитетно, убежденно заговорил Годердзи,— теперь настанут другие времена, во всяком случае — на первых порах... нам надо прикрыть наши дела. Поглядим, обождем, вы же знаете — царствуют времена, а не человеки. То время было таким, а это будет другим. Потом еще что-то изменится, и так до скончания века!.. Вечная карусель. Какой это дурак утверждает, что нет перпетуум-мобиле, политическая жизнь и есть настоящее перметуум-мобиле, сколько ни старайся, не приостановишь, даже передохнуть не дает, все крутится и крутится.— В трудные минуты Годердзи ударялся в философию, видимо, это несколько успокаивало его.
— Ничего не будет!— разозлился Мамаджанов.— Или вы не знаете пословицу «непривычного — не приучай, привычного — не отучай». Народ к вольности так привык, что никому не под силу удила ему укоротить. Теперь обратного хода нет! Наше дело — торговля, а без торговли ни одно государство не может просуществовать. Ни социалистическое, ни капиталистическое, да поймите же вы это, поймите!
— Тпру-у! Стой, Сергунчик, стой,— не выдержал Исак и вдруг, словно его прорвало, завизжал: — Если я второго такого оболтуса, как ты, видел, пусть земля меня поглотит! — И, грохнув дверью, в полной ярости выскочил во двор.
— Чего он на меня-то сердится, не я же снял большого секретаря,— обиженно проговорил как-то сразу потухший Серго и тоже собрался уходить.
— Ступай да пришли мне этого, как его... Баграта,— с недовольным видом велел Годердзи.
Через несколько минут в кабинет управляющего ввалился Баграт, и сразу понесло водкой и чесноком.
— Садись в прихожей и никого ко мне не пускай, понял?
— Ты что это, Годердзи батоно!.. Если я здесь рассядусь, кто же там за всем присмотрит?
— Выполняй, балда ты этакая, что тебе говорят, не то...
— Воля твоя, воля твоя, я-то выполняю, что мне велят, я все...
— Ладно, катись сейчас отсюда, не до твоей болтовни мне... Ни черта не смыслишь, тьфу, будь ты неладен!..
Баграт пулей вылетел в прихожую, а Годердзи поглубже нырнул в кресло, уперся брюхом в стол, вытянул ноги, всем телом потянулся, вздохнул и глубоко-глубоко задумался...
Любил Годердзи Зенклишвили мысленным взором окидывать прошлое. Оставаясь в одиночестве, он либо погружался в дрему, либо сидел, выпучив свои огромные глаза, затененные на редкость длинными ресницами, и листал, листал книгу своей жизни.
Сейчас было не до сна, этот сукин сын Исак слишком его разволновал, испортил настроение. И, чтобы отвлечься, он обернулся к прошлому.
Там, в прошлом, не было ни на волосок чего-либо дурного, постыдного. Он был уверен в своей чистоте и порядочности, в том, что жизнь свою прожил достойно.
Вот только события последних лет иной раз смущали его. Когда он задумывался, ему казалось, что он слишком далеко зашел, слишком поддался этому проклятому Исаку Дандлишвили, умному и коварному, аки змий.
Жадности Исака не было границ, подавай ему хоть весь земной шар — мало будет, солнце и луну в придачу захочет. Второго такого ненасытного человека Годердзи не встречал.
Ах, будь неладен тот час, когда секретарь райкома, эта бестия Вахтанг Петрович, всучил ему в помощники Исака. Вообще, если по правде говорить, все это дело сам Вахтанг Петрович и заварил. Как покойно, как уютно чувствовал себя Годердзи на той маленькой лесопилке, да и потом, на кирпичном заводе!..
...И день сегодняшний исчез, растворился, как сон. А день вчерашний поразительно явственно и живо предстал перед его глазами, до того живо, что Годердзи и не разбирал уже, где явь, а где видения, оживленные цепкой памятью...
...Перед его взором, как бы выплыв из небытия, появился маленький, наполовину врытый в землю бревенчатый домишко на краю села, на крутом пустынном склоне, где земля была суха и неурожайна. Дом не дом — жалкая хибара с глинобитной плоской крышей и отверстием в ней, одновременно служившим и дымоходом и окном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Со двора донесся сиплый голос Серго:
— Миша, чтоб тебе лопнуть, куда ты девался, поди сюда!
— Позови-ка этого болвана,— в глубокой задумчивости проговорил Годердзи.— Ревет, подлец, как убойный бык...
— Эй, Серго, старшой зовет,— крикнул Исак и плотно прикрыл окно.
— Я пришел,— вкатившись в комнату, гаркнул Серго и добавил: — Слушай, чего же ты меня зовешь в такое время, когда народ наседает, гляди, какие покупатели,— он поднес к губам щепотью собранные три пальца и звучно их поцеловал.
Кто на тебя теперь насядет, ты лучше это мне скажи,— проговорил Годердзи и почесал затылок. — Что случилось? — Серго, сразу струсив, начал засматривать в глаза то одному, то другому, пытаясь понять, что означает эта угроза.
— Первого секретаря сняли,— пояснил Исак.
— Какого первого? — опешил Серго.
— Какого, какого! Первого секретаря всей Грузии, безмозглая башка! — Исак, видимо, постепенно распалялся.
Серго с минуту молчал, переводил взгляд с управляющего на бухгалтера, осмысливая известие, а потом вдруг воскликнул:
— Да ну, не было печали! Сняли, и черт с ним, а нам-то что? Одного снимут, другого назначат, только и всего, так оно и идет. Эка невидаль! Нашли чем удивить! — Серго, разозлившись, пнул ногой стоявший поблизости стул, да с такой силой, что стул опрокинулся и стукнулся об стену.
Изумленный Исак молча смотрел то на Годердзи, то на Мамаджанова.
— Вообще-то говоря, парень не совсем врет,— степенно, раздумчиво заговорил Годердзи.— Ну, сняли и сняли, нам-то что? Мы, братец ты мой, люди маленькие, мы...
— Э-э, что с вами говорить! — вскипел разъяренный Исак.— Вы ситуацию не видите! То, что не видите,— полбеды, это еще ничего, но ведь и не чувствуете! Знаете вы, что за этим последует? Все вот так перемешается,— он завертел кистями рук,— так тебя выжмут, так хвост тебе прикрутят, по рукам и ногам свяжут, дышать станет невозможно... Э-э, вам это все невдомек, а я-то знаю, что нас ожидает... Нам необходимо немедленно закругляться, сворачивать все дела!.. Ясно? Сейчас другая ситуация!
«Ситуация» было излюбленное словечко Исака.
— Да-а, так я и знал! — продолжал он.— Ей-богу, я не раз думал, что всякому раздолью наступает конец, оно, как и счастье, не может длиться долго, и вот тебе, оправдалось предчувствие!
— Исак прав,— авторитетно, убежденно заговорил Годердзи,— теперь настанут другие времена, во всяком случае — на первых порах... нам надо прикрыть наши дела. Поглядим, обождем, вы же знаете — царствуют времена, а не человеки. То время было таким, а это будет другим. Потом еще что-то изменится, и так до скончания века!.. Вечная карусель. Какой это дурак утверждает, что нет перпетуум-мобиле, политическая жизнь и есть настоящее перметуум-мобиле, сколько ни старайся, не приостановишь, даже передохнуть не дает, все крутится и крутится.— В трудные минуты Годердзи ударялся в философию, видимо, это несколько успокаивало его.
— Ничего не будет!— разозлился Мамаджанов.— Или вы не знаете пословицу «непривычного — не приучай, привычного — не отучай». Народ к вольности так привык, что никому не под силу удила ему укоротить. Теперь обратного хода нет! Наше дело — торговля, а без торговли ни одно государство не может просуществовать. Ни социалистическое, ни капиталистическое, да поймите же вы это, поймите!
— Тпру-у! Стой, Сергунчик, стой,— не выдержал Исак и вдруг, словно его прорвало, завизжал: — Если я второго такого оболтуса, как ты, видел, пусть земля меня поглотит! — И, грохнув дверью, в полной ярости выскочил во двор.
— Чего он на меня-то сердится, не я же снял большого секретаря,— обиженно проговорил как-то сразу потухший Серго и тоже собрался уходить.
— Ступай да пришли мне этого, как его... Баграта,— с недовольным видом велел Годердзи.
Через несколько минут в кабинет управляющего ввалился Баграт, и сразу понесло водкой и чесноком.
— Садись в прихожей и никого ко мне не пускай, понял?
— Ты что это, Годердзи батоно!.. Если я здесь рассядусь, кто же там за всем присмотрит?
— Выполняй, балда ты этакая, что тебе говорят, не то...
— Воля твоя, воля твоя, я-то выполняю, что мне велят, я все...
— Ладно, катись сейчас отсюда, не до твоей болтовни мне... Ни черта не смыслишь, тьфу, будь ты неладен!..
Баграт пулей вылетел в прихожую, а Годердзи поглубже нырнул в кресло, уперся брюхом в стол, вытянул ноги, всем телом потянулся, вздохнул и глубоко-глубоко задумался...
Любил Годердзи Зенклишвили мысленным взором окидывать прошлое. Оставаясь в одиночестве, он либо погружался в дрему, либо сидел, выпучив свои огромные глаза, затененные на редкость длинными ресницами, и листал, листал книгу своей жизни.
Сейчас было не до сна, этот сукин сын Исак слишком его разволновал, испортил настроение. И, чтобы отвлечься, он обернулся к прошлому.
Там, в прошлом, не было ни на волосок чего-либо дурного, постыдного. Он был уверен в своей чистоте и порядочности, в том, что жизнь свою прожил достойно.
Вот только события последних лет иной раз смущали его. Когда он задумывался, ему казалось, что он слишком далеко зашел, слишком поддался этому проклятому Исаку Дандлишвили, умному и коварному, аки змий.
Жадности Исака не было границ, подавай ему хоть весь земной шар — мало будет, солнце и луну в придачу захочет. Второго такого ненасытного человека Годердзи не встречал.
Ах, будь неладен тот час, когда секретарь райкома, эта бестия Вахтанг Петрович, всучил ему в помощники Исака. Вообще, если по правде говорить, все это дело сам Вахтанг Петрович и заварил. Как покойно, как уютно чувствовал себя Годердзи на той маленькой лесопилке, да и потом, на кирпичном заводе!..
...И день сегодняшний исчез, растворился, как сон. А день вчерашний поразительно явственно и живо предстал перед его глазами, до того живо, что Годердзи и не разбирал уже, где явь, а где видения, оживленные цепкой памятью...
...Перед его взором, как бы выплыв из небытия, появился маленький, наполовину врытый в землю бревенчатый домишко на краю села, на крутом пустынном склоне, где земля была суха и неурожайна. Дом не дом — жалкая хибара с глинобитной плоской крышей и отверстием в ней, одновременно служившим и дымоходом и окном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127