Ануш опять удивляется: — Что у тебя за голос? Почему ты орешь как ненормальный? Операцию сделали.
Глеб чувствует, что у него подкашиваются ноги. Но сесть у телефона не на что. Можно только прислониться, к стене.
— Ну! — выдыхает он. — Что ? Говори же! — Стены и потолок круглого вестибюля начинают покачиваться и плывут, растворяются у него перед глазами. — Ну! — кричит он, собрав все силы. — Плохо ?
— Почему плохо? Самого страшного нет, не будет, — поняв, как волнуется Глеб, Ануш последние слова произносит быстро и громко. — Слышишь, считают,
операция прошла хорошо. Твердо. Точно. Ты понимаешь? Самое страшное позади, понимаешь?
— Понимаю, — тупо повторяет Глеб, переводя дыхание.
— Конечно, еще рано судить, времени прошло мало. Но все так считают — он будет видеть. Глеб, не волнуйся, я приду завтра, с мамой. Ребята очень рвутся к тебе, и, как только Воловик разрешит, я обязательно. ..
Ануш быстро говорит еще о чем-то, что-то рассказывает.
Глеб ничего не понимает: странное спокойствие, почти равнодушие снизошло на него. Он думает уже о том, что, рискнув спуститься к телефону, поступил правильно: он узнал о Тише успокаивающую правду...
Стоявшие в очереди к телефону недовольно гудели. Глеб очнулся оттого, что какой-то старичок с седым хохолком настойчиво тянул его за локоть. Трубка еще разговаривала быстрым и чуть гортанным голосом Ануш.
— Я все понял, — сказал ей Глеб. — Жду завтра. Тут очередь большая. Будь! — Он повесил трубку, сказал старику: — Простите, — и, повернувшись, увидел Воловика.
Воловик был взбешен по-настоящему и еле сдерживал себя. Ему, видно, хотелось орать, материться, топать ногами. Таким Базанов увидел своего тихого врача впервые.
— Вы! — почему-то очень высоким, сорвавшимся голосом крикнул Лев Михайлович и замолчал, схватил Базанова за кисть левой руки, автоматически нашаривая пульс и сразу сосредоточиваясь. Его губы дрожали. Он следил за секундной стрелкой часов. Считая сердечные удары, чуть шевелил губами и все более успокаивался. Его лицо обретало обычное лениво-самоуверенное выражение. И когда он произнес: — Без работы вы меня не оставляете ни на минуту, с вами не соскучишься, — перед Базановым был уже прежний, знакомый Воловик. Самое страшное осталось позади. Гроза миновала, и Глеб сразу понял это.
— Я должен был, доктор. Я узнавал об операции, — оправдываясь, сказал он. — До выписки такое не повторится. Давайте дружить дальше.
— Идемте. Я подниму вас на грузовом лифте. И скажите спасибо вашему соседу. Без его и моего участия вам пришлось бы преодолеть... девять на два, на три — пятьдесят четыре крутые ступеньки. Вам же можно восемнадцать — максимум. И еще неизвестно, чем бы все это кончилось. Так-то, мой дорогой!
Они шли широким коридором, пол которого был вымощен белыми и желтыми кафельными плитками.
— Значит, стукачом Зыбин оказался, учтем. Но и вы, Лев Михайлович, хороши. Дело, конечно, прошлое, я не злопамятен.
— А в чем дело, в чем дело? — Воловик остановился и настороженно посмотрел назад, на Глеба.
— Ведь это вы, если не ошибаюсь, обещали узнать: кто, где и когда будет делать глазную операцию моему... — Глеб запнулся, подбирая слово. Хотел сказать «приемному отцу», но не сказал, не уверенный, что такое определение вообще существует, и закончил: — Очень близкому мне человеку.
— Боже, какой болван! — Воловик в сердцах захлопал себя по бедрам — смешно, как петух, собирающийся взлететь на забор и прокукарекать. — Я совсем забыл. Я про все забыл. Вы подумали?.. И поэтому пошли сами. Боже, какой я идиот!.. Но не сердитесь, Базанов, не сердитесь: у нас была такая ночь, такая ночь. Врагу своему не пожелаю. И утром все кувырком, все с ног на голову. Мы абсолютно зашились.
— Да что случилось, доктор?
— У нас умерли трое, все вновь прибывшие. Один за другим. Мы ничего не могли сделать, ни-че-го! Это так погано, когда у тебя на руках умирает человек, к этому знаете, Базанов, я никогда, видно, не привыкну. Хоть меняй профессию. Особенно трудно умирал один музыкант, довольно известный и еще совсем не старый. Ох, как он не хотел умирать! К инфаркту добавился и инсульт. Он ничего уже не мог сказать и говорил, говорил, молил только глазами. Странная такая фамилия, Чванов, Чмыхов? Зачем я все это вам рассказываю, Базанов? Идемте сюда, направо. За этими старыми зубоврачебными креслами, которые никто не решится выкинуть,— коридорчик. А вот и наш лифт...
— Сегодня я, так и быть, расскажу вам старую одесскую притчу. — Гриша накинул петельку ремня на дверную ручку и принялся править бритву, громко хлопая лезвием по коже. — Мой отец в особых случаях рассказывал ее разным людям. А я полагаю, ему рассказывал его дед, а может, я ошибаюсь. — Коротким и резким движением Гриша вырвал у себя из-за уха длинную волосину, рассек ее ударом блеснувшего лезвия. — Дело, конечно, не в том, кто кому рассказывал. Дело в самой притче. А кто будет сегодня броцца первым? Я думаю, Андрей Петрович. А Глеб Семенович пусть послушает пока со своим вниманием. Он же у нас сегодня как именинник.
— Именинник? Почему же? — удивился Базанов, но парикмахер оставил его вопрос без ответа, будто не слышал, делая вид, что всецело поглощен разведением мыльной пены.
— Так вот. — Гриша приступил к бритью. — Представьте, одним прекрасным жарким летним днем с вами случается несчастье. Вы обнаруживаете, что у вас начали сильно потеть ноги... Да? Что?.. Очень сильно, да. От вас уходит любимая женщина, вы больше не можете ездить в трамвае, от вас все отворачиваются. Вы больше не член общества, одним словом. Вы идете к врачу. Но врач вам не помогает, конечно. Вы кидаетесь ко всем друзьям и знакомым, от одного к другому, пока кто-то не дает вам добрый совет: идите на базар и купите волшебный камень потолаз. Что?.. Да. По-то-лаз. Есть, оказывается, и такой камень... Одним словом, вы долго ходите по базару и наконец находите этот самый потолаз — им торгует всего один представитель частного капитала. Он просит довольно высокую цену, но вы не возражаете, вы не спорите, и вот волшебный камень в ваших руках. Вы спешите с ним домой. Два-три легких движения между пальцами, и вот уже ваши ноги пахнут с ладаном. К вам возвращается любимая женщина, вы снова можете ездить в трамвае. Вы снова любимый член общества, вам все можно, вам до всего есть дело! — Гриша посмотрел на Базанова без улыбки.
— Это что — анекдот? — спросил Глеб поощрительно. — Очень смешно, Гриша.
- Это притча, но вы можете считать ее анекдотом. — Парикмахер улыбнулся грустно. — Вам тоже до всего дело. Вы любимый член общества. Вам все можно. Между прочим, сегодня на утренней врачебной пятиминутке был жуткий шухер. И все из-за вашей вчерашней самоволки. Завотделением — милая в общем-то женщина — кричала как роженица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218
Глеб чувствует, что у него подкашиваются ноги. Но сесть у телефона не на что. Можно только прислониться, к стене.
— Ну! — выдыхает он. — Что ? Говори же! — Стены и потолок круглого вестибюля начинают покачиваться и плывут, растворяются у него перед глазами. — Ну! — кричит он, собрав все силы. — Плохо ?
— Почему плохо? Самого страшного нет, не будет, — поняв, как волнуется Глеб, Ануш последние слова произносит быстро и громко. — Слышишь, считают,
операция прошла хорошо. Твердо. Точно. Ты понимаешь? Самое страшное позади, понимаешь?
— Понимаю, — тупо повторяет Глеб, переводя дыхание.
— Конечно, еще рано судить, времени прошло мало. Но все так считают — он будет видеть. Глеб, не волнуйся, я приду завтра, с мамой. Ребята очень рвутся к тебе, и, как только Воловик разрешит, я обязательно. ..
Ануш быстро говорит еще о чем-то, что-то рассказывает.
Глеб ничего не понимает: странное спокойствие, почти равнодушие снизошло на него. Он думает уже о том, что, рискнув спуститься к телефону, поступил правильно: он узнал о Тише успокаивающую правду...
Стоявшие в очереди к телефону недовольно гудели. Глеб очнулся оттого, что какой-то старичок с седым хохолком настойчиво тянул его за локоть. Трубка еще разговаривала быстрым и чуть гортанным голосом Ануш.
— Я все понял, — сказал ей Глеб. — Жду завтра. Тут очередь большая. Будь! — Он повесил трубку, сказал старику: — Простите, — и, повернувшись, увидел Воловика.
Воловик был взбешен по-настоящему и еле сдерживал себя. Ему, видно, хотелось орать, материться, топать ногами. Таким Базанов увидел своего тихого врача впервые.
— Вы! — почему-то очень высоким, сорвавшимся голосом крикнул Лев Михайлович и замолчал, схватил Базанова за кисть левой руки, автоматически нашаривая пульс и сразу сосредоточиваясь. Его губы дрожали. Он следил за секундной стрелкой часов. Считая сердечные удары, чуть шевелил губами и все более успокаивался. Его лицо обретало обычное лениво-самоуверенное выражение. И когда он произнес: — Без работы вы меня не оставляете ни на минуту, с вами не соскучишься, — перед Базановым был уже прежний, знакомый Воловик. Самое страшное осталось позади. Гроза миновала, и Глеб сразу понял это.
— Я должен был, доктор. Я узнавал об операции, — оправдываясь, сказал он. — До выписки такое не повторится. Давайте дружить дальше.
— Идемте. Я подниму вас на грузовом лифте. И скажите спасибо вашему соседу. Без его и моего участия вам пришлось бы преодолеть... девять на два, на три — пятьдесят четыре крутые ступеньки. Вам же можно восемнадцать — максимум. И еще неизвестно, чем бы все это кончилось. Так-то, мой дорогой!
Они шли широким коридором, пол которого был вымощен белыми и желтыми кафельными плитками.
— Значит, стукачом Зыбин оказался, учтем. Но и вы, Лев Михайлович, хороши. Дело, конечно, прошлое, я не злопамятен.
— А в чем дело, в чем дело? — Воловик остановился и настороженно посмотрел назад, на Глеба.
— Ведь это вы, если не ошибаюсь, обещали узнать: кто, где и когда будет делать глазную операцию моему... — Глеб запнулся, подбирая слово. Хотел сказать «приемному отцу», но не сказал, не уверенный, что такое определение вообще существует, и закончил: — Очень близкому мне человеку.
— Боже, какой болван! — Воловик в сердцах захлопал себя по бедрам — смешно, как петух, собирающийся взлететь на забор и прокукарекать. — Я совсем забыл. Я про все забыл. Вы подумали?.. И поэтому пошли сами. Боже, какой я идиот!.. Но не сердитесь, Базанов, не сердитесь: у нас была такая ночь, такая ночь. Врагу своему не пожелаю. И утром все кувырком, все с ног на голову. Мы абсолютно зашились.
— Да что случилось, доктор?
— У нас умерли трое, все вновь прибывшие. Один за другим. Мы ничего не могли сделать, ни-че-го! Это так погано, когда у тебя на руках умирает человек, к этому знаете, Базанов, я никогда, видно, не привыкну. Хоть меняй профессию. Особенно трудно умирал один музыкант, довольно известный и еще совсем не старый. Ох, как он не хотел умирать! К инфаркту добавился и инсульт. Он ничего уже не мог сказать и говорил, говорил, молил только глазами. Странная такая фамилия, Чванов, Чмыхов? Зачем я все это вам рассказываю, Базанов? Идемте сюда, направо. За этими старыми зубоврачебными креслами, которые никто не решится выкинуть,— коридорчик. А вот и наш лифт...
— Сегодня я, так и быть, расскажу вам старую одесскую притчу. — Гриша накинул петельку ремня на дверную ручку и принялся править бритву, громко хлопая лезвием по коже. — Мой отец в особых случаях рассказывал ее разным людям. А я полагаю, ему рассказывал его дед, а может, я ошибаюсь. — Коротким и резким движением Гриша вырвал у себя из-за уха длинную волосину, рассек ее ударом блеснувшего лезвия. — Дело, конечно, не в том, кто кому рассказывал. Дело в самой притче. А кто будет сегодня броцца первым? Я думаю, Андрей Петрович. А Глеб Семенович пусть послушает пока со своим вниманием. Он же у нас сегодня как именинник.
— Именинник? Почему же? — удивился Базанов, но парикмахер оставил его вопрос без ответа, будто не слышал, делая вид, что всецело поглощен разведением мыльной пены.
— Так вот. — Гриша приступил к бритью. — Представьте, одним прекрасным жарким летним днем с вами случается несчастье. Вы обнаруживаете, что у вас начали сильно потеть ноги... Да? Что?.. Очень сильно, да. От вас уходит любимая женщина, вы больше не можете ездить в трамвае, от вас все отворачиваются. Вы больше не член общества, одним словом. Вы идете к врачу. Но врач вам не помогает, конечно. Вы кидаетесь ко всем друзьям и знакомым, от одного к другому, пока кто-то не дает вам добрый совет: идите на базар и купите волшебный камень потолаз. Что?.. Да. По-то-лаз. Есть, оказывается, и такой камень... Одним словом, вы долго ходите по базару и наконец находите этот самый потолаз — им торгует всего один представитель частного капитала. Он просит довольно высокую цену, но вы не возражаете, вы не спорите, и вот волшебный камень в ваших руках. Вы спешите с ним домой. Два-три легких движения между пальцами, и вот уже ваши ноги пахнут с ладаном. К вам возвращается любимая женщина, вы снова можете ездить в трамвае. Вы снова любимый член общества, вам все можно, вам до всего есть дело! — Гриша посмотрел на Базанова без улыбки.
— Это что — анекдот? — спросил Глеб поощрительно. — Очень смешно, Гриша.
- Это притча, но вы можете считать ее анекдотом. — Парикмахер улыбнулся грустно. — Вам тоже до всего дело. Вы любимый член общества. Вам все можно. Между прочим, сегодня на утренней врачебной пятиминутке был жуткий шухер. И все из-за вашей вчерашней самоволки. Завотделением — милая в общем-то женщина — кричала как роженица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218