Казалось, потрясенные случившимся, они вели себя бестолково. Исчезла их устремленность, не чувствовалось высшей целесообразности. Глеб ушел разочарованный...
Это было давно, в детстве. А сегодня, вспомнив тот осенний лужский лес и разоренный муравейник, Глеб подумал, что зря он тогда удивлялся: и люди ведут себя так же, когда по злой воле горят и рушатся их города. Мысль сравнивать порядок муравейника с немецким армейским порядком, пришедшая в голову автору книжки, которую Глеб листал вчера, ОПЯТЬ представилась ему бредовой. Чепуха! За годы войны Глеб насмотрелся всяких немцев и мог точно сказать, что больше всего его поражало, как разваливался и разлетался в пух и прах отличный военный механизм, если он попадал в трудные условия и его не смазывали своевременным приказом сверху. Расчлененный на колесики и винтики, он еще жил и даже храбро сражался порой, но это была борьба смертников, примирившихся со смертью или охваченных подлым страхом уцелеть во что бы то ни стало. Тут не было места святой идее борьбы за правое дело, не было места добрым и великим чувствам, которые Глеб столь часто видел в сорок первом году, — товариществу, братству, самопожертвованию наших людей...
Вот вспомнился муравейник из детства, и сухой соснячок, и лужский лес, хотя тот лес выглядел совсем по-иному, чем этот, чебоксарский. Тот был осенний, прогретый за лето и высушенный солнцем, багряно-медные стояли, не шелохнувшись, корабельные сосны.
Этот летний прибрежный лес был совсем иным. И не лес даже — густой кустарник, деревья-малолетки, ольха да береза. Наверное, потому и вспомнилось детство, что тепло было здесь и покойно, неумолчно гудели пчелы, трещали в траве кузнечики. Лес был мирный, как и тот, довоенный. И не надо было таиться в нем, зарываться в землю, рыть окопы, маскировать себя его зеленью. Можно спокойно, а не короткими перебежками, двигаться по тропе, можно по-доброму смотреть вокруг и любоваться этим днем и этим лесом и знать, что завтра опять будешь ты и этот лес, что завтра снова можно будет приехать сюда...
Тропинка вынырнула из кустов, поближе к песчаной отмели, и Глеб снова с удовольствием зашлепал по воде.Из-под ног его одним росчерком, суматошно шарахнулась стайка голубовато-серых прозрачных мальков и остановилась в метре, взблескивая в лучах солнца, без труда пробивающих и просвечивающих до дна темную до зеленоватой черноты волжскую воду. Большая рыба, немыслимо прогнувшись, с плеском выпрыгнула из воды неподалеку и, играя, ушла на глубину. Глеб почувствовал, как ощущение глубокого и беспричинного восторга овладевает им и захватывает его целиком. Ощущение было сильным и осязаемым, точно ожог. Захотелось бежать, взбрыкивая, гикая от радости, кинуться головой вперед в синюю воду. И снова, уже в который раз за сегодняшний день, вернулось ожидание чего-то необычного, что должно обязательно произойти здесь и непременно сегодня.
Глеб не очень-то и удивился, увидев Валю. Она шла ему навстречу босиком, в коротком розовом сарафане, открывающем ее хрупкие плечи и круглые коленки. Ноги у Вали были темные, с маленькими ступнями, а плечи и шея — белые, слегка порозовевшие, лишь чуть тронутые загаром. Валя шла со стороны солнца. Солнце огромным желтым глазом вставало из-за ее головы и пронизывало ее волосы. Таким коричнево-желтым светом горит янтарный камень или смоляная слеза на коре дерева, просвеченные солнечным лучом. Глеб залюбовался девушкой: Валя показалась ему неузнаваемо новой и красивой. Легкая и воздушная, она словно не шла, а медленно взлетала, будто бы
парила,— так казалось, наверное, из-за солнечных лучей, высвечивающих ее фигуру, бьющих прямо в глаза и слепящих Глеба.
— Ты что тут? — спросил он.
— А ты?
— Гуляю.
— И я. — Она засмеялась, но посмотрела на него совсем серьезно и смело. И протянула руку, взяв туфли в левую.
— Ну, здравствуй, — сказал он, пожимая ее теплую, сухую ладонь. — Тогда давай гулять вместе.
Они улыбнулись друг другу, не размыкая рук. И пошли так, радостно и молча держась за руки, в сторону солнца. А потом разом заговорили, перебивая один другого и торопясь, словно было им отпущено всего несколько минут и они боялись, что им не дадут поговорить и они не расскажут о себе что-то очень важное.
Но идти так быстро и разговаривать было трудно. Глеб уже порядком устал и все высматривал на берегу либо старую лодку, либо хоть корягу или топляк, выброшенный па отмель. Они далеко удалились от места их встречи и еще дальше от сходен, куда причаливал паром, но берег был по-прежнему пуст. Ни одного человека, совсем тихо вокруг. Даже пчелы исчезли и кузнечики замолчали. И только солнце никак не могло угомониться за день и по-прежнему било им в глаза.
— Ну куда ты меня тянешь? — спросила Валя и остановилась. — Давай лучше выкупаемся, пока тепло и солнце. — Она стала опускаться на песок, одновременно плавным и женственным неповторимым движением сбрасывая через голову сарафан, и улеглась животом на песок.— Ты будешь купаться?
— Нельзя мне,— сказал Глеб, усаживаясь рядом. Он отворачивался от нее, но в глаза упрямо лезли голые ее ноги, худенькие плечи, перетянутые черными широкими бретельками, и завиток неровно подстриженных волос на хрупкой шее. — Врачи запрещают. Одно купание — и еще месяц больничной койки. Не хочу.
— Ну и я не буду,— успокоила его Валя.— Хватит: и так день не вылезала из воды до посинения. Давай поговорим.
— О чем?
— Ну, о жизни.
— А что о ней говорить?
— А что ты о ней думаешь?
— О своей?
— О своей и вообще — о людской. — Она перевернулась и приподнялась на локте. Глеб увидел маленький тугой комочек груди, и кровь ударила ему в лицо. Валя перехватила его взгляд, покраснела и опустила голову на скрещенные на песке руки.
— Что ты? - спросил он пересохшим вдруг ртом.
— Так... Говори, ну.
Он стал посмеиваться над тем, что в последнее время все стали почему-то задавать друг другу такие вопросы, хотя война идет, а раз война идет, никто о себе знать ничего не может и загадывать ничего не может. Вот и полковник, летчик в госпитале, Герой Советского Союза, все выспрашивал его о том же. И с Валей и другими они ведь беседовали в общежитии.
Валя заметила, что тогда был один разговор, а сейчас другой, и ей интересно, что думает о будущем Глеб, есть ли у него близкий человек, вернее девушка, к которой он хотел бы вернуться после победы, чтобы быть с ней всегда, из мирной ли она еще жизни или познакомился Глеб с ней на фронте, любит ли он ее, переписываются ли они? Говоря так, Валя пытливо глядела на Глеба громадными своими глазами, временами они вспыхивали под солнечным лучом и казались совсем светлыми.
Отвечая односложно, отшучиваясь и напуская туману, Глеб думал над тем, почему это Валя вдруг заинтересовалась им, — ведь всегда она сердилась на него, бывала даже резка и заносчива, а тут такое внимание и такое вдруг дружеское участие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218
Это было давно, в детстве. А сегодня, вспомнив тот осенний лужский лес и разоренный муравейник, Глеб подумал, что зря он тогда удивлялся: и люди ведут себя так же, когда по злой воле горят и рушатся их города. Мысль сравнивать порядок муравейника с немецким армейским порядком, пришедшая в голову автору книжки, которую Глеб листал вчера, ОПЯТЬ представилась ему бредовой. Чепуха! За годы войны Глеб насмотрелся всяких немцев и мог точно сказать, что больше всего его поражало, как разваливался и разлетался в пух и прах отличный военный механизм, если он попадал в трудные условия и его не смазывали своевременным приказом сверху. Расчлененный на колесики и винтики, он еще жил и даже храбро сражался порой, но это была борьба смертников, примирившихся со смертью или охваченных подлым страхом уцелеть во что бы то ни стало. Тут не было места святой идее борьбы за правое дело, не было места добрым и великим чувствам, которые Глеб столь часто видел в сорок первом году, — товариществу, братству, самопожертвованию наших людей...
Вот вспомнился муравейник из детства, и сухой соснячок, и лужский лес, хотя тот лес выглядел совсем по-иному, чем этот, чебоксарский. Тот был осенний, прогретый за лето и высушенный солнцем, багряно-медные стояли, не шелохнувшись, корабельные сосны.
Этот летний прибрежный лес был совсем иным. И не лес даже — густой кустарник, деревья-малолетки, ольха да береза. Наверное, потому и вспомнилось детство, что тепло было здесь и покойно, неумолчно гудели пчелы, трещали в траве кузнечики. Лес был мирный, как и тот, довоенный. И не надо было таиться в нем, зарываться в землю, рыть окопы, маскировать себя его зеленью. Можно спокойно, а не короткими перебежками, двигаться по тропе, можно по-доброму смотреть вокруг и любоваться этим днем и этим лесом и знать, что завтра опять будешь ты и этот лес, что завтра снова можно будет приехать сюда...
Тропинка вынырнула из кустов, поближе к песчаной отмели, и Глеб снова с удовольствием зашлепал по воде.Из-под ног его одним росчерком, суматошно шарахнулась стайка голубовато-серых прозрачных мальков и остановилась в метре, взблескивая в лучах солнца, без труда пробивающих и просвечивающих до дна темную до зеленоватой черноты волжскую воду. Большая рыба, немыслимо прогнувшись, с плеском выпрыгнула из воды неподалеку и, играя, ушла на глубину. Глеб почувствовал, как ощущение глубокого и беспричинного восторга овладевает им и захватывает его целиком. Ощущение было сильным и осязаемым, точно ожог. Захотелось бежать, взбрыкивая, гикая от радости, кинуться головой вперед в синюю воду. И снова, уже в который раз за сегодняшний день, вернулось ожидание чего-то необычного, что должно обязательно произойти здесь и непременно сегодня.
Глеб не очень-то и удивился, увидев Валю. Она шла ему навстречу босиком, в коротком розовом сарафане, открывающем ее хрупкие плечи и круглые коленки. Ноги у Вали были темные, с маленькими ступнями, а плечи и шея — белые, слегка порозовевшие, лишь чуть тронутые загаром. Валя шла со стороны солнца. Солнце огромным желтым глазом вставало из-за ее головы и пронизывало ее волосы. Таким коричнево-желтым светом горит янтарный камень или смоляная слеза на коре дерева, просвеченные солнечным лучом. Глеб залюбовался девушкой: Валя показалась ему неузнаваемо новой и красивой. Легкая и воздушная, она словно не шла, а медленно взлетала, будто бы
парила,— так казалось, наверное, из-за солнечных лучей, высвечивающих ее фигуру, бьющих прямо в глаза и слепящих Глеба.
— Ты что тут? — спросил он.
— А ты?
— Гуляю.
— И я. — Она засмеялась, но посмотрела на него совсем серьезно и смело. И протянула руку, взяв туфли в левую.
— Ну, здравствуй, — сказал он, пожимая ее теплую, сухую ладонь. — Тогда давай гулять вместе.
Они улыбнулись друг другу, не размыкая рук. И пошли так, радостно и молча держась за руки, в сторону солнца. А потом разом заговорили, перебивая один другого и торопясь, словно было им отпущено всего несколько минут и они боялись, что им не дадут поговорить и они не расскажут о себе что-то очень важное.
Но идти так быстро и разговаривать было трудно. Глеб уже порядком устал и все высматривал на берегу либо старую лодку, либо хоть корягу или топляк, выброшенный па отмель. Они далеко удалились от места их встречи и еще дальше от сходен, куда причаливал паром, но берег был по-прежнему пуст. Ни одного человека, совсем тихо вокруг. Даже пчелы исчезли и кузнечики замолчали. И только солнце никак не могло угомониться за день и по-прежнему било им в глаза.
— Ну куда ты меня тянешь? — спросила Валя и остановилась. — Давай лучше выкупаемся, пока тепло и солнце. — Она стала опускаться на песок, одновременно плавным и женственным неповторимым движением сбрасывая через голову сарафан, и улеглась животом на песок.— Ты будешь купаться?
— Нельзя мне,— сказал Глеб, усаживаясь рядом. Он отворачивался от нее, но в глаза упрямо лезли голые ее ноги, худенькие плечи, перетянутые черными широкими бретельками, и завиток неровно подстриженных волос на хрупкой шее. — Врачи запрещают. Одно купание — и еще месяц больничной койки. Не хочу.
— Ну и я не буду,— успокоила его Валя.— Хватит: и так день не вылезала из воды до посинения. Давай поговорим.
— О чем?
— Ну, о жизни.
— А что о ней говорить?
— А что ты о ней думаешь?
— О своей?
— О своей и вообще — о людской. — Она перевернулась и приподнялась на локте. Глеб увидел маленький тугой комочек груди, и кровь ударила ему в лицо. Валя перехватила его взгляд, покраснела и опустила голову на скрещенные на песке руки.
— Что ты? - спросил он пересохшим вдруг ртом.
— Так... Говори, ну.
Он стал посмеиваться над тем, что в последнее время все стали почему-то задавать друг другу такие вопросы, хотя война идет, а раз война идет, никто о себе знать ничего не может и загадывать ничего не может. Вот и полковник, летчик в госпитале, Герой Советского Союза, все выспрашивал его о том же. И с Валей и другими они ведь беседовали в общежитии.
Валя заметила, что тогда был один разговор, а сейчас другой, и ей интересно, что думает о будущем Глеб, есть ли у него близкий человек, вернее девушка, к которой он хотел бы вернуться после победы, чтобы быть с ней всегда, из мирной ли она еще жизни или познакомился Глеб с ней на фронте, любит ли он ее, переписываются ли они? Говоря так, Валя пытливо глядела на Глеба громадными своими глазами, временами они вспыхивали под солнечным лучом и казались совсем светлыми.
Отвечая односложно, отшучиваясь и напуская туману, Глеб думал над тем, почему это Валя вдруг заинтересовалась им, — ведь всегда она сердилась на него, бывала даже резка и заносчива, а тут такое внимание и такое вдруг дружеское участие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218