первый встречный показал.
После долгих объяснений в бюро пропусков Глебу сообщили: рядовая Лебедева по семейным обстоятельствам откомандирована вчера в Москву для дальнейшего прохождения службы.Глеб медленно побрел вниз по улице. Но и сотни шагов не отошел — догнала его девчонка, ефрейтор из школы связи. Козырнула по всем правилам устава, попросила разрешения обратиться к сержанту, поинтересовалась, не Базанов ли его фамилия. Услышав утвердительный ответ, она, извинившись, тем не менее потребовала документ и, удостоверившись, что перед ней именно Базанов, протянула ему конверт.
Полысаловской финкой Глеб осторожно вскрыл его. Это было письмо от Вали.«Глеб, здравствуй! — писала она. — Почему-то уверена, что ты придешь повидать меня, значит и получишь это письмо. Только что узнала: откомандировывают в Москву. Видишь, не пришлось мне разыскивать отца, он сам нашел меня. Я очень жду встречи, а что будет потом не знаю, не представляю. Очень у меня мало времени, и мысли нес разбегаются, а хотелось сказать тебе самое важное, самое главное...
Но теперь уж совсем некогда. И я скажу. Хотя мне трудно, но ради этого я и взялась за письмо... Тогда на берегу Волги... Зачем? Ты ведь все, все испортил. Ну взял своими руками и испортил, сломал. Взял и все разрушил. Я ведь полюбила тебя давно, на том самом нашем вечере. И потом. И думала, какой ты хороший и добрый. И молила бога (а я в бога не верю), чтоб только не разочароваться в тебе, не ошибиться. Ты бы позвал только — я и сама к тебе пришла. И нее, все тебе бы отдала (и мне совсем не стыдно говорить тебе это). А ты? Дурак, дурак ты, Глебка... И сразу во мне все пропало, ушло. И ты, которого я продумала, исчез — правда, я не вру. Прости.
А вот теперь и разлучаемся мы. Навсегда, наверное, так и надо, так и лучше. Потому что, мне кажется, я опять люблю тебя.
Прощай. Будь всегда ко всем добрым.
Валя».
Несколько раз перечитал Базанов письмо. И долго шел, задумавшись, не разбирая, куда идет. Оказавшись на набережной, он остановился у балюстрады, где недавно сидели они с Валей. Встретит ли он ее когда-нибудь? Уже столько людей, с которыми сводила его
жизнь, которые были близки ему и дороги, уходили из нее, оставляя по себе добрую память и сожаление о том, что знакомство, а порой и дружба с ними были столь кратки. Теперь вот ушла и Валя. Слишком поздно сказала, что любила его. Что ж! Человек может ко всему привыкнуть, должен привыкнуть. Надо привыкать и к потерям. Надо брать себя в руки. И срочно решать, где жить, где работать...
Маша и Зоя, узнав о демобилизации Глеба, приняли самое живейшее участие в его судьбе. С их помощью в тот же вечер был снят угол за печкой у Марии Михайловны, которую они заверили, что Базанов скромнейший, добрейший, непьющий и добродетель-
нейший парен!.. Полнилась крыша над головой, а это уже кое-что значило.На следующий вечер торжественно провожали Го-робца и обмывали его законное бракосочетание с Зоей.
Стол ломился от продуктов, на их приобретение ушли оба продовольственных аттестата и все деньги Петра, Глеба и-Павлуши Хрупова. Сначала всем было несело и хорошо дружно пили и ели, произносили тосты, пели хором. Первой загрустила Зоя. Замолчала, задумалась и вдруг неутешно расплакалась: встретились нежданно-негаданно, полюбили друг друга, вот уж и расставаться надо, а война идет, и людей убивают, и Петю могут убить. Зачем ей эта свадьба И проводы — зачем все?!
Никто не мог ответить Зое на этот вопрос, и что-то сразу изменилось в общем настроении. Маша шепнула, что молодых следует оставить одних, а всем надо пойти па Волгу, проветриться.
По дороге Глеб рассказывал Павлу о своих бедах.
— Бывалый человек, а паникуешь, — как всегда коротко отозвался тот. — Ты на двух ногах стоишь, тебе что.
— Это в армии я бывалый, на двух ногах, — возразил Глеб. — А на гражданке каким был, таким и остался,— школьник.
— Разве тебя одного демобилизовали,— возразил в свою очередь Хрупов.— Знаешь, как говорят: дуй до горы, в гору поможем, а с горы сам поедешь.
Сердитый парень. Разве объяснишь ему свои сомнения, когда он сам нуждается в сочувствии и поддержке?
Они остановились у лестницы, ведущей на пристань. Внизу заканчивалась посадка на пароход. Как всегда, бурлила, шумела, растекаясь по палубам, человеческая река. Торопились опоздавшие, кричали и плакали дети, кого-то не пускали с большим багажом, чье-то место оказалось уже занятым, у кого-то украли чемодан. Гулко плюхала вода о борт пристани, поскрипывали спаи. Мальчишка-матрос, важный от сознания своей роли, боролся с толстым канатом, пытана, спять его с кнехта. Поднимали трап. Дзенькнул колокол, ему огне гни последний пароходный гудок, разнесшийся эхом над волжскими берегами.
— Уходит, - сказала мечтательно Маша. И добавила со вздохом: Когда же и мы поедем куда-нибудь, а, мальчики ?
Большую и прекрасную белую птицу сносило течением на середину Волги. Уже не видны были па ней беспокойные, суетящиеся люди, не слышен их шум и голоса. Пенистый бурун возник за кормой. Пароход заревел победно, торжествующе и, выгребая полукругом против реки, дрожа от нетерпения, двинулся вниз, в сторону Горького. И все долго провожали его взглядами. Разговаривать не хотелось: каждый молча думал о своем...
Все дальше и дальше на Запад двигалась война. Наши войска взяли Минск, освобождают Белоруссию, дерутся за Украину, гонят немцев. Каждый день новые села и города становятся опять советскими. Возвращаются люди в родные места. Пусть ждет их пепелище, разрушенный дом, вырубленный сад. «Построим, восстановим, насадим: пустое место, по родное, свое». Плывут, едут, стремятся назад и те, кто был эвакуирован на Волгу, за Урал: «Доедем, доберемся, доползем: хотим участвовать в празднике, который будет и на нашей улице,— она лучшая на земле».
Пристани, вокзалы. Переполненные пароходы, товаро-пассажирские поезда. Люди на крышах, в тамбурах, на подножках. «Ты едешь — подвинься, всем надо
ехать». Пути, забитые воинскими эшелонами и техникой,— им «зеленая улица». Толпы людей — бивуаками — на перронах. Многосуточные очереди около билетных касс, очереди за кипятком, на продпунктах. Кажется, как и в сорок первом, встало на колеса все человечество. Только настроение теперь другое — «Мы побеждаем! Скоро конец войне!»
Петю Горобца проводили на вокзал, к самому поезду. Свой тощий вещмешок он отдал какому-то солдату-танкисту, чтоб тот занял место, а сам остался: заберешься в вагон — обратно не вылезешь. Посадка производилась на пятом пути. Ребята стояли на узком пространстве между составами, в самой толчее. К паровозу и от паровоза бежали люди е пещами, вылезали из-под вагонов, штурмовали ступеньки, цеплялись за оконные рамы. Горобец молча обнимал Зою.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218
После долгих объяснений в бюро пропусков Глебу сообщили: рядовая Лебедева по семейным обстоятельствам откомандирована вчера в Москву для дальнейшего прохождения службы.Глеб медленно побрел вниз по улице. Но и сотни шагов не отошел — догнала его девчонка, ефрейтор из школы связи. Козырнула по всем правилам устава, попросила разрешения обратиться к сержанту, поинтересовалась, не Базанов ли его фамилия. Услышав утвердительный ответ, она, извинившись, тем не менее потребовала документ и, удостоверившись, что перед ней именно Базанов, протянула ему конверт.
Полысаловской финкой Глеб осторожно вскрыл его. Это было письмо от Вали.«Глеб, здравствуй! — писала она. — Почему-то уверена, что ты придешь повидать меня, значит и получишь это письмо. Только что узнала: откомандировывают в Москву. Видишь, не пришлось мне разыскивать отца, он сам нашел меня. Я очень жду встречи, а что будет потом не знаю, не представляю. Очень у меня мало времени, и мысли нес разбегаются, а хотелось сказать тебе самое важное, самое главное...
Но теперь уж совсем некогда. И я скажу. Хотя мне трудно, но ради этого я и взялась за письмо... Тогда на берегу Волги... Зачем? Ты ведь все, все испортил. Ну взял своими руками и испортил, сломал. Взял и все разрушил. Я ведь полюбила тебя давно, на том самом нашем вечере. И потом. И думала, какой ты хороший и добрый. И молила бога (а я в бога не верю), чтоб только не разочароваться в тебе, не ошибиться. Ты бы позвал только — я и сама к тебе пришла. И нее, все тебе бы отдала (и мне совсем не стыдно говорить тебе это). А ты? Дурак, дурак ты, Глебка... И сразу во мне все пропало, ушло. И ты, которого я продумала, исчез — правда, я не вру. Прости.
А вот теперь и разлучаемся мы. Навсегда, наверное, так и надо, так и лучше. Потому что, мне кажется, я опять люблю тебя.
Прощай. Будь всегда ко всем добрым.
Валя».
Несколько раз перечитал Базанов письмо. И долго шел, задумавшись, не разбирая, куда идет. Оказавшись на набережной, он остановился у балюстрады, где недавно сидели они с Валей. Встретит ли он ее когда-нибудь? Уже столько людей, с которыми сводила его
жизнь, которые были близки ему и дороги, уходили из нее, оставляя по себе добрую память и сожаление о том, что знакомство, а порой и дружба с ними были столь кратки. Теперь вот ушла и Валя. Слишком поздно сказала, что любила его. Что ж! Человек может ко всему привыкнуть, должен привыкнуть. Надо привыкать и к потерям. Надо брать себя в руки. И срочно решать, где жить, где работать...
Маша и Зоя, узнав о демобилизации Глеба, приняли самое живейшее участие в его судьбе. С их помощью в тот же вечер был снят угол за печкой у Марии Михайловны, которую они заверили, что Базанов скромнейший, добрейший, непьющий и добродетель-
нейший парен!.. Полнилась крыша над головой, а это уже кое-что значило.На следующий вечер торжественно провожали Го-робца и обмывали его законное бракосочетание с Зоей.
Стол ломился от продуктов, на их приобретение ушли оба продовольственных аттестата и все деньги Петра, Глеба и-Павлуши Хрупова. Сначала всем было несело и хорошо дружно пили и ели, произносили тосты, пели хором. Первой загрустила Зоя. Замолчала, задумалась и вдруг неутешно расплакалась: встретились нежданно-негаданно, полюбили друг друга, вот уж и расставаться надо, а война идет, и людей убивают, и Петю могут убить. Зачем ей эта свадьба И проводы — зачем все?!
Никто не мог ответить Зое на этот вопрос, и что-то сразу изменилось в общем настроении. Маша шепнула, что молодых следует оставить одних, а всем надо пойти па Волгу, проветриться.
По дороге Глеб рассказывал Павлу о своих бедах.
— Бывалый человек, а паникуешь, — как всегда коротко отозвался тот. — Ты на двух ногах стоишь, тебе что.
— Это в армии я бывалый, на двух ногах, — возразил Глеб. — А на гражданке каким был, таким и остался,— школьник.
— Разве тебя одного демобилизовали,— возразил в свою очередь Хрупов.— Знаешь, как говорят: дуй до горы, в гору поможем, а с горы сам поедешь.
Сердитый парень. Разве объяснишь ему свои сомнения, когда он сам нуждается в сочувствии и поддержке?
Они остановились у лестницы, ведущей на пристань. Внизу заканчивалась посадка на пароход. Как всегда, бурлила, шумела, растекаясь по палубам, человеческая река. Торопились опоздавшие, кричали и плакали дети, кого-то не пускали с большим багажом, чье-то место оказалось уже занятым, у кого-то украли чемодан. Гулко плюхала вода о борт пристани, поскрипывали спаи. Мальчишка-матрос, важный от сознания своей роли, боролся с толстым канатом, пытана, спять его с кнехта. Поднимали трап. Дзенькнул колокол, ему огне гни последний пароходный гудок, разнесшийся эхом над волжскими берегами.
— Уходит, - сказала мечтательно Маша. И добавила со вздохом: Когда же и мы поедем куда-нибудь, а, мальчики ?
Большую и прекрасную белую птицу сносило течением на середину Волги. Уже не видны были па ней беспокойные, суетящиеся люди, не слышен их шум и голоса. Пенистый бурун возник за кормой. Пароход заревел победно, торжествующе и, выгребая полукругом против реки, дрожа от нетерпения, двинулся вниз, в сторону Горького. И все долго провожали его взглядами. Разговаривать не хотелось: каждый молча думал о своем...
Все дальше и дальше на Запад двигалась война. Наши войска взяли Минск, освобождают Белоруссию, дерутся за Украину, гонят немцев. Каждый день новые села и города становятся опять советскими. Возвращаются люди в родные места. Пусть ждет их пепелище, разрушенный дом, вырубленный сад. «Построим, восстановим, насадим: пустое место, по родное, свое». Плывут, едут, стремятся назад и те, кто был эвакуирован на Волгу, за Урал: «Доедем, доберемся, доползем: хотим участвовать в празднике, который будет и на нашей улице,— она лучшая на земле».
Пристани, вокзалы. Переполненные пароходы, товаро-пассажирские поезда. Люди на крышах, в тамбурах, на подножках. «Ты едешь — подвинься, всем надо
ехать». Пути, забитые воинскими эшелонами и техникой,— им «зеленая улица». Толпы людей — бивуаками — на перронах. Многосуточные очереди около билетных касс, очереди за кипятком, на продпунктах. Кажется, как и в сорок первом, встало на колеса все человечество. Только настроение теперь другое — «Мы побеждаем! Скоро конец войне!»
Петю Горобца проводили на вокзал, к самому поезду. Свой тощий вещмешок он отдал какому-то солдату-танкисту, чтоб тот занял место, а сам остался: заберешься в вагон — обратно не вылезешь. Посадка производилась на пятом пути. Ребята стояли на узком пространстве между составами, в самой толчее. К паровозу и от паровоза бежали люди е пещами, вылезали из-под вагонов, штурмовали ступеньки, цеплялись за оконные рамы. Горобец молча обнимал Зою.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218