Когда что вырастет?! Моя мысль идет в другом направлении. Песок нужно склеить. Да, да! На всех опасных участках полить барханы с самолетов специальной эмульсией. Она, как цемент, намертво песок схватит! Дорого, считаете? Ничуть! Над эмульсией я уже работаю. Она будет на нефти и не дороже, чем здешняя соленая вода».
Васе оставалась лишь мелочь — изготовить эту самую эмульсию. «Большим городом наш Караташ становится. Самым настоящим, замечательным городом,— темпераментно констатировал Нарик Мамедов, жгучий брюнет, все еще ожидающий конца монтажа своей подстанции. — Теперь и свой городской сумасшедший объявился!» Он невзлюбил Васю Жогличева, считал, что тот придуривается, не скрывал неприязненного к нему отношения, а потом рукой махнул, заявив, что на этой стройке каждый с ума сходит по-своему, и вообще, канал — дело темное: одно — планы, проекты, другое — злая природа.
Как в воду глядел Мамедов! С его помощью и посчастливилось Глебу познакомиться с Асей.Как-то под вечер Нарик пригласил Глеба навестить земляка, обитающего в соседнем доме-общежитии,— попить замечательного азербайджанского вина, которое доставили с оказией по случаю тридцатилетия земляка. Караташские вечера отличались известным однообразием, чаще всего заканчивались коллективным шумным ужином в ресторане (если удавалось проникнуть туда и раздобыть хоть несколько плацкартных мест) или холостяцкой гостиничной складчиной — чем бог пошлет! — в своей комнате, где в таких случаях столом служила кровать, на которую укладывали два-три чемодана. Весьма надоело Глебу подобное постоянство, а тут Мамедов чуть ли не семейную посиделку предлагает — с древним, как сам Каспий, вином, музыкой и самыми прекрасными в Караташе девушками. Ни минуты не колеблясь, Глеб согласился. Пошли втроем: он, Нарик, Рафаил. И земляка на месте застали — тот сам собирался в гости. Маленький, с громадной грудью, похожий на голубя и на популярного певца Бейбутова одновременно, земляк брился, используя
вместо зеркала открытую оконную раму. Опасная бритва летала вокруг его толстых щек стремительно, точно ласточка перед дождем. Бакинец был такой черноволосый, что казался сиреневым. И борода его, просвечивавшая даже из-под облаков мыльной пены, скрипела при прикосновении бритвы, будто пила, которую взялся править и разводить тонким напильником неопытный пильщик.
Оказалось, Нарик перепутал все. Но уже в следующую минуту ситуация прояснилась. Свое тридцатилетие бакинец благополучно отпраздновал еще два года назад в Цимле, сегодня же тридцатилетие отмечает его землячка, замечательная девушка Севиль, которая и приглашает в свой дом всех своих друзей и вообще всех хороших людей, готовых пожелать ей счастья и доброго здравия. Будет много замечательного вина, музыки, замечательных девушек. Они идут туда сейчас же — все! — и пусть потом кто-нибудь из них посмеет сказать, что он пожалел о потерянном времени, что это был не самый замечательный день рождения за все время существования этого пыльного Караташа!
Севиль жила неподалеку, за сквером, в старом кара-ташском общежитии, захватившем теперь почти весь Дом культуры. Из большой комнаты было вынесено все лишнее, столы установлены буквой «ш», кресла — из кинозала, с поднимающимися сиденьями, сцепленные по десять, стены украшены смешными лозунгами, призывами и рисунками, чахлыми представителями летней флоры пустыни. Веселье шло уже во всю ширь, а народу под гостеприимной крышей собралось более чем достаточно.
Нарик, Рафаил и их земляк, быстро сориентировавшись, один громче другого выкрикивая традиционные азербайджанские приветствия, кинулись обнимать Севиль и ее нареченного, ибо пышное торжество оказалось вовсе и не днем рождения, а свадьбой геологини Севиль Азизбековой с отличным парнем, «богом погоды», замечательным метеорологом Толей Мовчаном.
В мгновение ока оттертый от спутников, Базанов неприкаянно толкался среди толпы гостей. Он сунулся было к двери, чтобы исчезнуть, но тут ввалилась еще группа приглашенных (или самозванцев вроде него — кто их разберет!), и Глеба вновь выдвинули на середи-
ну комнаты. Как ему показалось, сидящие во главе стола, слева и справа от молодоженов, смотрели на него с интересом, явно ожидая, что он скажет нечто потрясающее от имени вновь пришедших. К счастью, с дарами вышел вперед смуглолицый парень в черной чуст-ской тюбетейке, за ним — еще один парень и девушка, и Глеб снова оказался на заднем плане, за ними, и вновь получил возможность подготовить себе путь к бегству.
Кто-то рассмеялся рядом — звонко, заливисто, но не обидно — и окликнул его. Он не понял, кто позвал его, потому что позвали не по имени, а сказали просто: «идите сюда» или «садитесь сюда». Он не разобрал и что сказали — кругом галдели, смеялись, разговаривали, произносили тосты, чокались, и все звуки сливались в гул, будто шла по улице колонна демонстрантов. Глеба потянули за рукав. Он обернулся и наконец увидел девушку, которая звала его и предлагала ему место. Он опустился рядом и уставился на нее. Она не показалась ему красивой, но что-то в ее лице, в косом разрезе глаз, в четкой линии высоких скул привлекло его внимание. Девушка с удовольствием жевала мясо, хрумкала редиской, прихлебывала из кружки рубинового цвета вино. И чувствовала себя здесь как дома. Похоже, все ей нравилось — и суетливая толчея, и шум, и обилие незнакомых лиц. «Наверное, подружка Севиль,— подумал Глеб, изредка поглядывая на девушку. — Надо бы познакомиться. А впрочем, зачем?» — решил он, заметив, что она уже не интересуется им, а живо пикируется с соседом справа, достаточно нагрузившимся азербайджанским вином и хорошо закусившим молодой джейраниной.
— Вот вам стакан,— сказала соседка, повернувшись вдруг к Глебу и изучающе-пристально глядя ему в глаза. — Наливайте. Вилку не найдете, берите мою или действуйте руками. Смелей! — И она улыбнулась ему. — Ни минуты простоя, товарищ!
— Вам нравится здесь? — спросил он.
— Нравится. Даже то, что не нравится вам.
— Вы знаете, что не нравится мне?
— Я вижу, — она сказала просто, без тени рисовки, и опять улыбнулась. — Весь этот дружеский бедлам, где никто никого не знает, а вы чувствуете себя лишним.
— Мне все равно,— сказал Глеб.
— А я три месяца в поле, от людей отвыкла. И теперь мне радостно.
— Вы геолог?
— Хотите наконец познакомиться? — она протянула руку.— Зовут меня Ася, а вас? Кто вы?
— Глеб Базанов, из двадцать первой.
— И что вы там делаете?
— Копаемся. Играем в песочек.
Ася посмотрела на него с неудовольствием, прищурив глаза:
— Копаетесь? А в чем, если не секрет? В песке, в золоте? — Сказала: — Не надо со мной загадочно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218
Васе оставалась лишь мелочь — изготовить эту самую эмульсию. «Большим городом наш Караташ становится. Самым настоящим, замечательным городом,— темпераментно констатировал Нарик Мамедов, жгучий брюнет, все еще ожидающий конца монтажа своей подстанции. — Теперь и свой городской сумасшедший объявился!» Он невзлюбил Васю Жогличева, считал, что тот придуривается, не скрывал неприязненного к нему отношения, а потом рукой махнул, заявив, что на этой стройке каждый с ума сходит по-своему, и вообще, канал — дело темное: одно — планы, проекты, другое — злая природа.
Как в воду глядел Мамедов! С его помощью и посчастливилось Глебу познакомиться с Асей.Как-то под вечер Нарик пригласил Глеба навестить земляка, обитающего в соседнем доме-общежитии,— попить замечательного азербайджанского вина, которое доставили с оказией по случаю тридцатилетия земляка. Караташские вечера отличались известным однообразием, чаще всего заканчивались коллективным шумным ужином в ресторане (если удавалось проникнуть туда и раздобыть хоть несколько плацкартных мест) или холостяцкой гостиничной складчиной — чем бог пошлет! — в своей комнате, где в таких случаях столом служила кровать, на которую укладывали два-три чемодана. Весьма надоело Глебу подобное постоянство, а тут Мамедов чуть ли не семейную посиделку предлагает — с древним, как сам Каспий, вином, музыкой и самыми прекрасными в Караташе девушками. Ни минуты не колеблясь, Глеб согласился. Пошли втроем: он, Нарик, Рафаил. И земляка на месте застали — тот сам собирался в гости. Маленький, с громадной грудью, похожий на голубя и на популярного певца Бейбутова одновременно, земляк брился, используя
вместо зеркала открытую оконную раму. Опасная бритва летала вокруг его толстых щек стремительно, точно ласточка перед дождем. Бакинец был такой черноволосый, что казался сиреневым. И борода его, просвечивавшая даже из-под облаков мыльной пены, скрипела при прикосновении бритвы, будто пила, которую взялся править и разводить тонким напильником неопытный пильщик.
Оказалось, Нарик перепутал все. Но уже в следующую минуту ситуация прояснилась. Свое тридцатилетие бакинец благополучно отпраздновал еще два года назад в Цимле, сегодня же тридцатилетие отмечает его землячка, замечательная девушка Севиль, которая и приглашает в свой дом всех своих друзей и вообще всех хороших людей, готовых пожелать ей счастья и доброго здравия. Будет много замечательного вина, музыки, замечательных девушек. Они идут туда сейчас же — все! — и пусть потом кто-нибудь из них посмеет сказать, что он пожалел о потерянном времени, что это был не самый замечательный день рождения за все время существования этого пыльного Караташа!
Севиль жила неподалеку, за сквером, в старом кара-ташском общежитии, захватившем теперь почти весь Дом культуры. Из большой комнаты было вынесено все лишнее, столы установлены буквой «ш», кресла — из кинозала, с поднимающимися сиденьями, сцепленные по десять, стены украшены смешными лозунгами, призывами и рисунками, чахлыми представителями летней флоры пустыни. Веселье шло уже во всю ширь, а народу под гостеприимной крышей собралось более чем достаточно.
Нарик, Рафаил и их земляк, быстро сориентировавшись, один громче другого выкрикивая традиционные азербайджанские приветствия, кинулись обнимать Севиль и ее нареченного, ибо пышное торжество оказалось вовсе и не днем рождения, а свадьбой геологини Севиль Азизбековой с отличным парнем, «богом погоды», замечательным метеорологом Толей Мовчаном.
В мгновение ока оттертый от спутников, Базанов неприкаянно толкался среди толпы гостей. Он сунулся было к двери, чтобы исчезнуть, но тут ввалилась еще группа приглашенных (или самозванцев вроде него — кто их разберет!), и Глеба вновь выдвинули на середи-
ну комнаты. Как ему показалось, сидящие во главе стола, слева и справа от молодоженов, смотрели на него с интересом, явно ожидая, что он скажет нечто потрясающее от имени вновь пришедших. К счастью, с дарами вышел вперед смуглолицый парень в черной чуст-ской тюбетейке, за ним — еще один парень и девушка, и Глеб снова оказался на заднем плане, за ними, и вновь получил возможность подготовить себе путь к бегству.
Кто-то рассмеялся рядом — звонко, заливисто, но не обидно — и окликнул его. Он не понял, кто позвал его, потому что позвали не по имени, а сказали просто: «идите сюда» или «садитесь сюда». Он не разобрал и что сказали — кругом галдели, смеялись, разговаривали, произносили тосты, чокались, и все звуки сливались в гул, будто шла по улице колонна демонстрантов. Глеба потянули за рукав. Он обернулся и наконец увидел девушку, которая звала его и предлагала ему место. Он опустился рядом и уставился на нее. Она не показалась ему красивой, но что-то в ее лице, в косом разрезе глаз, в четкой линии высоких скул привлекло его внимание. Девушка с удовольствием жевала мясо, хрумкала редиской, прихлебывала из кружки рубинового цвета вино. И чувствовала себя здесь как дома. Похоже, все ей нравилось — и суетливая толчея, и шум, и обилие незнакомых лиц. «Наверное, подружка Севиль,— подумал Глеб, изредка поглядывая на девушку. — Надо бы познакомиться. А впрочем, зачем?» — решил он, заметив, что она уже не интересуется им, а живо пикируется с соседом справа, достаточно нагрузившимся азербайджанским вином и хорошо закусившим молодой джейраниной.
— Вот вам стакан,— сказала соседка, повернувшись вдруг к Глебу и изучающе-пристально глядя ему в глаза. — Наливайте. Вилку не найдете, берите мою или действуйте руками. Смелей! — И она улыбнулась ему. — Ни минуты простоя, товарищ!
— Вам нравится здесь? — спросил он.
— Нравится. Даже то, что не нравится вам.
— Вы знаете, что не нравится мне?
— Я вижу, — она сказала просто, без тени рисовки, и опять улыбнулась. — Весь этот дружеский бедлам, где никто никого не знает, а вы чувствуете себя лишним.
— Мне все равно,— сказал Глеб.
— А я три месяца в поле, от людей отвыкла. И теперь мне радостно.
— Вы геолог?
— Хотите наконец познакомиться? — она протянула руку.— Зовут меня Ася, а вас? Кто вы?
— Глеб Базанов, из двадцать первой.
— И что вы там делаете?
— Копаемся. Играем в песочек.
Ася посмотрела на него с неудовольствием, прищурив глаза:
— Копаетесь? А в чем, если не секрет? В песке, в золоте? — Сказала: — Не надо со мной загадочно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218