буры не выдерживали. План проходки полетел. Сначала давали 180, потом 165, а потом и новее к 150 Метрам скатились. А тут и буза в экипаже. Это уж, как водится, пресловутый треугольник: помощник бурмастера — дизелист — лаборантка. Такой театр начался, что сам Ли растерялся. 308 отстучал, помощи попросил.
Там и открылась, пожалуй, впервые эта острая боль за грудиной. Думал, пройдет, прохватило в открытой машине на ледяном ветру, Если б сердце, а то как — будто катар верхних дыхательных, прокашляешься -и пройдет, сколько раз так случалось.
И верно — прошло. А потом опять схватило, как нож воткнули, на обратном пути. Так прижало, холодный пот выступил. «Газик» трясло. Голова точно на ниточке моталась, ноги ватные. Как только до кабинета добрался, откуда силы взялисьЬ Сел за пол, папку раскрыл, бумаги хотел просмотреть, что в его отсутствие накопились, да где там бумаги! Достал из стола зеркало. Бритву хотел еще достать, посмотрел на себя: лицо незнакомое, серо-землистое ни кровинки, губы синие. Ну и физиономия, подумал, краше в гроб кладут. А тут уж и сердце о себе но весь голос — ни вздохнуть, ни охнуть, ни на помощь позвать...
Очнулся на полу. Сколько провалялся, почему — ничего не понять. Врач поселковый в халате поверх пальто на примусе шприцы готовит. Этого узнан. А потом и кабинет свой узнал: стол, сейф, в углу — переходящее знамя. Значит, у себя — это уже ничего, дома и стены помогают.
Сделал врач укол, подождал.
— Не болит? — спрашивает.
— Самую малость.
— Тогда подождем еще. - Подождал, присев бочком к столу, углуоясь в свою докторскую писанину, потом вколол еще шприц, и снова тот же вопрос: — Болит?
Глебу казалось, он отвечает обычным своим голосом, даже чуть небрежно, пренебрежительно. Ну какая теперь боль по сравнению с той, что была? Но голос слабо повиновался ему, это был шепот. Врач все сидел за столом и писал, только более торопливо, и настороженно бросал тревожные и соболезнующие взгляды на Базанова, а потом резко встал и вышел из комнаты.
Боль действительно прошла. Спокойствие овладело Глебом. Ему казалось, он подремал совсем немного, но проспал он часа три — уже сумеречно серели окна кабинета, когда он проснулся п открыл глаза. И еще полежал так, не двигаясь, с удивительным ощущением легкости во всем геле, вспоминая, что ему надо сделать и первую очередь кого вызвать, с кем связаться по рации, какие распоряжения продиктовать, а что отложить на завтра, потому как надо и отдохнуть и выспаться: экая петрушка приключилась сегодня, совсем было худо, хорошо бы при случае и обследоваться, и С врачами потолковать.
Глеб удивился, почему это он по прежнему лежит на полу и когда подложили под него кошму п матрац, а под голову подушку, он попел глазами от окна к столу — за столом пс увидел врача и хотел было сесть, но бросилась к нему Ниночка, секретарша, с красным лицом, распухшим от слез, и схватила его за плечи. И тут же обе половинки дверей распахнулись широко, как Врата, и в кабинет вошли трое незнакомых в белых-халатах. За ними робко — поселковый врач, за ним — понурый и растерянный Сеня Устинов, главный геолог экспедиции, шофер Базанова Сенькин и, под стать ему, второй гигант, лицо которого показалось Глебу очень знакомым, но фамилию его в тот момент он вспомнить не мог,— внесли носилки и бережно опустили их на пол, словно они до краев были полны водой.
Воцарилась тишина, во время которой Базанов успел оглядеть всех и понять, что дела его плохи. И, на миг поняв это, он лишь ждал, кто начнет уговаривать его ехать, и даже улыбнулся про себя, стараясь угадать, кто бросит в него первый камень — Сеня Устинов, которому не терпелось стать начальником экспедиции, или
поселковый врач, с удовольствием, видно, отделывающийся от хлопотного пациента.
Все молчали. Только всхлипнула Ниночка-секретарша.
— Ну, — сказал Глеб. — Можете начинать консилиум.
— Так мы уже, Глеб Семенович,— поселковый врач почему-то суетливо потер руки, словно согревая их. Он стал объяснять, путаясь и перескакивая через слова, как бегун через барьеры, что у Базанова был сильный сердечный приступ, подозревается развивающийся инфаркт миокарда и принято решение госпитализировать больного, хотя и здесь имеется известная доля риска, ибо главное при инфаркте — покой, врачебный досмотр и лечение, а какие здесь, в Солнечном, условия — одна амбулатория, даже стационара нет, сколько раз он ставил вопрос о строительстве хоть поликлиники и стационара на десять — пятнадцать коек, но от него все отмахивались. И Базанов отмахивался: золото, золото, даешь золото; как будто человек нам не дороже золота...
Глеб слушал врача равнодушно. Он даже и фамилию его забыл: не то Симкин, не то Сойкин. Обращаться не приходилось, а вот, судя по всему, толковый мужик, хоть и суетный, — нашел время заниматься критикой. Глеб с тоской думал о том, что инфаркт надолго оторвет его от Солнечного, от дела, от сотен нерешенных вопросов, и, уже примирясь с этим, прикидывал, сколько часов, а может, и дней удастся ему вырвать у медицины, чтобы без спешки и суеты ввести в курс дела Устинова, которого он оставляет за себя.
— Решили госпитализировать — госпитализируйте, — сказал он, стараясь, чтобы голос его звучал бодро. -Только когда — вот в чем вопрос? Куда? И на чем?
В поле зрения Глеба попал один из незнакомых Ба-занову врачей - гигантского роста плоскогрудый старик, с молодым сравнительно, загорелым лицом и серыми, прокуренными, по-казацки витыми усами, опускающимися ниже ключиц.
— Мы из Ташкента. Скорая помощь, — сказал он, сухо поклонившись; белая медицинская шапочка, надетая лихо набекрень, делала его похожим на корсара или венецианского гондольера. - И летим немедля,— он
повторил, четко чеканя слова: — Немедленно. Самолет готов.
— Ну нет. Мне необходима пара часов.
— И совещание?
— И совещание.
— Похоже, вы не понимаете своего состояния. Исключено.
— Доктор, не будем ссориться. Полчаса.
— Хорошо — пятнадцать минут. Сделайте ему пантопон и камфару. Он и умереть себе не позволит, пока всех распоряжений не сделает. Будь как будет, — старик хмыкнул и вышел.
— Зови всех, - приказал Базанов Устинову.
— Нет, — ответил тот зло и коротко. — Этого не будет.
— Пока я начальник.
— Ты и останешься им. — Сеня был непреклонен; его широкое и всегда добродушное лицо, выкроенное из камня несколькими ударами резца и плохо обработанное небрежным скульптором, застыло от напряжения и важности принимаемых в этот момент решений. — Берем, ребята! — приказал он и сам шагнул к Базанову, чтобы поддержать его голову, когда врачи будут перекладывать его тело на носилки.
— Рвешься к власти? Лежачего бьешь? — Глеб заставил себя улыбнуться: опять накатывала слабость — предвестник боли — и липкий пот выступал на лбу и шее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218
Там и открылась, пожалуй, впервые эта острая боль за грудиной. Думал, пройдет, прохватило в открытой машине на ледяном ветру, Если б сердце, а то как — будто катар верхних дыхательных, прокашляешься -и пройдет, сколько раз так случалось.
И верно — прошло. А потом опять схватило, как нож воткнули, на обратном пути. Так прижало, холодный пот выступил. «Газик» трясло. Голова точно на ниточке моталась, ноги ватные. Как только до кабинета добрался, откуда силы взялисьЬ Сел за пол, папку раскрыл, бумаги хотел просмотреть, что в его отсутствие накопились, да где там бумаги! Достал из стола зеркало. Бритву хотел еще достать, посмотрел на себя: лицо незнакомое, серо-землистое ни кровинки, губы синие. Ну и физиономия, подумал, краше в гроб кладут. А тут уж и сердце о себе но весь голос — ни вздохнуть, ни охнуть, ни на помощь позвать...
Очнулся на полу. Сколько провалялся, почему — ничего не понять. Врач поселковый в халате поверх пальто на примусе шприцы готовит. Этого узнан. А потом и кабинет свой узнал: стол, сейф, в углу — переходящее знамя. Значит, у себя — это уже ничего, дома и стены помогают.
Сделал врач укол, подождал.
— Не болит? — спрашивает.
— Самую малость.
— Тогда подождем еще. - Подождал, присев бочком к столу, углуоясь в свою докторскую писанину, потом вколол еще шприц, и снова тот же вопрос: — Болит?
Глебу казалось, он отвечает обычным своим голосом, даже чуть небрежно, пренебрежительно. Ну какая теперь боль по сравнению с той, что была? Но голос слабо повиновался ему, это был шепот. Врач все сидел за столом и писал, только более торопливо, и настороженно бросал тревожные и соболезнующие взгляды на Базанова, а потом резко встал и вышел из комнаты.
Боль действительно прошла. Спокойствие овладело Глебом. Ему казалось, он подремал совсем немного, но проспал он часа три — уже сумеречно серели окна кабинета, когда он проснулся п открыл глаза. И еще полежал так, не двигаясь, с удивительным ощущением легкости во всем геле, вспоминая, что ему надо сделать и первую очередь кого вызвать, с кем связаться по рации, какие распоряжения продиктовать, а что отложить на завтра, потому как надо и отдохнуть и выспаться: экая петрушка приключилась сегодня, совсем было худо, хорошо бы при случае и обследоваться, и С врачами потолковать.
Глеб удивился, почему это он по прежнему лежит на полу и когда подложили под него кошму п матрац, а под голову подушку, он попел глазами от окна к столу — за столом пс увидел врача и хотел было сесть, но бросилась к нему Ниночка, секретарша, с красным лицом, распухшим от слез, и схватила его за плечи. И тут же обе половинки дверей распахнулись широко, как Врата, и в кабинет вошли трое незнакомых в белых-халатах. За ними робко — поселковый врач, за ним — понурый и растерянный Сеня Устинов, главный геолог экспедиции, шофер Базанова Сенькин и, под стать ему, второй гигант, лицо которого показалось Глебу очень знакомым, но фамилию его в тот момент он вспомнить не мог,— внесли носилки и бережно опустили их на пол, словно они до краев были полны водой.
Воцарилась тишина, во время которой Базанов успел оглядеть всех и понять, что дела его плохи. И, на миг поняв это, он лишь ждал, кто начнет уговаривать его ехать, и даже улыбнулся про себя, стараясь угадать, кто бросит в него первый камень — Сеня Устинов, которому не терпелось стать начальником экспедиции, или
поселковый врач, с удовольствием, видно, отделывающийся от хлопотного пациента.
Все молчали. Только всхлипнула Ниночка-секретарша.
— Ну, — сказал Глеб. — Можете начинать консилиум.
— Так мы уже, Глеб Семенович,— поселковый врач почему-то суетливо потер руки, словно согревая их. Он стал объяснять, путаясь и перескакивая через слова, как бегун через барьеры, что у Базанова был сильный сердечный приступ, подозревается развивающийся инфаркт миокарда и принято решение госпитализировать больного, хотя и здесь имеется известная доля риска, ибо главное при инфаркте — покой, врачебный досмотр и лечение, а какие здесь, в Солнечном, условия — одна амбулатория, даже стационара нет, сколько раз он ставил вопрос о строительстве хоть поликлиники и стационара на десять — пятнадцать коек, но от него все отмахивались. И Базанов отмахивался: золото, золото, даешь золото; как будто человек нам не дороже золота...
Глеб слушал врача равнодушно. Он даже и фамилию его забыл: не то Симкин, не то Сойкин. Обращаться не приходилось, а вот, судя по всему, толковый мужик, хоть и суетный, — нашел время заниматься критикой. Глеб с тоской думал о том, что инфаркт надолго оторвет его от Солнечного, от дела, от сотен нерешенных вопросов, и, уже примирясь с этим, прикидывал, сколько часов, а может, и дней удастся ему вырвать у медицины, чтобы без спешки и суеты ввести в курс дела Устинова, которого он оставляет за себя.
— Решили госпитализировать — госпитализируйте, — сказал он, стараясь, чтобы голос его звучал бодро. -Только когда — вот в чем вопрос? Куда? И на чем?
В поле зрения Глеба попал один из незнакомых Ба-занову врачей - гигантского роста плоскогрудый старик, с молодым сравнительно, загорелым лицом и серыми, прокуренными, по-казацки витыми усами, опускающимися ниже ключиц.
— Мы из Ташкента. Скорая помощь, — сказал он, сухо поклонившись; белая медицинская шапочка, надетая лихо набекрень, делала его похожим на корсара или венецианского гондольера. - И летим немедля,— он
повторил, четко чеканя слова: — Немедленно. Самолет готов.
— Ну нет. Мне необходима пара часов.
— И совещание?
— И совещание.
— Похоже, вы не понимаете своего состояния. Исключено.
— Доктор, не будем ссориться. Полчаса.
— Хорошо — пятнадцать минут. Сделайте ему пантопон и камфару. Он и умереть себе не позволит, пока всех распоряжений не сделает. Будь как будет, — старик хмыкнул и вышел.
— Зови всех, - приказал Базанов Устинову.
— Нет, — ответил тот зло и коротко. — Этого не будет.
— Пока я начальник.
— Ты и останешься им. — Сеня был непреклонен; его широкое и всегда добродушное лицо, выкроенное из камня несколькими ударами резца и плохо обработанное небрежным скульптором, застыло от напряжения и важности принимаемых в этот момент решений. — Берем, ребята! — приказал он и сам шагнул к Базанову, чтобы поддержать его голову, когда врачи будут перекладывать его тело на носилки.
— Рвешься к власти? Лежачего бьешь? — Глеб заставил себя улыбнуться: опять накатывала слабость — предвестник боли — и липкий пот выступал на лбу и шее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218