.. Сказать кому-нибудь, что с девчонкой на пустынном берегу бок о бок лежал и не поцеловал ее, — не поверят, засмеют. Тот же Петя Горобец — первый. Мысль эта сначала мелькнула, потом вернулась вновь и утвердилась, вытеснив все другие мысли. И Глеб уже стал думать лишь о том, как бы ему поцеловать Валю и как сделать это так, чтобы она не обиделась, не оттолкнула его. Приходили на память рассказы солдат, «бывалых» в обращении с женским полом. По этим частым на фронте рассказам
Глеб и представлял себе и любовь, и плотское влечение. У него не было еще в жизни ни того, ни другого, и, наверное, поэтому в этот момент все казалось таким простым. Валя беспечно лежала рядом. Стоило только обнять ее. Так и в книгах писали: «И потом она, утомленная, лежала рядом, прижимаясь к нему и спрашивала: любишь ли ты меня, хорошо ли тебе со мной?..»
Глеб незаметно придвинулся к Вале и будто невзначай, в разговоре, положил руку на ее плечо. Девушка сразу замолчала, но не посмотрела на него и не отодвинулась, только зябко повела плечом и задрожала, как в ознобе. «Ей нравится, когда я се обнимаю, — осмелев, подумал Глеб.— Не надо торопиться. Надо дать ей привыкнуть ко мне, а потом обнять так, чтоб не вырвалась». Он почувствовал, как поднимается и растет в нем новое, незнакомое желание — стиснуть, изломать, прижать к земле ее худенькое, слабое тело. «Надо выбрать момент, подкараулить, чтобы она растерялась от внезапности и не сопротивлялась. А может, она и не хочет и не станет сопротивляться?» Глеб через плечо воровато оглянулся по сторонам. Никого нет поблизости.
— Наверное, мне надо идти, — словно предчувствуя что-то, сказала в этот момент Валя и села.
— Куда ? Почему ? — глухо и растерянно спросил Глеб, тоже садясь и опять положив ей на плечо руку.
Валя посмотрела на него потемневшими вдруг глазами и судорожно вздохнула. Она будто ждала от Глеба чего-то, может быть слов, может — поступков.
Глеб обнял ее за плечи и, чувствуя слабое сопротивление, притянул к себе, прижал к груди.
— Не надо... Не надо... Глеб, милый, не надо,— еле слышно шептала Валя.— Ну зачем... Что ты делаешь? Зачем?
— Надо, надо... Так надо,— тоже шептал Глеб, прижимая ее все сильнее и сильнее, тыкаясь носом ей в нос и ища губами ее губы.
— Мне больно... Пусти же. Пусти,— Валя застонала.
А может, ему это лишь показалось, что застонала. Они сидели на песке в неудобных позах. Он целовал ее в щеку и шею и все искал ее губы, а она слабо
отворачивалась и прятала их и уже уставала и слабела в этой борьбе. Наконец ее губы сами потянулись к нему навстречу, и Глеб поцеловал их. Губы ее были сухие и сжатые сначала, но потом, тоже ослабев, дрогнули и раскрылись — они будто высасывали, вытягивали из него что-то необъяснимо прекрасное.
Уже задыхаясь, Глеб перевел дыхание. Он был как натянутая пружина. Он в беспамятстве схватился за ее лифчик и дернул его.
Сильный толчок в грудь отбросил его в сторону, и сразу прожгла короткая, резкая боль в низу живота и в пояснице. От боли и стыда Глеб скорчился, не смея поднять глаз.
Валя наклонилась над ним. Она тяжело, с хрипом дышала и все пыталась приладить как-то, зацепить оборванную бретельку.
— Ты,— сказала она, в упор глядя на него темно-каштановыми, во все лицо глазами. — Ты что это ? Меня... силой?.. Как фашист захотел?
Она стояла над ним гневная, расстроенная и от этого очень красивая, полная презрения к нему. Она ругала его грубо и цинично и вдруг неожиданно разрыдалась. И слезы ее были для Глеба хуже ее ругательств; Накричавшись и наплакавшись, Валя надела сарафан, сунула ноги в разбитые, стоптанные туфли без каблуков и, окинув последним уничтожающим взглядом Глеба, который все еще лежал на песке, зашагала по тропе к паромной переправе.
Глеб униженно смотрел ей вслед. Походка у Вали была легкая, чуть скользящая. Короткий розовый сарафан мелькнул два раза среди кустов и пропал. Глебом овладевало отчаяние. В город он вернулся потрясенный случившимся, до конца прочувствовав и осознав всю низость своего поступка.
Торопились по небу облака. Волга стала серо-черной, ветер гнал волну, закручивал белые сердитые барашки у берега, шумел в листве деревьев, гнул кусты. Уже скрываясь за горизонтом, на последний миг показалось солнце, и в косых его лучах стала видна синяя, низко стелющаяся туча, накрывающая город.
Редкие тяжелые капли упали на землю. Солнце зашло, и сразу потемнело. Ослепительным зигзагом взблеснула молния над рекой. Грохотнул гром, словно разорвали сразу тысячу холстин, и хлынул ливень. Сильнющий, мгновенный. Водяные струи упали стеной и сразу наполнили улицу стремительными рыжими ручейками. Ливень бил по земле, сек листву, барабанил по крышам. Вода вырывалась из труб, как из кранов, вырастала лужами на тротуарах и аллеях сквера, затопляла канавы и междугрядья цветников.
В минуту промокнув, Глеб бросился под спасительную крышу ближайшего здания. Им оказалась библиотека. Туда побежали еще многие, и в дверях образовалась давка. Шумный веселый людской, комок протолкнулся в круглый вестибюль и распался. Базанов тоже оказался в вестибюле, он прошел вперед и с удивлением огляделся. Библиотека была неожиданно громадная и торжественно-красивая. В шкафах красного дерева, под стеклом, стояли, холодно поблескивая корешками и золотыми тиснениями, книги. На круглом столе — между двух раскидистых фикусов — газеты. Вдоль стен — мягкие диваны и кресла под белыми чехлами. Широкая деревянная лестница с перилами вела па второй этаж. И там — книги, книги, книги. Библиотека в этот час была почти пуста. Из-за стола у лестницы поднялась навстречу пошедшим пожилая женщина с добрым пухлым лицом, сказала приветливо:
— Проходите, товарищи. Только потише, пожалуйста.
Большинство так и осталось на пороге, но Глеб, почувствовав вдруг непреодолимое желание успокоиться и побыть тут, среди белых чехлов и книг, в забытой уже обстановке, приблизился к библиотекарше.
— Хотите записаться и брать книги или будете работать здесь? — спросила она дружелюбно, не обращая внимания на его вид и растерянность.
«Работать? Над чем же мне работать? Да и читать когда?» — невесело подумал Глеб и сказал:
— Я в читальню хотел. А что для этого надо?
— Вы служите здесь, в армии?
— В госпитале, на излечении я.
Женщина посмотрела на него внимательно и с состраданием:
— Нужно удостоверение личности, ну и залог небольшой — пятьдесят рублей.
— У меня ни того, ни другого. Увольнительная и красноармейская книжка, по она без карточки — не годится, наверное?
— А что бы вы хотели почитать сейчас?
— Пушкина стихи,— выпалил Глеб и добавил, уловив чуть заметную ее улыбку: — Я читал, конечно, просто перечитать захотелось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218
Глеб и представлял себе и любовь, и плотское влечение. У него не было еще в жизни ни того, ни другого, и, наверное, поэтому в этот момент все казалось таким простым. Валя беспечно лежала рядом. Стоило только обнять ее. Так и в книгах писали: «И потом она, утомленная, лежала рядом, прижимаясь к нему и спрашивала: любишь ли ты меня, хорошо ли тебе со мной?..»
Глеб незаметно придвинулся к Вале и будто невзначай, в разговоре, положил руку на ее плечо. Девушка сразу замолчала, но не посмотрела на него и не отодвинулась, только зябко повела плечом и задрожала, как в ознобе. «Ей нравится, когда я се обнимаю, — осмелев, подумал Глеб.— Не надо торопиться. Надо дать ей привыкнуть ко мне, а потом обнять так, чтоб не вырвалась». Он почувствовал, как поднимается и растет в нем новое, незнакомое желание — стиснуть, изломать, прижать к земле ее худенькое, слабое тело. «Надо выбрать момент, подкараулить, чтобы она растерялась от внезапности и не сопротивлялась. А может, она и не хочет и не станет сопротивляться?» Глеб через плечо воровато оглянулся по сторонам. Никого нет поблизости.
— Наверное, мне надо идти, — словно предчувствуя что-то, сказала в этот момент Валя и села.
— Куда ? Почему ? — глухо и растерянно спросил Глеб, тоже садясь и опять положив ей на плечо руку.
Валя посмотрела на него потемневшими вдруг глазами и судорожно вздохнула. Она будто ждала от Глеба чего-то, может быть слов, может — поступков.
Глеб обнял ее за плечи и, чувствуя слабое сопротивление, притянул к себе, прижал к груди.
— Не надо... Не надо... Глеб, милый, не надо,— еле слышно шептала Валя.— Ну зачем... Что ты делаешь? Зачем?
— Надо, надо... Так надо,— тоже шептал Глеб, прижимая ее все сильнее и сильнее, тыкаясь носом ей в нос и ища губами ее губы.
— Мне больно... Пусти же. Пусти,— Валя застонала.
А может, ему это лишь показалось, что застонала. Они сидели на песке в неудобных позах. Он целовал ее в щеку и шею и все искал ее губы, а она слабо
отворачивалась и прятала их и уже уставала и слабела в этой борьбе. Наконец ее губы сами потянулись к нему навстречу, и Глеб поцеловал их. Губы ее были сухие и сжатые сначала, но потом, тоже ослабев, дрогнули и раскрылись — они будто высасывали, вытягивали из него что-то необъяснимо прекрасное.
Уже задыхаясь, Глеб перевел дыхание. Он был как натянутая пружина. Он в беспамятстве схватился за ее лифчик и дернул его.
Сильный толчок в грудь отбросил его в сторону, и сразу прожгла короткая, резкая боль в низу живота и в пояснице. От боли и стыда Глеб скорчился, не смея поднять глаз.
Валя наклонилась над ним. Она тяжело, с хрипом дышала и все пыталась приладить как-то, зацепить оборванную бретельку.
— Ты,— сказала она, в упор глядя на него темно-каштановыми, во все лицо глазами. — Ты что это ? Меня... силой?.. Как фашист захотел?
Она стояла над ним гневная, расстроенная и от этого очень красивая, полная презрения к нему. Она ругала его грубо и цинично и вдруг неожиданно разрыдалась. И слезы ее были для Глеба хуже ее ругательств; Накричавшись и наплакавшись, Валя надела сарафан, сунула ноги в разбитые, стоптанные туфли без каблуков и, окинув последним уничтожающим взглядом Глеба, который все еще лежал на песке, зашагала по тропе к паромной переправе.
Глеб униженно смотрел ей вслед. Походка у Вали была легкая, чуть скользящая. Короткий розовый сарафан мелькнул два раза среди кустов и пропал. Глебом овладевало отчаяние. В город он вернулся потрясенный случившимся, до конца прочувствовав и осознав всю низость своего поступка.
Торопились по небу облака. Волга стала серо-черной, ветер гнал волну, закручивал белые сердитые барашки у берега, шумел в листве деревьев, гнул кусты. Уже скрываясь за горизонтом, на последний миг показалось солнце, и в косых его лучах стала видна синяя, низко стелющаяся туча, накрывающая город.
Редкие тяжелые капли упали на землю. Солнце зашло, и сразу потемнело. Ослепительным зигзагом взблеснула молния над рекой. Грохотнул гром, словно разорвали сразу тысячу холстин, и хлынул ливень. Сильнющий, мгновенный. Водяные струи упали стеной и сразу наполнили улицу стремительными рыжими ручейками. Ливень бил по земле, сек листву, барабанил по крышам. Вода вырывалась из труб, как из кранов, вырастала лужами на тротуарах и аллеях сквера, затопляла канавы и междугрядья цветников.
В минуту промокнув, Глеб бросился под спасительную крышу ближайшего здания. Им оказалась библиотека. Туда побежали еще многие, и в дверях образовалась давка. Шумный веселый людской, комок протолкнулся в круглый вестибюль и распался. Базанов тоже оказался в вестибюле, он прошел вперед и с удивлением огляделся. Библиотека была неожиданно громадная и торжественно-красивая. В шкафах красного дерева, под стеклом, стояли, холодно поблескивая корешками и золотыми тиснениями, книги. На круглом столе — между двух раскидистых фикусов — газеты. Вдоль стен — мягкие диваны и кресла под белыми чехлами. Широкая деревянная лестница с перилами вела па второй этаж. И там — книги, книги, книги. Библиотека в этот час была почти пуста. Из-за стола у лестницы поднялась навстречу пошедшим пожилая женщина с добрым пухлым лицом, сказала приветливо:
— Проходите, товарищи. Только потише, пожалуйста.
Большинство так и осталось на пороге, но Глеб, почувствовав вдруг непреодолимое желание успокоиться и побыть тут, среди белых чехлов и книг, в забытой уже обстановке, приблизился к библиотекарше.
— Хотите записаться и брать книги или будете работать здесь? — спросила она дружелюбно, не обращая внимания на его вид и растерянность.
«Работать? Над чем же мне работать? Да и читать когда?» — невесело подумал Глеб и сказал:
— Я в читальню хотел. А что для этого надо?
— Вы служите здесь, в армии?
— В госпитале, на излечении я.
Женщина посмотрела на него внимательно и с состраданием:
— Нужно удостоверение личности, ну и залог небольшой — пятьдесят рублей.
— У меня ни того, ни другого. Увольнительная и красноармейская книжка, по она без карточки — не годится, наверное?
— А что бы вы хотели почитать сейчас?
— Пушкина стихи,— выпалил Глеб и добавил, уловив чуть заметную ее улыбку: — Я читал, конечно, просто перечитать захотелось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218