ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

— И это часто, со значением повторяемое «Глеб Базанов» было мне как гвозди в висок.
Уволился я с лесной базы и по рекомендации все того же Рубена Георгиевича был принят в полевой отряд комплексной экспедиции, посланной в Каракумы.Экспедиция искала места новых выпасов для каракульских овец — изучала почвы, обследовала старые колодцы, рыла почвенные шурфы, оконтуривала будущие пастбища. В ее отряды входили геоботаники, почвоведы, агротехники и гидротехники, чабаны с опытными отарами. Я занимал почти руководящую должность — числился аж помощником завхоза. Да какая мне была разница, когда я наконец отправлялся в пустыню, в те самые Черные Пески, про которые столько читал и про которые говорили: «Это самая пустая пустыня, в ней и врага не встретишь!»
Но первая встреча с пустыней разочаровала меня. В пустыне было холодно, морозно. На барханах лежал снег. Пятеро суток наш верблюжий караван пробивался сквозь обычную российскую метель. Пурга заносила караванные тропы, засыпала балки и овраги, накидывала белый саван на такыры.
Февральской студеной ночью, под штормовым ветром, начали мы рыть землянки в урочище Беш-Кудук. И это была привычная работа в привычной фронтовой обстановке, начисто лишенная какой бы то ни было экзотики и ощущения, что я в экспедиции пустынников. Дрожать от холода в пустыне — такого я, признаться, не предвидел.
Жизнь была довольно однообразной. Я занимался хозяйственными делами, как вы понимаете, не на самом высоком уровне. Мотался с базового лагеря в отряды и успешно сочетал эту весьма разнообразную деятельность с обязанностями вроде бы вечного кухонного рабочего. А поскольку в рацион экспедиции обильно входила картошка, картошка и еще раз картошка, чистя ее, я имел много случаев вспомнить Чебоксары, роту выздоравливающих и старшину Цацко, организатора всех наших картофельных побед.
Сюда же, в урочище Беш-Кудук, пришло долгожданное сообщение о конце войны. Его принесла радистка экспедиции Ирочка Томилина, бывший старший сержант отдельного батальона связи, раненная под Сталинградом. Она была очень красивая, с глазами голубыми, как горные озера, и очень нравилась мне. Впрочем, она многим в экспедиции нравилась, но сердце ее навечно было отдано своему комбату майору Ви-ноградскому, которого она любовно называла «мой Васечка» и говорила о нем все двадцать четыре часа в сутки.
Ирочка запыхавшись бежала по лагерю и кричала:
— Война! Все!.. Амба! Все!.. Гитлер капут! Победа! Победа!
Так вот все и случилось. Раньше, на фронте, всегда думалось: произойдет это где-то в фашистской Германии, предпочтительно в ее столице — логове врага, а догнало меня известие о победе в центре Черной пустыни, в урочище «Пять колодцев», где вместо пяти был лишь один колодец с такой горько-соленой водой, что только овцам и пить ее.
Вчерашних солдат и офицеров у нас оказалось полно — из каждых троих — двое, — и праздник удался на славу. Обстановка была максимально приближенной к фронтовой: костерок возле землянки, салют из ракетницы и нескольких охотничьих ружей, сто граммов спирта, выданные из «энзе» по приказу начальника экспедиции Амана Турсунова, праздничный ужин и, конечно, воспоминания...
И снова вечер. И снова Зыбин пристает с разговорами. Глеб применяет новую тактику — пытается сам задавать вопросы: как жилось-работалось, где воева-
лось, нравится ли профессия, считает ли он ее своим делом — ведь журналисты порой как следователи: тут нельзя быть равнодушным или дилетантом, работа творческая, и обязательно надо любить людей, нельзя без этого.
Зыбин отвечает умело, односложно, будто свою анкету читает: хитрит, обещает еще вернуться к своей персоне и поведать нечто особо любопытное из практики и встреч с людьми, представляющее общественный интерес. Глеб сопротивляется, но от Зыбина никуда не денешься. И Глеб уступает, приняв соломоново решение:
— Раз разговор будет не о вас, то и не обо мне. Сегодня будут детективы. Вы же любите детективы? Вот и слушайте. Вставите в свой роман. Первые главы его поведал мне старик Тиша, конец — начальник нашей экспедиции Аман Турсунов, рассказывая о своем отце, чекисте Турсуне Сабирове. Это история знаменитого в годы гражданской войны басмаческого курбаши Искандер-бека и, конечно, новая легенда об азиатском золоте.
...Искандер был простым дехканином, молодым и очень сильным. Без труда поднимал лошадь, всегда первенствовал на байге. В первую мировую узбеков на фронт не брали. А на тыловые работы посылали. Послали и Искандера. В шестнадцатом году он участвовал в восстании тыловых рабочих, вместе с другими был схвачен, осужден и отправлен в Сибирь. Освобожденный Февральской революцией, Искандер вернулся в родной кишлак. Тиша встретился с ним уже в Фергане — оба служили милиционерами в Старогородском районе.
Гражданская война была тогда в полном разгаре, басмачество набирало силу. В окрестностях города бродили шайки. Трудно приходилось малочисленному отряду милиционеров, но, после того как Искандера назначили их командиром, положение изменилось: ловкий и бесстрашный, имеющий повсюду своих людей, Искандер не раз разбивал басмаческие шайки. Контрреволюция, свившая гнездо и в самом городе, стала бояться Искандера, его славы, быстро растущей попу-
лярнссти. Искандера надо было либо убить, либо нейтрализовать. И вот Искандеру как-то подбросили фальшивое письмо якобы из ЧК, в котором говорилось о необходимости арестовать его и расстрелять без суда и следствия, как явного пособника врагов революции. Начальник городской милиции клюнул на провокацию, обиделся до слез и ярости и в ту же ночь переметнулся к басмачам, где был принят с распростертыми объятиями и назначен командиром той самой банды, которую он бил и в хвост и в гриву.
Искандер ничего не делал вполсилы. Он стал врагом революции — храбрым, безжалостным, неуловимым. О нем рассказывали сотни историй, быль и фантастика чудесным образом переплетались в них.
Средь бела дня он появлялся в городе у русского врача, вооруженный до зубов, с небольшим конвоем верных джигитов, — продолжал лечить ногу, раненную в бою. Однажды внезапно атаковал тюрьму, арестовал охрану и выпустил всех басмачей. Тиша, находившийся на посту возле тюрьмы и разоруженный вместе с другими милиционерами, попытался усовестить Искандера, но тот лишь отмахнулся: «Лев не возвращается по следу. Обратного пути мне нет». Ни одного выстрела не сделав, отбил пятьдесят человек и ускакал. Пожар контрреволюции полыхал по пустыням и горам Средней Азии. И Искандер — к тому времени верховный предводитель басмачей всей Ферганской долины — был облечен и высшей духовной властью. Никто не мог взглянуть ему в лицо, и, когда под зеленым знаменем ислама с вышитыми на нем серебряными нитками звездой и полумесяцем он въезжал в кишлак или захваченный городок, его белый красавец конь ступал по коврам, а прововерные мусульмане лежали ниц в пыли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218