Лица ее Глеб не успел разглядеть, только пышный и очень светлый ореол волос надо лбом. Женщина скользнула по нему небрежным взглядом и стала неторопливо подниматься по лестнице. Ноги у нее были красивые — длинные, стройные, с чуть полными икрами и тонкими лодыжками, — на ее ноги Глеб невольно обратил внимание. Шагая через несколько ступенек, женщину догнал ее собеседник. Он что-то шепнул ей на ходу, и оба, обернувшись, засмеялись — молодо и заразительно. Мужчина внимательно посмотрел на Глеба. Он оказался тоже, не молод, хотя по-спортивному лр-вок, подтянут и модно подстрижен...
Глеб шел длинным светлым коридором. В окна его с левой стороны была видна река и старинный парк на другом берегу. Деревья стояли торжественные, одетые пышной золотой листвой. В разгаре была осень. В Ленинграде она, увы, не всегда оказывалась такой теплой
и тихой, как нынче, и рождала у Глеба забытые и такие дорогие ощущения, которые и теперь настраивали его совсем не на деловой лад.Справа в коридор выходили совершенно одинаковые двери без каких-либо надписей, только с номерами. Одна из дверей оказалась полуоткрытой, и Базанов увидел ряд кульманов и возле них согнутые мужские и женские спины.
Он зашел в приемную директора института и назвал секретарше свою фамилию.Тут дверь распахнулась, и в приемную вбежал, нет, не вбежал, а внесся, влетел человек лет шестидесяти, с радостным лицом воина-спартанца, принесшего известие о победе при Фермопилах, в дымчатых очках, закрывающих глаза и даже часть лба, над которым буйно вились рыжеватые густые и, как казалось, проволочной твердости волосы. Он порывисто схватил Базанова за руку и, сжав ее, сильно потряс, от чего моток рыжей проволоки у него на голове заколыхался и будто загремел даже. И представившись, заговорил напористо, ведя к себе в кабинет:
— Серафим Михайлович звонил мне еще раз. Вы его распропагандировали окончательно. Это много! Поздравляю, поздравляю, товарищ Базанов... э... э...
— Глеб Семенович,— подсказал Глеб.
— Глеб Семенович, — повторил Попов радостно. — Прошу, прошу в мой цех.
Глеб оказался в большом, залитом солнцем кабинете. На стенах и специальных подставках размещались эскизы и макеты будущих районов и будущих городов. Глеб задержал на них взгляд.
— Новосибирск, Братск, Тольятти... И никогда не проектировали для Азии?
— Не приходилось.
— Тогда у меня задача совсем трудная — заставить вас заболеть Азией. Это потрясающая земля. Но в Азии мы строим плохо. А вместе с тем в таких городах, как Самарканд, Бухара, Хива, очень высока культура зодчества, ведь каждый правитель заботился об увековечении своего имени прежде всего с помощью уникальных сооружений. Гур-Эмир, Шах-и-Зинда поражают меня, как поражали и своих современников. Купола и минареты пережили не одно землетрясение, не
одну войну. Они стоят, как стояли много веков назад, и даже нещадное азиатское солнце не в силах заставить потускнеть их яркую глазурь, состав которой, увы, безвозвратно утерян... Так вот, — спохватился он,— вам разве не хочется запечатлеть нашу эпоху достойно — построить город в пустыне и гордиться тем, что его придумали ленинградцы ?
— Выдумать, знаете ли, можно все — построить трудно.
— Но вы же, как я слышал в Москве, бог, Кирилл Владимирович! А ведь богам все можно. И Госстрой вас боится, мне Серафим Михайлович говорил.
— Льстите, льстите, Глеб Семенович! — Попов вскочил и снова сел. Ему некуда было девать энергию. — Нет богов, которых бы Госстрой боялся. — Он засмеялся, но тут же стал вновь серьезным. — А каким вы представляете себе город Солнечный? Что считаете наиболее важным, первостепенным?
— Я не специалист... Но, по-моему, город должен противостоять жаре и холоду, солнцу, пыльным бурям, знойным и морозным ветрам. Пустыня сера, желта, однообразна. Город должен быть ярким. Таких городов у нас в Азии пока еще нет, и диссертаций о них нет... Одни стихи есть.
— А ведь и хорошие стихи могут дать толчок проектантам, не так ли?
— Я готов засесть за стихи, пожалуйста.
— Вы молодец, честное слово! Агитируйте, агитируйте, я еще подумаю.
— Беда в том, что, пока я вас агитирую, город уже строят. И очень плохо. Но в ваших силах пересоздать его и соорудить таким, каким вы его задумаете.
— О, вы уже взяли меня в союзники?!
— Хочу... Есть ведь и еще одно, самое последнее, обстоятельство в цепи моих призывов к вам, учтите. Не все архитекторы и строители — далеко не все — имеют на практике то, что уже существует в системе нашего министерства. Я имею в виду комплексное освоение крупного промышленного района как единого целого. Территориально-производственный комплекс. Единый заказчик, единый подрядчик, своя индустриально-строительная база и один координирующий и руководящий центр — управление строительством,
которое руководит созданием комбината и созданием города, прокладкой дорог, линий связи и транспорта, энергетики, организаций снабжения и соцкультбыта. Ну где вы найдете подобную картину, исключающую, по идее, неорганизованность, бесплановость, застройку города разными ведомствами и учреждениями по своему вкусу?
— Почему по идее? — настороженно пере'бил Попов. И тут же виновато поклонился: — Извините, перебил вас.
— Что вы, что вы! — воскликнул Базанов. — Я ведь не доклад делаю, я лишь агитирую вас. Что касается слов «по идее», скажу честно: стройка есть стройка. Особенно такая далекая, как наша. Бывает неорганизованность, бывает головотяпство. Хотя вам, архитекторам, будут созданы все условия для творческой работы и полная поддержка руководства и партийной организации.
— Короче, на меня придется лишь Госстрой? Недурно !
— Мне, к сожалению, не доводилось еще сталкиваться с этой организацией, о которой я столь наслышан, — Глеб усмехнулся. — Но, может, не так и страшно?
— Если во всем соглашаться с ними — не страшно. Чуть что — бьют бумагой и рублем! — Попов удовлетворенно потер руки, словно умывая их. — А почему вы улыбнулись?
— Вспомнил выражение: «Всегда найдутся эскимосы, которые вырабатывают для африканцев указания, как вести себя во время жары».
— Эскимосы? Ничего! — восхитился Попов. Вскочил, зашагал по кабинету.
— А мы с вами кто? Мы и есть помогающие им! С чего же вы предлагаете начать битву гигантов?
— Если я сумею вытащить вас на коллегию министерства и вы поддержите нас — успех обеспечен.
Попов продолжал быстро ходить по кабинету, его рыжеватый чуб колыхался. Временами Попов бросал на Базанова короткие оценивающие взгляды.
— Нет! — наконец проговорил он. И после паузы повторил напористо: — Нет, не с этого надо начать! Начать надо с дома. С дома, целесообразного, — видите, я уже говорю вашими словами! — целесообразного в условиях пустыни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218
Глеб шел длинным светлым коридором. В окна его с левой стороны была видна река и старинный парк на другом берегу. Деревья стояли торжественные, одетые пышной золотой листвой. В разгаре была осень. В Ленинграде она, увы, не всегда оказывалась такой теплой
и тихой, как нынче, и рождала у Глеба забытые и такие дорогие ощущения, которые и теперь настраивали его совсем не на деловой лад.Справа в коридор выходили совершенно одинаковые двери без каких-либо надписей, только с номерами. Одна из дверей оказалась полуоткрытой, и Базанов увидел ряд кульманов и возле них согнутые мужские и женские спины.
Он зашел в приемную директора института и назвал секретарше свою фамилию.Тут дверь распахнулась, и в приемную вбежал, нет, не вбежал, а внесся, влетел человек лет шестидесяти, с радостным лицом воина-спартанца, принесшего известие о победе при Фермопилах, в дымчатых очках, закрывающих глаза и даже часть лба, над которым буйно вились рыжеватые густые и, как казалось, проволочной твердости волосы. Он порывисто схватил Базанова за руку и, сжав ее, сильно потряс, от чего моток рыжей проволоки у него на голове заколыхался и будто загремел даже. И представившись, заговорил напористо, ведя к себе в кабинет:
— Серафим Михайлович звонил мне еще раз. Вы его распропагандировали окончательно. Это много! Поздравляю, поздравляю, товарищ Базанов... э... э...
— Глеб Семенович,— подсказал Глеб.
— Глеб Семенович, — повторил Попов радостно. — Прошу, прошу в мой цех.
Глеб оказался в большом, залитом солнцем кабинете. На стенах и специальных подставках размещались эскизы и макеты будущих районов и будущих городов. Глеб задержал на них взгляд.
— Новосибирск, Братск, Тольятти... И никогда не проектировали для Азии?
— Не приходилось.
— Тогда у меня задача совсем трудная — заставить вас заболеть Азией. Это потрясающая земля. Но в Азии мы строим плохо. А вместе с тем в таких городах, как Самарканд, Бухара, Хива, очень высока культура зодчества, ведь каждый правитель заботился об увековечении своего имени прежде всего с помощью уникальных сооружений. Гур-Эмир, Шах-и-Зинда поражают меня, как поражали и своих современников. Купола и минареты пережили не одно землетрясение, не
одну войну. Они стоят, как стояли много веков назад, и даже нещадное азиатское солнце не в силах заставить потускнеть их яркую глазурь, состав которой, увы, безвозвратно утерян... Так вот, — спохватился он,— вам разве не хочется запечатлеть нашу эпоху достойно — построить город в пустыне и гордиться тем, что его придумали ленинградцы ?
— Выдумать, знаете ли, можно все — построить трудно.
— Но вы же, как я слышал в Москве, бог, Кирилл Владимирович! А ведь богам все можно. И Госстрой вас боится, мне Серафим Михайлович говорил.
— Льстите, льстите, Глеб Семенович! — Попов вскочил и снова сел. Ему некуда было девать энергию. — Нет богов, которых бы Госстрой боялся. — Он засмеялся, но тут же стал вновь серьезным. — А каким вы представляете себе город Солнечный? Что считаете наиболее важным, первостепенным?
— Я не специалист... Но, по-моему, город должен противостоять жаре и холоду, солнцу, пыльным бурям, знойным и морозным ветрам. Пустыня сера, желта, однообразна. Город должен быть ярким. Таких городов у нас в Азии пока еще нет, и диссертаций о них нет... Одни стихи есть.
— А ведь и хорошие стихи могут дать толчок проектантам, не так ли?
— Я готов засесть за стихи, пожалуйста.
— Вы молодец, честное слово! Агитируйте, агитируйте, я еще подумаю.
— Беда в том, что, пока я вас агитирую, город уже строят. И очень плохо. Но в ваших силах пересоздать его и соорудить таким, каким вы его задумаете.
— О, вы уже взяли меня в союзники?!
— Хочу... Есть ведь и еще одно, самое последнее, обстоятельство в цепи моих призывов к вам, учтите. Не все архитекторы и строители — далеко не все — имеют на практике то, что уже существует в системе нашего министерства. Я имею в виду комплексное освоение крупного промышленного района как единого целого. Территориально-производственный комплекс. Единый заказчик, единый подрядчик, своя индустриально-строительная база и один координирующий и руководящий центр — управление строительством,
которое руководит созданием комбината и созданием города, прокладкой дорог, линий связи и транспорта, энергетики, организаций снабжения и соцкультбыта. Ну где вы найдете подобную картину, исключающую, по идее, неорганизованность, бесплановость, застройку города разными ведомствами и учреждениями по своему вкусу?
— Почему по идее? — настороженно пере'бил Попов. И тут же виновато поклонился: — Извините, перебил вас.
— Что вы, что вы! — воскликнул Базанов. — Я ведь не доклад делаю, я лишь агитирую вас. Что касается слов «по идее», скажу честно: стройка есть стройка. Особенно такая далекая, как наша. Бывает неорганизованность, бывает головотяпство. Хотя вам, архитекторам, будут созданы все условия для творческой работы и полная поддержка руководства и партийной организации.
— Короче, на меня придется лишь Госстрой? Недурно !
— Мне, к сожалению, не доводилось еще сталкиваться с этой организацией, о которой я столь наслышан, — Глеб усмехнулся. — Но, может, не так и страшно?
— Если во всем соглашаться с ними — не страшно. Чуть что — бьют бумагой и рублем! — Попов удовлетворенно потер руки, словно умывая их. — А почему вы улыбнулись?
— Вспомнил выражение: «Всегда найдутся эскимосы, которые вырабатывают для африканцев указания, как вести себя во время жары».
— Эскимосы? Ничего! — восхитился Попов. Вскочил, зашагал по кабинету.
— А мы с вами кто? Мы и есть помогающие им! С чего же вы предлагаете начать битву гигантов?
— Если я сумею вытащить вас на коллегию министерства и вы поддержите нас — успех обеспечен.
Попов продолжал быстро ходить по кабинету, его рыжеватый чуб колыхался. Временами Попов бросал на Базанова короткие оценивающие взгляды.
— Нет! — наконец проговорил он. И после паузы повторил напористо: — Нет, не с этого надо начать! Начать надо с дома. С дома, целесообразного, — видите, я уже говорю вашими словами! — целесообразного в условиях пустыни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218