Прибрежная трава тоже была мокрая, ноги скользили, а идти было нетрудно и радостно.
Несколько парней и девушек кидали мяч и купались. Глеб захотел было присоединиться к ним и тоже выкупаться, побегать за звенящим тугим мячом, но вовремя вспомнил наставления врача и лишь убыстрил
шаг, чтобы они не обратили на него внимания и не пригласили его в свой круг. И все же одна полная девчушка — в черных шароварах и черном лифчике, который туго охватывал ее большую, не по возрасту, грудь, с некрасиво прилипшими к голове мокрыми темными волосами, — нарочно упустила мяч и крикнула:
— Эй! Отпасни, солдат!
Глеб нагнулся за катящимся к реке мячом, перехватил его у самой воды и с силой ударил по нему снизу кулаком. Мяч взлетел высоко, упал в стороне и, отскочив, подпрыгнул. Девушка звонко рассмеялась, но не обидно, а ободряюще и чуть нервно. Глеб помахал ей и двинулся дальше.
В ожидании парома он сел на корягу, разулся и опустил ноги в теплую, напаренную солнцем прибрежную воду.На сходнях собирались люди. Большинство - колхозницы. И всего несколько городских, судя по одежде, эвакуированные,— видно, ездили менять нощи на продукты, возвращались в город с лесозаготовок. Особняком группа эстонцев, все вроде из одной семьи, так похожи друг на друга. Пожилой солдат любезничал с девушкой. И еще был странный старик, седой, всклокоченный, сгорбленный. Косматая борода веером лежала на рваном и засаленном пиджаке с длинными подвернутыми рукавами; галоши, надетые на босые ступни, блестят; красноармейская пилотка натянута глубоко на уши. Старик, стоя, прилег на куст, смотрит на солнце немигающими слезящимися глазами.
Ждать и ждать: паром еще не отвалил от противоположного берега.Подъехали к сходням три телеги с сеном. Потом пожарная машина. Рядом с шофером — громадная тетка в брезентовой куртке и ослепительно блестевшей каске. На скамейке под складной лестницей ее команда: болезненного вида мужчина в телогрейке и ватных брюках, несмотря на лето; узколицый мальчуган, испуганно выглядывающий из-под каски; две разбитные бабенки в лаптях, выцветших гимнастерках и красных платочках.
Машина, лавируя, въехала на сходни. Мужчина беспрестанно дергал веревку колокола, колокол позванивал надтреснутым баритоном. «Посторонись! Посторонись!» — кричала визгливо бабенка. Старик подошел к Базанову.
— Ноев ковчег, — сказал он весело. — Торопятся — куда? Не угостите ли закурить, товарищ командир? Благодарствую. Газетка имеется,— он ловко свернул кулек «козьей ножки», лизнул его кончиком языка, сказал: — Весь наш народ из-за энтой войны проклятой со своих мест сорванный. Бредут кто куда, гонимые злыми ветрами.
— И ты, дед, эвакуированный?
— С Урала я, это особ статья. Иду, милый, с-за Урала я.
— Куда ж идешь?
— Да не знаю, собственно говоря, и куда точно. Приказал себе и иду, надо мне, оказывается, на войну своими глазами взглянуть. Народ от нее гибнет и страдает, и я должон среди народа быть.
— Ты что же — верующий?
— Верующий? В бога я не верю, а в людей я верю. Я, как змий, мудр и много о жизни знаю, товарипд. Поэтому и стараюсь. Одного словом ободрил, другому добрый совет дал, третьего успокоил, уверенность в себя вселил. Люди-то — кажный сам по себе - они занятые, у них своя боль, свои заботы, а я свободно жил, одиноко. Закрыл избушку лесовую и шагнул, двинулся. Дело я хорошее свершаю, оттого мне покойно и радостно. Иду, покуда силы имеются, двигаюсь.
— И сколько ж ты идешь?
— С годок. А торопиться мне не к чему. Помаленьку иду.
— Как не к чему? Война кончается, дед.
— Германа бьют и гонят — это верно ты полагаешь. Но война, милый, еще долго в сердцах и судьбах людей будет.
— Так и путешествуешь?
— Весь дом на мне. Много ли надо?
— И без денег? Или имеется в кубышке?
— Был капиталец скопленный, не скрою,— роздал. А теперь - если приходится - и сам к людям обращаюсь, без зазрения. Помогают. И покормят, и под крышу пустят, и подвезут. Человек — он добр, потому как вся природа добра, — он широко развел руки, слов-
но желая обнять и реку, и лес, и голубой купол неба. — А и человек — творение природы.
— Ну ты и агитатор, дед! — удивился Глеб.
— Когда хорошую правду говоришь, легко и агитатором называться,— серьезно ответил старик и отодвинулся, прекращая разговор.
Косо скользнула вниз чайка. Она повисла над водой на миг и, взмахнув крыльями, полетела к середине реки, навстречу парому.Старик не мигая смотрел на солнце. Оно садилось в оранжево-желтое облако. Раздался призывный гудок, и на берегу нее пришло в движение.
Потолкавшись у сходен и пропустив всех желающих вернуться в город, Глеб проводил взглядом переполненный, перегруженный паром и, разувшись, побрел по берегу у самой кромки воды. Ожидание чего-то необычного не покидало его.
Он наткнулся на парочку, сидящую в обнимку, и, чтобы не мешать им, взял влево и вышел на утоптанную тропинку, вьющуюся через прибрежные кусты. И уже дальше шел по этой тропке, с удовольствием ощущая босыми ступнями прохладную твердость и упругость молодой травы. Глеб шагал в сторону красного, падающего к горизонту, но еще теплого солнца и неторопливо раздумывал над увиденным сегодня. Война вот кончается, а жизнь у всех еще трудная. И заботы самые будничные, самые простые, маленькие и самые громадные — что поесть, чем накормить ребенка, где провести сегодняшний день и где встретить день завтрашний. И как жить сегодня, если завтра опять пошлют на фронт, и сегодняшний день может стать для тебя последним, и не будет ни этого теплого летнего солнца, ни ласковой волны, холодящей ноги.
И вспомнилось в далеком детстве — хотя и было это всего три-четыре года назад,— как шел он один по просеке, отстав от родителей, приехавших в осенний лужский лес за грибами. Народу в лесу оказалось много. Все перекрикивались, аукались, свистели. Глеб отвернул в подлесок, углубился в сухой песчаный сосняк и здесь, увидев большой муравейник, присел понаблюдать за жизнью существ, о которых он читал и которые казались ему самыми разумными и таинственными на земле. В многоярусном, неслышном, по
спором движении муравьев действительно была покоряющая устремленность, железный порядок и таинственная высшая целесообразность.А когда, под вечер, изрядно покружив по лесу, Глеб с отцом и матерью возвращались на станцию, они опять вышли к муравейнику. Он был разорен. Глеб сделал вид, что у пего развязался шнурок, и хотя все торопились, остановился возле раскиданного и растоптанного чьей-то злой волей муравейного города.
Муравьи ликвидировали последствия вражеского нашествия. Они бешено сновали в разных направлениях, исчезали и появлялись на последней уцелевшей галерее, поспешно волокли что-то, встречались друг с другом и разбегались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218
Несколько парней и девушек кидали мяч и купались. Глеб захотел было присоединиться к ним и тоже выкупаться, побегать за звенящим тугим мячом, но вовремя вспомнил наставления врача и лишь убыстрил
шаг, чтобы они не обратили на него внимания и не пригласили его в свой круг. И все же одна полная девчушка — в черных шароварах и черном лифчике, который туго охватывал ее большую, не по возрасту, грудь, с некрасиво прилипшими к голове мокрыми темными волосами, — нарочно упустила мяч и крикнула:
— Эй! Отпасни, солдат!
Глеб нагнулся за катящимся к реке мячом, перехватил его у самой воды и с силой ударил по нему снизу кулаком. Мяч взлетел высоко, упал в стороне и, отскочив, подпрыгнул. Девушка звонко рассмеялась, но не обидно, а ободряюще и чуть нервно. Глеб помахал ей и двинулся дальше.
В ожидании парома он сел на корягу, разулся и опустил ноги в теплую, напаренную солнцем прибрежную воду.На сходнях собирались люди. Большинство - колхозницы. И всего несколько городских, судя по одежде, эвакуированные,— видно, ездили менять нощи на продукты, возвращались в город с лесозаготовок. Особняком группа эстонцев, все вроде из одной семьи, так похожи друг на друга. Пожилой солдат любезничал с девушкой. И еще был странный старик, седой, всклокоченный, сгорбленный. Косматая борода веером лежала на рваном и засаленном пиджаке с длинными подвернутыми рукавами; галоши, надетые на босые ступни, блестят; красноармейская пилотка натянута глубоко на уши. Старик, стоя, прилег на куст, смотрит на солнце немигающими слезящимися глазами.
Ждать и ждать: паром еще не отвалил от противоположного берега.Подъехали к сходням три телеги с сеном. Потом пожарная машина. Рядом с шофером — громадная тетка в брезентовой куртке и ослепительно блестевшей каске. На скамейке под складной лестницей ее команда: болезненного вида мужчина в телогрейке и ватных брюках, несмотря на лето; узколицый мальчуган, испуганно выглядывающий из-под каски; две разбитные бабенки в лаптях, выцветших гимнастерках и красных платочках.
Машина, лавируя, въехала на сходни. Мужчина беспрестанно дергал веревку колокола, колокол позванивал надтреснутым баритоном. «Посторонись! Посторонись!» — кричала визгливо бабенка. Старик подошел к Базанову.
— Ноев ковчег, — сказал он весело. — Торопятся — куда? Не угостите ли закурить, товарищ командир? Благодарствую. Газетка имеется,— он ловко свернул кулек «козьей ножки», лизнул его кончиком языка, сказал: — Весь наш народ из-за энтой войны проклятой со своих мест сорванный. Бредут кто куда, гонимые злыми ветрами.
— И ты, дед, эвакуированный?
— С Урала я, это особ статья. Иду, милый, с-за Урала я.
— Куда ж идешь?
— Да не знаю, собственно говоря, и куда точно. Приказал себе и иду, надо мне, оказывается, на войну своими глазами взглянуть. Народ от нее гибнет и страдает, и я должон среди народа быть.
— Ты что же — верующий?
— Верующий? В бога я не верю, а в людей я верю. Я, как змий, мудр и много о жизни знаю, товарипд. Поэтому и стараюсь. Одного словом ободрил, другому добрый совет дал, третьего успокоил, уверенность в себя вселил. Люди-то — кажный сам по себе - они занятые, у них своя боль, свои заботы, а я свободно жил, одиноко. Закрыл избушку лесовую и шагнул, двинулся. Дело я хорошее свершаю, оттого мне покойно и радостно. Иду, покуда силы имеются, двигаюсь.
— И сколько ж ты идешь?
— С годок. А торопиться мне не к чему. Помаленьку иду.
— Как не к чему? Война кончается, дед.
— Германа бьют и гонят — это верно ты полагаешь. Но война, милый, еще долго в сердцах и судьбах людей будет.
— Так и путешествуешь?
— Весь дом на мне. Много ли надо?
— И без денег? Или имеется в кубышке?
— Был капиталец скопленный, не скрою,— роздал. А теперь - если приходится - и сам к людям обращаюсь, без зазрения. Помогают. И покормят, и под крышу пустят, и подвезут. Человек — он добр, потому как вся природа добра, — он широко развел руки, слов-
но желая обнять и реку, и лес, и голубой купол неба. — А и человек — творение природы.
— Ну ты и агитатор, дед! — удивился Глеб.
— Когда хорошую правду говоришь, легко и агитатором называться,— серьезно ответил старик и отодвинулся, прекращая разговор.
Косо скользнула вниз чайка. Она повисла над водой на миг и, взмахнув крыльями, полетела к середине реки, навстречу парому.Старик не мигая смотрел на солнце. Оно садилось в оранжево-желтое облако. Раздался призывный гудок, и на берегу нее пришло в движение.
Потолкавшись у сходен и пропустив всех желающих вернуться в город, Глеб проводил взглядом переполненный, перегруженный паром и, разувшись, побрел по берегу у самой кромки воды. Ожидание чего-то необычного не покидало его.
Он наткнулся на парочку, сидящую в обнимку, и, чтобы не мешать им, взял влево и вышел на утоптанную тропинку, вьющуюся через прибрежные кусты. И уже дальше шел по этой тропке, с удовольствием ощущая босыми ступнями прохладную твердость и упругость молодой травы. Глеб шагал в сторону красного, падающего к горизонту, но еще теплого солнца и неторопливо раздумывал над увиденным сегодня. Война вот кончается, а жизнь у всех еще трудная. И заботы самые будничные, самые простые, маленькие и самые громадные — что поесть, чем накормить ребенка, где провести сегодняшний день и где встретить день завтрашний. И как жить сегодня, если завтра опять пошлют на фронт, и сегодняшний день может стать для тебя последним, и не будет ни этого теплого летнего солнца, ни ласковой волны, холодящей ноги.
И вспомнилось в далеком детстве — хотя и было это всего три-четыре года назад,— как шел он один по просеке, отстав от родителей, приехавших в осенний лужский лес за грибами. Народу в лесу оказалось много. Все перекрикивались, аукались, свистели. Глеб отвернул в подлесок, углубился в сухой песчаный сосняк и здесь, увидев большой муравейник, присел понаблюдать за жизнью существ, о которых он читал и которые казались ему самыми разумными и таинственными на земле. В многоярусном, неслышном, по
спором движении муравьев действительно была покоряющая устремленность, железный порядок и таинственная высшая целесообразность.А когда, под вечер, изрядно покружив по лесу, Глеб с отцом и матерью возвращались на станцию, они опять вышли к муравейнику. Он был разорен. Глеб сделал вид, что у пего развязался шнурок, и хотя все торопились, остановился возле раскиданного и растоптанного чьей-то злой волей муравейного города.
Муравьи ликвидировали последствия вражеского нашествия. Они бешено сновали в разных направлениях, исчезали и появлялись на последней уцелевшей галерее, поспешно волокли что-то, встречались друг с другом и разбегались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218