Переспросил: —Плановиком-экономистом ? Смеетесь? Лично я три года арифметикой занимался и учился по вечерам, прежде чем этой должностью овладел. Счетоводом могу, хотите?
— Все равно, — пожал плечами Глеб.
— Ну и ладно, — главбух оживился и вдруг обрадовался. — Завтра стол дадим, чернильницу, а пока посидите. — Он огляделся и позвал: — Симочка! Сима!
Поспешно поднялась пожилая стриженая под мальчика худенькая женщина. Ее плечи были крепко стянуты рваным шерстяным платком, завязанным на спине.
— Примите под свое покровительство. Прошу знакомиться — наш новый сотрудник товарищ Базанов. Ничего не знает, не умеет. Придется учить, пока не сбежит. Посадите его на сводки по нефтебазам, Симочка...
Так сержант Базанов стал служащим.На следующий день он получил персональный стол. Его втиснули, произведя В комнате всеобщую перепланировку, вплотную к столу Серафимы Вениаминовны, и, чтобы сесть за пего, Базанову пришлось совершить целый рейд по сложному и извилистому маршруту. Он почувствовал себя замурованным и почему-то обиженным.
Работа была нехитрая, не требующая ничего, кроме внимания. Нефтебазы присылали ежедневные сводки: «завезено горюче-смазочных, в том числе нефти, бензина, керосина, атолл, солидола», ((отгружено столько-то», «в наличии имеется». Глеб составлял общую таблицу, заполнял специальные формы отчетности, жал на дырокол и подшивал бумажки в папки, орал до хрипоты в телефон, если сводки запаздывали. Четыре действия арифметики, которыми он овладел в школе, вполне выручали его.
В час дня закипал на плите громадный медный чайник, женщины доставали хлеб, вареную картошку, лук, соленые огурцы и, не вставая из-за своих столов, по-быстрому закусывали, разговаривая о житейских делах. Глеб выходил на крыльцо. Он жалел и этих женщин, и старика главбуха Иннокентия Федосеевича, которые так вот, день за днем, просиживали над мертвыми цифрами, крутили арифмометры, гоняли туда-обратно желтые и черные кругляши счетов. А то, что он сам делал, казалось ему вообще никому не нужным...
В Канате и Шумерле, Вурнарах и Сундыре существовали нефтебазы. Колонны грузовиков и подвод стояли у их ворот. Люди, работавшие там, занимались настоящим делом — давали свет и тепло, мощь машинам, силу станкам, у них, у этих людей, были успехи и неудачи, радости и огорчения, наверное. Но все это было скрыто за мертвыми цифрами, графами таблиц, ежедневными сводками, входящими и исходящими: «завезено», «отгружено», «остатки», которые по иронии судьбы стали его делом.
В первые дни Базанов возвращался затемно: не справлялся, приходилось задерживаться. Шел напрямик через овраги, чтобы сократить путь, и вес же меньше чем за сорок минут не добирался ДО дому. Приходил усталый, злой, голодный. И тут обязательно находилось какое-нибудь неотложное дело: стандартные справки, карточки, очередь в булочной, получение ордера на дрова, талонов на керосин — черт знает что!
Глеб загрустим, упал духом. Он чувствовал себя отставшим ОТ поезда. Все это было как во сне: угол за печкой, сидение в конторе, бухгалтерская учеба у добрейшей Серафимы Вениаминовны. У Глеба не оставалось ни сил, ни времени даже на библиотеку. Нет, все это было не для него. А тут еще идиотская болезнь. Подкралась сзади, атаковала внезапно...
Дождь шел весь день и весь вечер. Похоже, зарядил и на всю ночь. Осень, ничего удивительного.Фонарь на высоком столбе опять не горел. Осколь-заясь, Базанов поднялся по глинистой тропинке на холм и двинулся вдоль забора, держась рукой за мокрые, мшелые доски.
Переулок словно вымер. В домах темно, и только в одном — напротив — окно желтело тускло, слюдяно. Базанов ступил в лужу — в рваном сапоге противно чвакнула вода. Выругался и, нашарив калитку, вошел во двор.
Ключ лежал на условленном месте. Глеб открыл дверь, стянул сапоги и, стараясь не шуметь, прошел через сени и комнату к себе, в угол за печкой, отгороженный синей в белых цветочках занавеской. Поставил сушиться сапоги, развесил мокрую шинель и устало опустился на кровать.
За печкой пахло сухим теплом, парным молоком и еще чем-то неуловимым, напоминающим детство. Кошка потерлась о его колени и, вопросительно и жалобно мяукнув, вскочила на кровать. Глеб погладил ее мягкую пушистую шерстку, и кошка, уютно приткнувшись, запела, домовито замурлыкала свою успокаивающую песню. Дождь монотонно колотил по крыше, постукивал в треснутое стекло бокового оконца. С хрипотцой вторили ему старые ходики. Через приоткрытую дверь доносилось равномерное и легкое похрапывание хозяйки, спящей вместе с девятилетним сыном Юркой в маленькой комнате.
Глеб закурил, зажег керосиновую лампу. Хотел было почитать, но золотистым фитилек псе садился, тускнел. Он дунул И загасни его, разделся и лег провалился В колдобину н матраце. Спать не хотелось: у него было смутное ощущение тревоги. Он повернулся на спину, закинул руки за голову. Предметы и вещи, что окружали его, в темноте казались нереальными, а его присутствие среди них, в этом доме,— ненужным и даже невероятным. Это ощущение было знакомо с детства, оно возникало каждый раз тогда, когда он забо-Левал, когда наваливался тяжелый грипп или ангина и голова разламывалась от высокой температуры, не хватало сил пошевелить рукой и дышалось с трудом; п позднее в госпитале, когда что-то большое, резиновое, надутое, как аэростат, падало ему на грудь и сдавливало горло.
Глеб принялся считать до ста, но и это не помогло — сон не приходил. Он стал думать о тех днях, что минули после его выписки из госпиталя, и о тех днях, что предшествовали им. Ему было трудно сосредоточить свое внимание на одном каком-то событии, их было слишком много в последнее время, они наплывали одно на другое, причудливо переплетались, смешивались. И вдруг отчетливо, точно это случилось вчера, вспомнилась Базанову та ночная атака.
...И во второй раз отогнали их немцы огнем пулеметов и минометов.В окопы Глеб вернулся изнуренный, дрожащий от нервного возбуждения. И только одна мысль билась
в голове — неужели в третий раз придется бежать по этому неровному полю и штурмовать лобастую высоту, где каждый кустик, каждый бугорок снега простреливается фланговым огнем?
Двухсотметровое пространство перед высотой казалось непреодолимой равниной, уходящей за горизонт, высотка — хребтом, застилающим небо. Все как в сказке, что рассказывала его бабка... Бойцов в роте осталось не так уж и много. Повсюду в траншее сидели и лежали раненые. Терпеливые ждали медицину, другие сами раскручивали индивидуальные пакеты и бинтовались, третьи — отвоевавшиеся — тащились по ходам сообщения в тыл.
Базанов сидел, сжавшись и уйдя в шинель, как улитка. Лениво падал мокрый снег — тяжелыми, большими хлопьями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218
— Все равно, — пожал плечами Глеб.
— Ну и ладно, — главбух оживился и вдруг обрадовался. — Завтра стол дадим, чернильницу, а пока посидите. — Он огляделся и позвал: — Симочка! Сима!
Поспешно поднялась пожилая стриженая под мальчика худенькая женщина. Ее плечи были крепко стянуты рваным шерстяным платком, завязанным на спине.
— Примите под свое покровительство. Прошу знакомиться — наш новый сотрудник товарищ Базанов. Ничего не знает, не умеет. Придется учить, пока не сбежит. Посадите его на сводки по нефтебазам, Симочка...
Так сержант Базанов стал служащим.На следующий день он получил персональный стол. Его втиснули, произведя В комнате всеобщую перепланировку, вплотную к столу Серафимы Вениаминовны, и, чтобы сесть за пего, Базанову пришлось совершить целый рейд по сложному и извилистому маршруту. Он почувствовал себя замурованным и почему-то обиженным.
Работа была нехитрая, не требующая ничего, кроме внимания. Нефтебазы присылали ежедневные сводки: «завезено горюче-смазочных, в том числе нефти, бензина, керосина, атолл, солидола», ((отгружено столько-то», «в наличии имеется». Глеб составлял общую таблицу, заполнял специальные формы отчетности, жал на дырокол и подшивал бумажки в папки, орал до хрипоты в телефон, если сводки запаздывали. Четыре действия арифметики, которыми он овладел в школе, вполне выручали его.
В час дня закипал на плите громадный медный чайник, женщины доставали хлеб, вареную картошку, лук, соленые огурцы и, не вставая из-за своих столов, по-быстрому закусывали, разговаривая о житейских делах. Глеб выходил на крыльцо. Он жалел и этих женщин, и старика главбуха Иннокентия Федосеевича, которые так вот, день за днем, просиживали над мертвыми цифрами, крутили арифмометры, гоняли туда-обратно желтые и черные кругляши счетов. А то, что он сам делал, казалось ему вообще никому не нужным...
В Канате и Шумерле, Вурнарах и Сундыре существовали нефтебазы. Колонны грузовиков и подвод стояли у их ворот. Люди, работавшие там, занимались настоящим делом — давали свет и тепло, мощь машинам, силу станкам, у них, у этих людей, были успехи и неудачи, радости и огорчения, наверное. Но все это было скрыто за мертвыми цифрами, графами таблиц, ежедневными сводками, входящими и исходящими: «завезено», «отгружено», «остатки», которые по иронии судьбы стали его делом.
В первые дни Базанов возвращался затемно: не справлялся, приходилось задерживаться. Шел напрямик через овраги, чтобы сократить путь, и вес же меньше чем за сорок минут не добирался ДО дому. Приходил усталый, злой, голодный. И тут обязательно находилось какое-нибудь неотложное дело: стандартные справки, карточки, очередь в булочной, получение ордера на дрова, талонов на керосин — черт знает что!
Глеб загрустим, упал духом. Он чувствовал себя отставшим ОТ поезда. Все это было как во сне: угол за печкой, сидение в конторе, бухгалтерская учеба у добрейшей Серафимы Вениаминовны. У Глеба не оставалось ни сил, ни времени даже на библиотеку. Нет, все это было не для него. А тут еще идиотская болезнь. Подкралась сзади, атаковала внезапно...
Дождь шел весь день и весь вечер. Похоже, зарядил и на всю ночь. Осень, ничего удивительного.Фонарь на высоком столбе опять не горел. Осколь-заясь, Базанов поднялся по глинистой тропинке на холм и двинулся вдоль забора, держась рукой за мокрые, мшелые доски.
Переулок словно вымер. В домах темно, и только в одном — напротив — окно желтело тускло, слюдяно. Базанов ступил в лужу — в рваном сапоге противно чвакнула вода. Выругался и, нашарив калитку, вошел во двор.
Ключ лежал на условленном месте. Глеб открыл дверь, стянул сапоги и, стараясь не шуметь, прошел через сени и комнату к себе, в угол за печкой, отгороженный синей в белых цветочках занавеской. Поставил сушиться сапоги, развесил мокрую шинель и устало опустился на кровать.
За печкой пахло сухим теплом, парным молоком и еще чем-то неуловимым, напоминающим детство. Кошка потерлась о его колени и, вопросительно и жалобно мяукнув, вскочила на кровать. Глеб погладил ее мягкую пушистую шерстку, и кошка, уютно приткнувшись, запела, домовито замурлыкала свою успокаивающую песню. Дождь монотонно колотил по крыше, постукивал в треснутое стекло бокового оконца. С хрипотцой вторили ему старые ходики. Через приоткрытую дверь доносилось равномерное и легкое похрапывание хозяйки, спящей вместе с девятилетним сыном Юркой в маленькой комнате.
Глеб закурил, зажег керосиновую лампу. Хотел было почитать, но золотистым фитилек псе садился, тускнел. Он дунул И загасни его, разделся и лег провалился В колдобину н матраце. Спать не хотелось: у него было смутное ощущение тревоги. Он повернулся на спину, закинул руки за голову. Предметы и вещи, что окружали его, в темноте казались нереальными, а его присутствие среди них, в этом доме,— ненужным и даже невероятным. Это ощущение было знакомо с детства, оно возникало каждый раз тогда, когда он забо-Левал, когда наваливался тяжелый грипп или ангина и голова разламывалась от высокой температуры, не хватало сил пошевелить рукой и дышалось с трудом; п позднее в госпитале, когда что-то большое, резиновое, надутое, как аэростат, падало ему на грудь и сдавливало горло.
Глеб принялся считать до ста, но и это не помогло — сон не приходил. Он стал думать о тех днях, что минули после его выписки из госпиталя, и о тех днях, что предшествовали им. Ему было трудно сосредоточить свое внимание на одном каком-то событии, их было слишком много в последнее время, они наплывали одно на другое, причудливо переплетались, смешивались. И вдруг отчетливо, точно это случилось вчера, вспомнилась Базанову та ночная атака.
...И во второй раз отогнали их немцы огнем пулеметов и минометов.В окопы Глеб вернулся изнуренный, дрожащий от нервного возбуждения. И только одна мысль билась
в голове — неужели в третий раз придется бежать по этому неровному полю и штурмовать лобастую высоту, где каждый кустик, каждый бугорок снега простреливается фланговым огнем?
Двухсотметровое пространство перед высотой казалось непреодолимой равниной, уходящей за горизонт, высотка — хребтом, застилающим небо. Все как в сказке, что рассказывала его бабка... Бойцов в роте осталось не так уж и много. Повсюду в траншее сидели и лежали раненые. Терпеливые ждали медицину, другие сами раскручивали индивидуальные пакеты и бинтовались, третьи — отвоевавшиеся — тащились по ходам сообщения в тыл.
Базанов сидел, сжавшись и уйдя в шинель, как улитка. Лениво падал мокрый снег — тяжелыми, большими хлопьями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218