Попасть туда было нелегко.
...Три старика играют в оркестре. Лысый, с лицом боксера,— на аккордеоне; меланхоличный, с громадной серо-седой шевелюрой, стоящей, как диадема, над куполообразным лбом,—на трубе; щуплый И маленький, с обезьяньей высохшей мордочкой, на пианино. Старички были профессионалами — исполняли любую популярную мелодию по требованию публики и выглядели неутомимыми.
В фойе не протолкнуться. Танцуют все. Дружно шаркают ноги по цементному, отполированному до блеска полу. Каждой паре волею судеб отпущено не более квадратного полуметра. Счастливо блещут глаза — глаза, затуманенные минутной нежностью, глаза нахальные и ищущие. Качаются головы, плечи. Вздымаются руки с переплетенными пальцами. Колышутся в такт мелодии прижавшиеся друг к другу тела. Жарко. Душно. Пахнет потом. После танца — аплодисменты, и снова, скорей в крепкие объятия. Еще один танец! Еще! Пусть бы только не начинался фильм подольше.
Но вот звучит звонок — сильный, дребезжащий, перекрывающий оркестр. Танцы окончены. Музыканты облегченно обрывают танго на полуфразе, буднично начинают собираться, надевают чехлы на аккордеон и трубу, закрывают на ключ пианино, сдвигают в сторону тонконогие пюпитры. Танцующие еще стоят рядом, не расцепив рук. Но вот и второй звонок — пронзительный, еще более громкий и нетерпеливый. Все устремляются в зал. Будут показаны «Трактористы», фильм довоенный, виденный. Встреча с искус-
ством не сулит никаких открытий и неожиданностей, но все-таки желанна и приятна, потому как поможет каждому отвлечься от трудного сегодня и перенесет на полтора часа в безмятежное вчера, когда все было иначе и все было по-другому — лучше, чем сегодня, спокойнее, веселее и естественнее потому, что не было войны.
Базанов находит свой ряд и место. И застывает: его соседкой оказывается... Валя. Случайно или нарочно она здесь? Глеб ничего не понимает. На Вале армейская форма. Каштановые волосы подстрижены коротко, гимнастерка с чужого плеча, подхваченная брезентовым ремнем, сидит мешком, на погонах связистские молнии. Глеб делает вид, что не сразу узнает ее. Девушка смотрит на него пристально своими желудевыми, продолговатыми, С монгольским разрезом глазами и обиженно отворачивается.
— Здравствуй, — говорит он запоздало.
Она не отвечает. Может быть, и говорит что-то тихо, но в это время гаснет свет. Покашливание, скрип стульев, шаги и голоса запоздалых зрителей стихают, и тут же серо-голубым неверным спетом загорается экран.
Начинается киножурнал.Стреляя на ходу, устремляются вперед танки. Взрыв! Бегут по неровному полю, как на ученьях, автоматчики. Снайпер, подбоченясь, рассказывает, как выследил и убил сотого немца. В цехе самолеторемонт-ного завода выступает на митинге мальчишка-ремесленник, выполняющий норму на сто двадцать процентов. Знатная доярка, эвакуированная с Украины в Казахстан, заверяет своего мужа-фронтовика, что работницы совхоза отдадут все свои силы делу победы.
Скосив глаза, Глеб наблюдал за Валей. Ее тонкий профиль в голубом отсвете экрана казался трогательно нежным и по-детски беззащитным. Она сидела, скрестив на груди руки и широко раскрыв глаза, но База-нову показалось, что киножурнальная жизнь нимало не занимает ее.
А вот уже- и последний сюжет — вручение орденов, руководителям партизанского движения в Белоруссии. Зал кремлевского дворца, длинный стол, люди в полувоенной форме. Очередной награжденный выходит из
рядов, прихрамывая направляется к Калинину. Принимает орден Ленина. Калинин обнимает его, жмет руку. Крупно, во весь экран, улыбающееся бровастое лицо партизана. И душераздирающий крик рядом:
— Отец! — Валя вскакивает, неестественно взмахнув руками, точно стремясь остановить изображение, и оседает, потеряв сознание.
— Свет! Дайте свет! — кричат слева.
Но журнал уже и так кончился. Загорается свет. Встревоженные стайки опоздавших врываются в зал.
Глеб осторожно выводит Валю. Легкая, почти невесомая, она висит у него па руках и беззвучно плачет. Худенькое тело ее сотрясается, он гладит ее по голове, по шелковистым каштановым волосам и утешает как может, еще не понимая, что же произошло.
Они выходят па набережную Волги. Уже темно. Небо беззвездное и безлунное, пугающе черное. Река тоже кажется черной, маслянистой. Разноцветные редкие огоньки бакенов, качаясь и отбрасывая изломанные рябью отсветы, плывут по фарватеру. Гудят над головой учебные самолеты.
Пусто в этот час вокруг. Город уже засыпает.
— Ну что ты, что? — повторяет Глеб. — Скажи, я помогу. Ну, успокойся, успокойся.
А она все всхлипывает, всхлипывает. А потом, преодолев смущение и растерянность, словно забыв недавнюю неприязнь к нему и все, что произошло между ними, начинает рассказывать.
...Валя Лебедева родилась в Саратовской области, в Вольске — маленьком деревянном и в основном одноэтажном городке на правом берегу Волги.
Вольск, стоящий в долине, меж меловыми холмами, славился своими цементными заводами и яблоневыми садами.
Валя училась в педагогическом техникуме, аккуратно посещала лекции, готовилась стать хорошей воспитательницей малышей. Слабенькая от природы, она любила предаваться романтическим мечтам, в которых было место и подвигам, и приключениям, и необыкновенно смелым людям.
Но шли годы, и ничего не менялось в ее жизни. Та же окраинная улочка, тихие домики с голубыми наличниками на окнах, яблонями, кустами крыжовника и смородины во дворах, городской парк, гудки пароходов и плавный, широкий разлив реки, та же дорога в техникум и обратно — все это было знакомо до мельчайших деталей. Вечно страдающая головными болями мать отдавала всю себя семье. Отец — начальник цеха завода «Большевик» — был увлечен работой и нередко, казалось, и вовсе забывал о доме, приходил лишь ночевать, усталый, словно выжатый, и, не поужинав, засыпал тут же, за столом. Иногда он не появлялся по нескольку дней. К этому тоже привыкли: у отца на заводе всегда было «горячее время». Да и в редкие свободные часы он с восторгом говорил лишь о реконструкции вращающихся печей, об опытах скоростного режима обжига цементного клинкера, о строительстве новой рельсо-канатной дороги из карьера. Лебедев очень гордился своим заводом — одним из первых в России.
По праздникам к нему приходили приятели — свои, заводские. Мать загодя хлопотала, готовила обильные угощения. Но ее красиво украшенный стол не интересовал этих людей. Ели они с удовольствием, но всегда почему-то торопливо, словно по обязанности, не замечая что, и тут же, сразу, начинали обычные разговоры о заводе, о тампонажных, пластифицированных и суль-фатостойких цементах. Женщины уходили на кухню, готовили чай, терпеливо ждали, когда мужья выговорятся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218
...Три старика играют в оркестре. Лысый, с лицом боксера,— на аккордеоне; меланхоличный, с громадной серо-седой шевелюрой, стоящей, как диадема, над куполообразным лбом,—на трубе; щуплый И маленький, с обезьяньей высохшей мордочкой, на пианино. Старички были профессионалами — исполняли любую популярную мелодию по требованию публики и выглядели неутомимыми.
В фойе не протолкнуться. Танцуют все. Дружно шаркают ноги по цементному, отполированному до блеска полу. Каждой паре волею судеб отпущено не более квадратного полуметра. Счастливо блещут глаза — глаза, затуманенные минутной нежностью, глаза нахальные и ищущие. Качаются головы, плечи. Вздымаются руки с переплетенными пальцами. Колышутся в такт мелодии прижавшиеся друг к другу тела. Жарко. Душно. Пахнет потом. После танца — аплодисменты, и снова, скорей в крепкие объятия. Еще один танец! Еще! Пусть бы только не начинался фильм подольше.
Но вот звучит звонок — сильный, дребезжащий, перекрывающий оркестр. Танцы окончены. Музыканты облегченно обрывают танго на полуфразе, буднично начинают собираться, надевают чехлы на аккордеон и трубу, закрывают на ключ пианино, сдвигают в сторону тонконогие пюпитры. Танцующие еще стоят рядом, не расцепив рук. Но вот и второй звонок — пронзительный, еще более громкий и нетерпеливый. Все устремляются в зал. Будут показаны «Трактористы», фильм довоенный, виденный. Встреча с искус-
ством не сулит никаких открытий и неожиданностей, но все-таки желанна и приятна, потому как поможет каждому отвлечься от трудного сегодня и перенесет на полтора часа в безмятежное вчера, когда все было иначе и все было по-другому — лучше, чем сегодня, спокойнее, веселее и естественнее потому, что не было войны.
Базанов находит свой ряд и место. И застывает: его соседкой оказывается... Валя. Случайно или нарочно она здесь? Глеб ничего не понимает. На Вале армейская форма. Каштановые волосы подстрижены коротко, гимнастерка с чужого плеча, подхваченная брезентовым ремнем, сидит мешком, на погонах связистские молнии. Глеб делает вид, что не сразу узнает ее. Девушка смотрит на него пристально своими желудевыми, продолговатыми, С монгольским разрезом глазами и обиженно отворачивается.
— Здравствуй, — говорит он запоздало.
Она не отвечает. Может быть, и говорит что-то тихо, но в это время гаснет свет. Покашливание, скрип стульев, шаги и голоса запоздалых зрителей стихают, и тут же серо-голубым неверным спетом загорается экран.
Начинается киножурнал.Стреляя на ходу, устремляются вперед танки. Взрыв! Бегут по неровному полю, как на ученьях, автоматчики. Снайпер, подбоченясь, рассказывает, как выследил и убил сотого немца. В цехе самолеторемонт-ного завода выступает на митинге мальчишка-ремесленник, выполняющий норму на сто двадцать процентов. Знатная доярка, эвакуированная с Украины в Казахстан, заверяет своего мужа-фронтовика, что работницы совхоза отдадут все свои силы делу победы.
Скосив глаза, Глеб наблюдал за Валей. Ее тонкий профиль в голубом отсвете экрана казался трогательно нежным и по-детски беззащитным. Она сидела, скрестив на груди руки и широко раскрыв глаза, но База-нову показалось, что киножурнальная жизнь нимало не занимает ее.
А вот уже- и последний сюжет — вручение орденов, руководителям партизанского движения в Белоруссии. Зал кремлевского дворца, длинный стол, люди в полувоенной форме. Очередной награжденный выходит из
рядов, прихрамывая направляется к Калинину. Принимает орден Ленина. Калинин обнимает его, жмет руку. Крупно, во весь экран, улыбающееся бровастое лицо партизана. И душераздирающий крик рядом:
— Отец! — Валя вскакивает, неестественно взмахнув руками, точно стремясь остановить изображение, и оседает, потеряв сознание.
— Свет! Дайте свет! — кричат слева.
Но журнал уже и так кончился. Загорается свет. Встревоженные стайки опоздавших врываются в зал.
Глеб осторожно выводит Валю. Легкая, почти невесомая, она висит у него па руках и беззвучно плачет. Худенькое тело ее сотрясается, он гладит ее по голове, по шелковистым каштановым волосам и утешает как может, еще не понимая, что же произошло.
Они выходят па набережную Волги. Уже темно. Небо беззвездное и безлунное, пугающе черное. Река тоже кажется черной, маслянистой. Разноцветные редкие огоньки бакенов, качаясь и отбрасывая изломанные рябью отсветы, плывут по фарватеру. Гудят над головой учебные самолеты.
Пусто в этот час вокруг. Город уже засыпает.
— Ну что ты, что? — повторяет Глеб. — Скажи, я помогу. Ну, успокойся, успокойся.
А она все всхлипывает, всхлипывает. А потом, преодолев смущение и растерянность, словно забыв недавнюю неприязнь к нему и все, что произошло между ними, начинает рассказывать.
...Валя Лебедева родилась в Саратовской области, в Вольске — маленьком деревянном и в основном одноэтажном городке на правом берегу Волги.
Вольск, стоящий в долине, меж меловыми холмами, славился своими цементными заводами и яблоневыми садами.
Валя училась в педагогическом техникуме, аккуратно посещала лекции, готовилась стать хорошей воспитательницей малышей. Слабенькая от природы, она любила предаваться романтическим мечтам, в которых было место и подвигам, и приключениям, и необыкновенно смелым людям.
Но шли годы, и ничего не менялось в ее жизни. Та же окраинная улочка, тихие домики с голубыми наличниками на окнах, яблонями, кустами крыжовника и смородины во дворах, городской парк, гудки пароходов и плавный, широкий разлив реки, та же дорога в техникум и обратно — все это было знакомо до мельчайших деталей. Вечно страдающая головными болями мать отдавала всю себя семье. Отец — начальник цеха завода «Большевик» — был увлечен работой и нередко, казалось, и вовсе забывал о доме, приходил лишь ночевать, усталый, словно выжатый, и, не поужинав, засыпал тут же, за столом. Иногда он не появлялся по нескольку дней. К этому тоже привыкли: у отца на заводе всегда было «горячее время». Да и в редкие свободные часы он с восторгом говорил лишь о реконструкции вращающихся печей, об опытах скоростного режима обжига цементного клинкера, о строительстве новой рельсо-канатной дороги из карьера. Лебедев очень гордился своим заводом — одним из первых в России.
По праздникам к нему приходили приятели — свои, заводские. Мать загодя хлопотала, готовила обильные угощения. Но ее красиво украшенный стол не интересовал этих людей. Ели они с удовольствием, но всегда почему-то торопливо, словно по обязанности, не замечая что, и тут же, сразу, начинали обычные разговоры о заводе, о тампонажных, пластифицированных и суль-фатостойких цементах. Женщины уходили на кухню, готовили чай, терпеливо ждали, когда мужья выговорятся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218