Сладкое это чувство, Глеба, но только если серьезно к нему отнестись и собой не дешевить, бабам его нынче роке, чем сахар по карточкам, отпускают. Тысяча вдов и очереди, п все молодые да красивые... Прости, заговорила тебя. Видишь, какой разговор пошел. В жизни нашей все бок о бок сплелось — и смерть и любовь.
— Понимаю.
— Вижу, что понимаешь. Хороший ты парен:.: слушаешь хорошо. И глаза добрые, не одну деваху небось с ума свел. Поправляйся, найдем тебе невесту чебоксарскую, - Мария Михайловна подмигнула ему темно-вишневым глазом, задорно рассмеялась и вышла.
И бвша у нее по-девичьи тонкая спина с четкой вертикальной ложбинкой, широкие подвижные бедра и крепкие икры. Глеб впервые заметил это. И потом, когда она вернулась и продолжила свою приборку и возню по хозяйству, он неотрывно следил за ней, подмечая и как ловко, в обтяжку, сидит на ее статной фигуре домашнее ситцевое платье, и как гибки все ее движения, и прекрасен поворот головы, бела шея и открытые по плечо полные руки. Девичья и женская красота чудесно сочетались в ней. Мария Михайловна перехватила его взгляд, но не смутилась и ответила ему смелым взглядом, в котором были и укор, и радость, и тревога. Она приблизилась неслышными шагами и, присев на край кровати, у изголовья, ласково провела рукой по лицу Глеба. Пахнуло свежестью и будто парным молоком. Пухлые губы ее полураскрылись, влажно блестели зубы. Она припечатала его на миг к подушже и резко встала.
Сказала спокойно, поправляя волосы:
— Ну вот, и выздоровел уже, слава богу...
Вечерами приходил Зайцев, маленький, серый, точно в пыли, человечек лет пятидесяти, эвакуированный из Жлобина на Урал и осевший в Чебоксарах. Зайцев появлялся неслышно. Он напоминал самодовольного и самоуверенного гнома. За светло-дымчатыми очками в железной оправе скрывались его прыткие, подвижные глаза, черные, с неяркой проседью волосы пышной бетховенской короной обрамляли высокий с залысинами лоб и падали па плечи. Зайцев гордился своими волосами, поминутно приглаживал и поправлял их, встряхивая легким коротким взмахом головы. Он любил поговорить, охотно рассказывал о себе: как, приехав в незнакомый город, не растерялся, устроился ретушером негативов, а потом стал, по его словам, полноправным акционером фотоателье. Фотография, конечно, не основное: прежде всего он художник, истинный талант вылезет всегда, дали из болота. Зайцев говорил, упиваясь звуками своего хорошо поставленного голоса, а его руки с темно-коричневыми от проявителя пальцами и плоскими квадратными ногтями все время двигались, что-то ощупывали, тормошили, перебирали. Они казались самостоятельными живыми существами.
Базанов понял сразу: он мало интересует Зайцева, просто тому нужен собеседник, которому он мог бы излагать свои завиральные идеи.
— Не случайно мужчин называют сильным полом,—вещал Зайцев. — Чем силен, например, я? Как Самсон — волосами? Нет! Я силен мастерством художника, которое отличает меня от других. А ты? Ты силен молодостью, привлекательностью. — Зайцев откидывал голову и подносил к глазу ладонь, сложенную трубкой. — У тебя, если присмотреться, запоминающееся лицо, несколько асимметричное. Да... Нос, скулы вот в чем дело — выразительные славянские скулы, яркое колористическое сочетание: светлые волосы, темные глаза, белая кожа. Да! Вот твоя сила... Третий мужик силен бицепсами, четвертый — музыкальностью, голосом. А женщина? За что ценят женщину превыше всего? За красоту. За красоту форм, мой милый!..
Забежали проведать Глеба Зоя с Машей. Обе усталые, хмурые, осенние. Писем ни от Петра, ни от Вали: дорога у них, видно, дальняя, дорога трудная. А девчатам опять вот ближний путь, опять посылают с фабрики на лесозаготовки, на ту сторону Волги. Близко вроде, а поди ж попробуй, вернись в город. И на сколько посылают — кто скажет? Может, и со снежком, до поздней осени работать придется, раз требуется...
Принесли они Глебу осенних сладких яблок да сообща и съели их за полчаса, что, повеселен пли напуская на себя веселость, пробыли у него. Попили чайку, поднялись. Пожелали скорейшего выздоровления и распрощались до скорой встречи, думали, а вышло — навсегда...
Выздоровев, Глеб вновь пошел в контору. С каждым днем, даже часом работа в «Главнефтеснабе» казалась ему все бесцельней и отвратительней. Он с трудом высиживал положенное время и прямо из конторы направлялся В библиотеку, чтобы пе думать о своих все возрастающих житейских проблемах, чтобы уйти с головой в очередное путешествие по Средней Азии. Древний край по-прежнему представлялся ему сказочной, недосягаемой Атлантидой, градом Китежем — золотой благословенной землей под голубым куполом неба.
Вспоминались рассказы Юлдаша Рахимова...
Ранней весной пламенела степь тюльпанами и маками. В кишлаках белыми и розовыми облаками цвели миндаль и абрикосы, акация и яблони. Изумрудной была трава. Наливались талой водой с ледников, набирали буйную силу реки и ручейки. Оживала напоенная земля, парила, гудела, звенела тысячью голосов.
Весна неслась по земле со скоростью курьерского поезда, он грохотал без остановок с оглушающим звоном и ревом, и теплый ветер точно срывал с земли бесцветное покрывало...
Громадное, раскаленное добела солнце висело в зените, выбеливало и небо, и землю. Высыхали реки. Жухла, лысела, желтела земля. Замирала жизнь в степи. Знойное движущееся марево окутывало барханы. Их верхушки — остановившиеся и застывшие волны — курились. Душный гармсиль, налетавший с юга, гнал громадные шары перекати-поля. Безмолвие на тысячи километров охватывало целый край. Беззвучие...
И снова буйный разлив жизни, разлив красок — долгой золотой осенью. И плоды ее: горы шелушащихся дынь, пахнущих сладким и пряным солнцем; солнечные жаркие лучи, ставшие виноградными гроздьями; туго наполненные сахарным соком розовые пушистые персики; огромные румяные яблоки; твердокожие, коричневые от загара гранаты.
Загадочные Каракумы и Кызылкумы — Черные и Красные пески. Реки, рождающиеся неизвестно где высоко в горах и теряющиеся неизвестно где в пустынях. Голодная степь. Безжизненные соленые озера. Высочайшие в мире горные хребты и вершины. Их названия звучали как песня...
А в Чебоксарах не переставая пили серые осенние дожди. Дул с Волги холодный, злой октябрьский ветер. Облетали деревья. Было мозгло и сыро, в воздухе стояла густая, влажная пелена. Поверх асфальтовых и булыжных мостовых растекались большие лужи, раскисали незамещенные дороги и тропинки проулков. Рано темнело. Глинистая, липкая жижа чавкала под ногами.
Базанов возвращался из библиотеки, когда город уже спал. Идти приходилось па ощупь — форсировать овраги, взбираться на скользкие, набухшие водой травянистые склоны, прижиматься к заборам и бревенчатым стенам изб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218
— Понимаю.
— Вижу, что понимаешь. Хороший ты парен:.: слушаешь хорошо. И глаза добрые, не одну деваху небось с ума свел. Поправляйся, найдем тебе невесту чебоксарскую, - Мария Михайловна подмигнула ему темно-вишневым глазом, задорно рассмеялась и вышла.
И бвша у нее по-девичьи тонкая спина с четкой вертикальной ложбинкой, широкие подвижные бедра и крепкие икры. Глеб впервые заметил это. И потом, когда она вернулась и продолжила свою приборку и возню по хозяйству, он неотрывно следил за ней, подмечая и как ловко, в обтяжку, сидит на ее статной фигуре домашнее ситцевое платье, и как гибки все ее движения, и прекрасен поворот головы, бела шея и открытые по плечо полные руки. Девичья и женская красота чудесно сочетались в ней. Мария Михайловна перехватила его взгляд, но не смутилась и ответила ему смелым взглядом, в котором были и укор, и радость, и тревога. Она приблизилась неслышными шагами и, присев на край кровати, у изголовья, ласково провела рукой по лицу Глеба. Пахнуло свежестью и будто парным молоком. Пухлые губы ее полураскрылись, влажно блестели зубы. Она припечатала его на миг к подушже и резко встала.
Сказала спокойно, поправляя волосы:
— Ну вот, и выздоровел уже, слава богу...
Вечерами приходил Зайцев, маленький, серый, точно в пыли, человечек лет пятидесяти, эвакуированный из Жлобина на Урал и осевший в Чебоксарах. Зайцев появлялся неслышно. Он напоминал самодовольного и самоуверенного гнома. За светло-дымчатыми очками в железной оправе скрывались его прыткие, подвижные глаза, черные, с неяркой проседью волосы пышной бетховенской короной обрамляли высокий с залысинами лоб и падали па плечи. Зайцев гордился своими волосами, поминутно приглаживал и поправлял их, встряхивая легким коротким взмахом головы. Он любил поговорить, охотно рассказывал о себе: как, приехав в незнакомый город, не растерялся, устроился ретушером негативов, а потом стал, по его словам, полноправным акционером фотоателье. Фотография, конечно, не основное: прежде всего он художник, истинный талант вылезет всегда, дали из болота. Зайцев говорил, упиваясь звуками своего хорошо поставленного голоса, а его руки с темно-коричневыми от проявителя пальцами и плоскими квадратными ногтями все время двигались, что-то ощупывали, тормошили, перебирали. Они казались самостоятельными живыми существами.
Базанов понял сразу: он мало интересует Зайцева, просто тому нужен собеседник, которому он мог бы излагать свои завиральные идеи.
— Не случайно мужчин называют сильным полом,—вещал Зайцев. — Чем силен, например, я? Как Самсон — волосами? Нет! Я силен мастерством художника, которое отличает меня от других. А ты? Ты силен молодостью, привлекательностью. — Зайцев откидывал голову и подносил к глазу ладонь, сложенную трубкой. — У тебя, если присмотреться, запоминающееся лицо, несколько асимметричное. Да... Нос, скулы вот в чем дело — выразительные славянские скулы, яркое колористическое сочетание: светлые волосы, темные глаза, белая кожа. Да! Вот твоя сила... Третий мужик силен бицепсами, четвертый — музыкальностью, голосом. А женщина? За что ценят женщину превыше всего? За красоту. За красоту форм, мой милый!..
Забежали проведать Глеба Зоя с Машей. Обе усталые, хмурые, осенние. Писем ни от Петра, ни от Вали: дорога у них, видно, дальняя, дорога трудная. А девчатам опять вот ближний путь, опять посылают с фабрики на лесозаготовки, на ту сторону Волги. Близко вроде, а поди ж попробуй, вернись в город. И на сколько посылают — кто скажет? Может, и со снежком, до поздней осени работать придется, раз требуется...
Принесли они Глебу осенних сладких яблок да сообща и съели их за полчаса, что, повеселен пли напуская на себя веселость, пробыли у него. Попили чайку, поднялись. Пожелали скорейшего выздоровления и распрощались до скорой встречи, думали, а вышло — навсегда...
Выздоровев, Глеб вновь пошел в контору. С каждым днем, даже часом работа в «Главнефтеснабе» казалась ему все бесцельней и отвратительней. Он с трудом высиживал положенное время и прямо из конторы направлялся В библиотеку, чтобы пе думать о своих все возрастающих житейских проблемах, чтобы уйти с головой в очередное путешествие по Средней Азии. Древний край по-прежнему представлялся ему сказочной, недосягаемой Атлантидой, градом Китежем — золотой благословенной землей под голубым куполом неба.
Вспоминались рассказы Юлдаша Рахимова...
Ранней весной пламенела степь тюльпанами и маками. В кишлаках белыми и розовыми облаками цвели миндаль и абрикосы, акация и яблони. Изумрудной была трава. Наливались талой водой с ледников, набирали буйную силу реки и ручейки. Оживала напоенная земля, парила, гудела, звенела тысячью голосов.
Весна неслась по земле со скоростью курьерского поезда, он грохотал без остановок с оглушающим звоном и ревом, и теплый ветер точно срывал с земли бесцветное покрывало...
Громадное, раскаленное добела солнце висело в зените, выбеливало и небо, и землю. Высыхали реки. Жухла, лысела, желтела земля. Замирала жизнь в степи. Знойное движущееся марево окутывало барханы. Их верхушки — остановившиеся и застывшие волны — курились. Душный гармсиль, налетавший с юга, гнал громадные шары перекати-поля. Безмолвие на тысячи километров охватывало целый край. Беззвучие...
И снова буйный разлив жизни, разлив красок — долгой золотой осенью. И плоды ее: горы шелушащихся дынь, пахнущих сладким и пряным солнцем; солнечные жаркие лучи, ставшие виноградными гроздьями; туго наполненные сахарным соком розовые пушистые персики; огромные румяные яблоки; твердокожие, коричневые от загара гранаты.
Загадочные Каракумы и Кызылкумы — Черные и Красные пески. Реки, рождающиеся неизвестно где высоко в горах и теряющиеся неизвестно где в пустынях. Голодная степь. Безжизненные соленые озера. Высочайшие в мире горные хребты и вершины. Их названия звучали как песня...
А в Чебоксарах не переставая пили серые осенние дожди. Дул с Волги холодный, злой октябрьский ветер. Облетали деревья. Было мозгло и сыро, в воздухе стояла густая, влажная пелена. Поверх асфальтовых и булыжных мостовых растекались большие лужи, раскисали незамещенные дороги и тропинки проулков. Рано темнело. Глинистая, липкая жижа чавкала под ногами.
Базанов возвращался из библиотеки, когда город уже спал. Идти приходилось па ощупь — форсировать овраги, взбираться на скользкие, набухшие водой травянистые склоны, прижиматься к заборам и бревенчатым стенам изб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218