Один из вызванных научных авторитетов Посоветовал сменить изоляторы, поставить тарельчатого типа. Не помогло. В первый же воскресный день главный энергетик Минц во главе полка своих орлов кинулся мыть и протирать изоляторы на временных линиях и менять их на постоянные. Вообще эта лёссовая и солончаковая пыль давала прикурить не только энергетикам, но и каждому, кто имел дело с машинами и какими-либо механизмами. В Караташе даже появился вскоре весьма симпатичный кандидат наук, инженер, которого все звали «пыльным ученым» Он и взялся изучать влияние пыли на машины и средства борьбы с нею. Хочешь спросить, что он предложил после месячного сидения в столице страны Музы-чуковии? Лично я с ним не беседовал, а шутники утверждали: вытирать пыль мягкой тряпочкой или осторожно сдувать ее с трущихся частей агрегатов.
Или полевые грызуны! Никто не думал, что их столько здесь, сусликов, мышей, бог знает еще кого, и что они так полюбят покрытый хлорвиниловой изоляцией телефонный кабель. Пришлось повсюду выкапывать кабель из земли и подвешивать на столбах. Сколько это заняло времени! Вот тебе только два примера и две проблемы из сотен возникающих на стройке, так не похожей на всякую другую.
— Ну а ты, собственно, чем занимался в Караташе? Искал золото?
— Отнюдь, — улыбнулся Базанов. — Совсем не золото. Золото уже давно искали и без меня, и далеко от Караташа. А я, только-только став дипломированным специалистом, был послан в двадцать первую геологическую экспедицию и присоединен к группе гидротехников, решающих, как казалось мне тогда, важную — а на деле весьма второстепенную — задачу: поиск старой оросительной сети и возможность использования ее на строительстве. Лично я занимался бурением и определял : если близки к поверхности коренные породы — значит, не будет фильтрации, русло старого канала можно использовать для подачи воды. Тебе понятно? Гидротехники были замечательные малые, и вообще тот период, несмотря на весь мой сегодняшний сарказм, вызывает у меня приятные воспоминания. Очень приятные !
Глеб замолчал. ...Его снова захватили воспоминания об Асе. За годы, прошедшие после гибели жены, ее облик, все, из чего он складывался, не уходил, не стушевывался, не забывался. Ее насмешливые глаза, которые почти одновременно могли стать и сердитыми, и нежными, словно подсвеченными изнутри; лицо с высокими скулами и упрямым подбородком; любимые словечки и привычки, любимая поза - сидеть поджав ноги. И совсем уж мелочи, вроде того, как теребила и терзала она мочку уха, когда задумывалась, как часто-часто подрагивали у нее уголки рта, когда Ася хотела, чтобы он поцеловал ее, хотела близости...
Была у них еще одна встреча — радостная и нежданная. Вскоре после отпуска, что провели они в Белоруссии и Ленинграде.
Глеб сидел в самаркандском тресте с отчетами. Ася летела с Памира в Москву на совещание. Во время пересадки в Ташкентском аэропорту она случайно встретила Сеню Устинова. Он сказал ей, что Глеба внезапно вызвали в Самарканд, в трест. Ася чуть ли не силой отобрала у Сени билет на последний вечерний рейс — в кассе билетов, конечно, не было — и полетела
в Самарканд. Там у нее было максимум три часа чистого времени, как говорят в спорте: таким получался «зазор» до обратного рейса в Ташкент, доставлявшего ее к московскому самолету, — иначе она опаздывала к началу совещания. Тогда с нее просто сняли бы шкуру: Ася единственная представляла памирскую экспедицию, и ее выступление, где перечислялись все нужды и требования ребят, работающих почти на пятикилометровой высоте, было запланировано на первый день конференции, к тому же и на первое, утреннее заседание. Ее трехчасовой выигрыш во времени держался лишь на твердой вере в «Аэрофлот»: если улетит и прилетит по расписанию самаркандский самолет в Ташкент, если Москва по расписанию примет ташкентский самолет и он прилетит в столицу вовремя. Это в Азии начиналась золотая осень. А в России осень была дождливая, туманная, с ранними гололедами по утрам. Сомнений была масса, риск велик, но Ася все же решилась и улетела в Самарканд.
...Глеб уже спал, когда она постучала в его номер. Он стоял на пороге совсем сонный — в несуразных длинных сатиновых трусах и в столь же несуразной, вытянувшейся и порванной в нескольких местах сетке. Он ничего не мог понять, может быть и не узнал Асю. Он лишь открыл дверь, вернулся в номер и уселся на кровать.
Ася, видно, была обижена холодным приемом — не обнял, не поцеловал, не удивился даже. Она повесила плащ, поставила чемодан и присела к столу, покрытому зеленой, прожженной во многих местах клеенкой, с обязательным графином на тарелочке, пепельницей, полной окурков, заваленному бумагами. Она увидела письмо, которое он начал писать ей. «Дорогая моя, любимая Асенька, здравствуй!» Она увидела это письмо сразу любопытным и быстрым боковым ревнивым взглядом. И еще заметила, что Глеб один в номере. Вторая кровать была пуста и застелена.
Ася пересела поближе к Глебу — на стул с круглой спинкой и косо прибитой ножкой. Стул жалобно, предательски застонал.
— Вам кого ? — спросил Глеб обалдело, и Ася поняла, что он так и не проснулся еще, даже глаз не открыл.
— Глеб, Глеб! — тормошила она его. — Это я! Я! Ася! Твоя жена, пойми же! Проснись! Жена приехала!
Он встал, шагнул вперед, как сомнамбула, и вдруг кинулся к ней, подхватил на руки, завертел, прижав голову к ее груди, и крутил так, подняв, до тех пор, пока не упал, обессилев, вместе с ней на кровать. И, переведя дыхание, стал целовать ее куда попало — в густые жесткие волосы, лицо, в шею и ворот клетчатой рубахи. Все пахло родными запахами, ее запахами, и он, еще не понимая, почему она оказалась здесь, уже чувствовал, что она с ним, что она рядом...
Ася вырвалась и вскочила.
— Куда ты? — спросил он.
— Свет, — глухо проговорила она и щелкнула тугим выключателем.
И звук его был точно выстрел. И в сразу наступившей черной тишине Глеб услышал, как, шурша, скользнуло на пол Асино платье, гулко и тяжело стукнула туфля, и еще что-то торопливо падало, щелкало, отстегивалось и, затрещав, разрывалось. Ася кинулась на кровать и, обняв Глеба, виновато зашептала в самое его ухо
— Вот — я... Видишь, я бесстыдница. Уже не могу без тебя... Совсем не могу...
Это была их последняя встреча. Три часа, что украла для них Ася у той суматошной жизни, когда они знали, были уверены, что у них все впереди, что солнце-счастье только-только встает над их горизонтом, чтобы принадлежать им бесконечно долго..
— Глеб Семенович, ау! — сказал Зыбин. — Вы опять ушли в себя? Когда будете дома?
— Ровно в четыре, — ответил Глеб. — Заходите Я рассказывал о канале. На чем я остановился?
— Ты говорил о трудном и прекрасном времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218
Или полевые грызуны! Никто не думал, что их столько здесь, сусликов, мышей, бог знает еще кого, и что они так полюбят покрытый хлорвиниловой изоляцией телефонный кабель. Пришлось повсюду выкапывать кабель из земли и подвешивать на столбах. Сколько это заняло времени! Вот тебе только два примера и две проблемы из сотен возникающих на стройке, так не похожей на всякую другую.
— Ну а ты, собственно, чем занимался в Караташе? Искал золото?
— Отнюдь, — улыбнулся Базанов. — Совсем не золото. Золото уже давно искали и без меня, и далеко от Караташа. А я, только-только став дипломированным специалистом, был послан в двадцать первую геологическую экспедицию и присоединен к группе гидротехников, решающих, как казалось мне тогда, важную — а на деле весьма второстепенную — задачу: поиск старой оросительной сети и возможность использования ее на строительстве. Лично я занимался бурением и определял : если близки к поверхности коренные породы — значит, не будет фильтрации, русло старого канала можно использовать для подачи воды. Тебе понятно? Гидротехники были замечательные малые, и вообще тот период, несмотря на весь мой сегодняшний сарказм, вызывает у меня приятные воспоминания. Очень приятные !
Глеб замолчал. ...Его снова захватили воспоминания об Асе. За годы, прошедшие после гибели жены, ее облик, все, из чего он складывался, не уходил, не стушевывался, не забывался. Ее насмешливые глаза, которые почти одновременно могли стать и сердитыми, и нежными, словно подсвеченными изнутри; лицо с высокими скулами и упрямым подбородком; любимые словечки и привычки, любимая поза - сидеть поджав ноги. И совсем уж мелочи, вроде того, как теребила и терзала она мочку уха, когда задумывалась, как часто-часто подрагивали у нее уголки рта, когда Ася хотела, чтобы он поцеловал ее, хотела близости...
Была у них еще одна встреча — радостная и нежданная. Вскоре после отпуска, что провели они в Белоруссии и Ленинграде.
Глеб сидел в самаркандском тресте с отчетами. Ася летела с Памира в Москву на совещание. Во время пересадки в Ташкентском аэропорту она случайно встретила Сеню Устинова. Он сказал ей, что Глеба внезапно вызвали в Самарканд, в трест. Ася чуть ли не силой отобрала у Сени билет на последний вечерний рейс — в кассе билетов, конечно, не было — и полетела
в Самарканд. Там у нее было максимум три часа чистого времени, как говорят в спорте: таким получался «зазор» до обратного рейса в Ташкент, доставлявшего ее к московскому самолету, — иначе она опаздывала к началу совещания. Тогда с нее просто сняли бы шкуру: Ася единственная представляла памирскую экспедицию, и ее выступление, где перечислялись все нужды и требования ребят, работающих почти на пятикилометровой высоте, было запланировано на первый день конференции, к тому же и на первое, утреннее заседание. Ее трехчасовой выигрыш во времени держался лишь на твердой вере в «Аэрофлот»: если улетит и прилетит по расписанию самаркандский самолет в Ташкент, если Москва по расписанию примет ташкентский самолет и он прилетит в столицу вовремя. Это в Азии начиналась золотая осень. А в России осень была дождливая, туманная, с ранними гололедами по утрам. Сомнений была масса, риск велик, но Ася все же решилась и улетела в Самарканд.
...Глеб уже спал, когда она постучала в его номер. Он стоял на пороге совсем сонный — в несуразных длинных сатиновых трусах и в столь же несуразной, вытянувшейся и порванной в нескольких местах сетке. Он ничего не мог понять, может быть и не узнал Асю. Он лишь открыл дверь, вернулся в номер и уселся на кровать.
Ася, видно, была обижена холодным приемом — не обнял, не поцеловал, не удивился даже. Она повесила плащ, поставила чемодан и присела к столу, покрытому зеленой, прожженной во многих местах клеенкой, с обязательным графином на тарелочке, пепельницей, полной окурков, заваленному бумагами. Она увидела письмо, которое он начал писать ей. «Дорогая моя, любимая Асенька, здравствуй!» Она увидела это письмо сразу любопытным и быстрым боковым ревнивым взглядом. И еще заметила, что Глеб один в номере. Вторая кровать была пуста и застелена.
Ася пересела поближе к Глебу — на стул с круглой спинкой и косо прибитой ножкой. Стул жалобно, предательски застонал.
— Вам кого ? — спросил Глеб обалдело, и Ася поняла, что он так и не проснулся еще, даже глаз не открыл.
— Глеб, Глеб! — тормошила она его. — Это я! Я! Ася! Твоя жена, пойми же! Проснись! Жена приехала!
Он встал, шагнул вперед, как сомнамбула, и вдруг кинулся к ней, подхватил на руки, завертел, прижав голову к ее груди, и крутил так, подняв, до тех пор, пока не упал, обессилев, вместе с ней на кровать. И, переведя дыхание, стал целовать ее куда попало — в густые жесткие волосы, лицо, в шею и ворот клетчатой рубахи. Все пахло родными запахами, ее запахами, и он, еще не понимая, почему она оказалась здесь, уже чувствовал, что она с ним, что она рядом...
Ася вырвалась и вскочила.
— Куда ты? — спросил он.
— Свет, — глухо проговорила она и щелкнула тугим выключателем.
И звук его был точно выстрел. И в сразу наступившей черной тишине Глеб услышал, как, шурша, скользнуло на пол Асино платье, гулко и тяжело стукнула туфля, и еще что-то торопливо падало, щелкало, отстегивалось и, затрещав, разрывалось. Ася кинулась на кровать и, обняв Глеба, виновато зашептала в самое его ухо
— Вот — я... Видишь, я бесстыдница. Уже не могу без тебя... Совсем не могу...
Это была их последняя встреча. Три часа, что украла для них Ася у той суматошной жизни, когда они знали, были уверены, что у них все впереди, что солнце-счастье только-только встает над их горизонтом, чтобы принадлежать им бесконечно долго..
— Глеб Семенович, ау! — сказал Зыбин. — Вы опять ушли в себя? Когда будете дома?
— Ровно в четыре, — ответил Глеб. — Заходите Я рассказывал о канале. На чем я остановился?
— Ты говорил о трудном и прекрасном времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218