От него пахло медом и абрикосовым бренди. Неужели перед нашей
встречей он решил немного поддержать свой дух спиртным? Через
несколько минут Шут отодвинулся от меня, но руки не убрал. Он смотрел
на меня, заметил белую прядь в волосах, пробежал глазами по знакомым
шрамам на лице. Я тоже не мог отвести от него взгляда - меня поразило
не то, как сильно он изменился, превратившись из белокожего
нездорового человека в смуглого красавца, а как раз наоборот - то, что
он совсем не изменился. Он выглядел так же молодо, как пятнадцать лет
назад, когда я видел его в последний раз, - и ни единой морщины на
лице.
- Ну, - откашлявшись, проговорил Шут, - ты не собираешься
пригласить меня в дом?
- Собираюсь, конечно. Только сначала займемся твоей лошадью, -
осипшим голосом ответил я.
Его широкая ухмылка словно стерла разделявшие нас годы.
- А ты ничуть не изменился, Фитц. Ты всегда первым делом заботился
о лошадях.
- Не изменился? - Я покачал головой, глядя на него. - Это ты не
постарел ни на один день. А что касается остального… - Я снова покачал
головой и направился к его лошади. Она сделала шаг назад, как будто не
хотела подпускать меня к себе. - Ты стал золотым, Шут. И одет так же
роскошно, как когда-то одевался Регал. Я тебя даже не сразу узнал.
Он с облегчением вздохнул и рассмеялся.
- Значит, я зря испугался, решив, что ты не хочешь меня видеть?
Такой вопрос даже не заслуживал, чтобы на него отвечали, и я
пропустил его мимо ушей, снова шагнув к лошади. Она отвернулась, чтобы
я не мог дотянуться до поводьев, стараясь не выпускать из вида волка.
Я заметил, что Шут с интересом за нами наблюдает.
- Ночной Волк, ты мне мешаешь и прекрасно это знаешь, - сердито
проворчал я.
Волк опустил голову и наградил меня лукавым взглядом, но перестал
дразнить лошадь.
Если бы ты мне не мешал, я бы и сам мог загнать ее в сарай.
Шут склонил голову набок и вопросительно на нас посмотрел. Я
почувствовал, как от него исходит понимание, ускользающее и едва
заметное, тонкое, словно остро отточенный клинок, и тут же забыл про
лошадь. Инстинктивно я прикоснулся к метке, которую он оставил много
лет назад - серебристые отпечатки пальцев у меня на запястье, которые
давным-давно потускнели и стали серебристо-серыми. Шут снова
улыбнулся, поднял руку в перчатке и указал на меня пальцем, как будто
хотел освежить метку.
- Все прошедшие годы, - сказал он, и его голос показался мне таким
же золотистым, как и его кожа, - ты был со мной, словно я касался тебя
кончиками пальцев. Даже когда нас разделяли годы и моря. Я всегда тебя
слышал и чувствовал, точно легкий аромат, принесенный ветром. Разве ты
не знал?
Я сделал глубокий вдох, понимая, что мой ответ может причинить ему
боль.
- Нет, - тихо сказал я. - Мне очень жаль. Я слишком часто
чувствовал себя одиноким, если не считать, конечно, Ночного Волка.
Сколько раз я сидел на скалах, пытаясь прикоснуться к кому-нибудь, но
никто никогда мне не отвечал.
Шут тряхнул головой, услышав мои слова.
- Если бы я по-настоящему владел Скиллом, ты бы знал о моем
присутствии. Знал бы, что я с тобой, - но я не мог произнести ни
слова.
Я и сам не понимал почему, но от его слов мне стало легче. И тут
он издал необычный звук - нечто среднее между птичьей трелью и
кудахтаньем, и его лошадь сейчас же к нему подошла и уткнулась носом в
ладонь. Шут передал мне поводья, прекрасно понимая, что мне ужасно
хочется вскочить в седло.
- Возьми ее. Поезжай до конца тропы и возвращайся назад. Могу
побиться об заклад, тебе еще ни разу в жизни не приходилось сидеть
верхом на такой лошади.
Как только поводья оказались у меня в руках, кобыла подошла ко
мне, прижалась носом к груди и начала принюхиваться, словно запоминала
мой запах. Затем она подняла голову и ткнулась мне в подбородок, как
будто пыталась заставить принять заманчивое предложение Шута.
- А вам известно, сколько времени я вообще не сидел в седле? -
спросил я их обоих.
- Очень долго. Ну же, давай не тяни, - уговаривал меня Шут.
Он, словно мальчишка, хотел поделиться со мной радостью обладания
столь замечательным существом, и мое сердце отозвалось на его
щедрость. Я понял, что не важно, сколько лет и какие расстояния
пролегли между нами, наши отношения не изменились.
Я не стал дожидаться нового приглашения, вставил ногу в стремя и
вскочил в седло и тут же увидел, несмотря на прошедшие годы, разницу
между этой кобылой и моей старушкой Суути. Лошадь Шута была меньше,
миниатюрнее, тоньше - и я чувствовал себя неуклюжей деревенщиной,
когда тронул пятками бока, направляя ее вперед, а затем легким
движением поводьев показал, что она должна повернуться. Потом я чуть
переместил свой вес и натянул поводья, и кобыла тут же послушно
отступила назад. На моем лице расцвела идиотская улыбка.
- Она была бы гордостью Баккипа, когда конюшни Баррича славились
по всем Шести Герцогствам, - сказал я.
Я положил руку на холку кобылы и почувствовал пляшущее пламя ее
живого ума. Она меня не боялась, лишь испытывала любопытство. Волк
сидел на пороге и с серьезным видом за мной наблюдал.
- Поезжай по тропе, - сказал Шут, тоже улыбаясь. - И не особенно
ее придерживай, пусть покажет, на что способна.
- Как ее зовут?
- Малта. Я купил ее в Шоксе по дороге сюда и сам придумал имя.
Я кивнул. В Шоксе выращивали небольших легких лошадей для
путешествий по широким равнинам. Такую лошадь совсем просто содержать,
она мало ест и отличается выносливостью. Я чуть наклонился вперед и
проговорил:
- Малта.
Лошадь услышала обещание в моем голосе и помчалась вперед.
Если она и устала после целого дня пути, я этого не почувствовал.
Наоборот, казалось, что она радуется возможности размяться после
бесконечной дороги. Мы промчались под нависшими над дорогой ветвями
деревьев, копыта выбивали ровный музыкальный ритм на утоптанной земле,
отзываясь мелодичной песней в моем сердце.
Там, где тропа выходила на большую дорогу, я натянул поводья -
лошадь дышала ровно, словно ни капельки не устала от безумной скачки.
Она лишь выгнула шею, как будто хотела показать мне, что готова
мчаться дальше. Мы остановились, и я оглядел дорогу. Меня поразило,
как сильно изменился мой взгляд на окружающий мир, когда я посмотрел
на него под другим углом зрения. Я сидел на великолепном скакуне, а
дорога, точно тонкая лента, убегала вдаль. День клонился к вечеру, но
даже в мягком свете сумерек передо мной в окутанных голубыми тенями
холмах и высоких горах, прочертивших горизонт, раскрывались тысячи
возможностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192
встречей он решил немного поддержать свой дух спиртным? Через
несколько минут Шут отодвинулся от меня, но руки не убрал. Он смотрел
на меня, заметил белую прядь в волосах, пробежал глазами по знакомым
шрамам на лице. Я тоже не мог отвести от него взгляда - меня поразило
не то, как сильно он изменился, превратившись из белокожего
нездорового человека в смуглого красавца, а как раз наоборот - то, что
он совсем не изменился. Он выглядел так же молодо, как пятнадцать лет
назад, когда я видел его в последний раз, - и ни единой морщины на
лице.
- Ну, - откашлявшись, проговорил Шут, - ты не собираешься
пригласить меня в дом?
- Собираюсь, конечно. Только сначала займемся твоей лошадью, -
осипшим голосом ответил я.
Его широкая ухмылка словно стерла разделявшие нас годы.
- А ты ничуть не изменился, Фитц. Ты всегда первым делом заботился
о лошадях.
- Не изменился? - Я покачал головой, глядя на него. - Это ты не
постарел ни на один день. А что касается остального… - Я снова покачал
головой и направился к его лошади. Она сделала шаг назад, как будто не
хотела подпускать меня к себе. - Ты стал золотым, Шут. И одет так же
роскошно, как когда-то одевался Регал. Я тебя даже не сразу узнал.
Он с облегчением вздохнул и рассмеялся.
- Значит, я зря испугался, решив, что ты не хочешь меня видеть?
Такой вопрос даже не заслуживал, чтобы на него отвечали, и я
пропустил его мимо ушей, снова шагнув к лошади. Она отвернулась, чтобы
я не мог дотянуться до поводьев, стараясь не выпускать из вида волка.
Я заметил, что Шут с интересом за нами наблюдает.
- Ночной Волк, ты мне мешаешь и прекрасно это знаешь, - сердито
проворчал я.
Волк опустил голову и наградил меня лукавым взглядом, но перестал
дразнить лошадь.
Если бы ты мне не мешал, я бы и сам мог загнать ее в сарай.
Шут склонил голову набок и вопросительно на нас посмотрел. Я
почувствовал, как от него исходит понимание, ускользающее и едва
заметное, тонкое, словно остро отточенный клинок, и тут же забыл про
лошадь. Инстинктивно я прикоснулся к метке, которую он оставил много
лет назад - серебристые отпечатки пальцев у меня на запястье, которые
давным-давно потускнели и стали серебристо-серыми. Шут снова
улыбнулся, поднял руку в перчатке и указал на меня пальцем, как будто
хотел освежить метку.
- Все прошедшие годы, - сказал он, и его голос показался мне таким
же золотистым, как и его кожа, - ты был со мной, словно я касался тебя
кончиками пальцев. Даже когда нас разделяли годы и моря. Я всегда тебя
слышал и чувствовал, точно легкий аромат, принесенный ветром. Разве ты
не знал?
Я сделал глубокий вдох, понимая, что мой ответ может причинить ему
боль.
- Нет, - тихо сказал я. - Мне очень жаль. Я слишком часто
чувствовал себя одиноким, если не считать, конечно, Ночного Волка.
Сколько раз я сидел на скалах, пытаясь прикоснуться к кому-нибудь, но
никто никогда мне не отвечал.
Шут тряхнул головой, услышав мои слова.
- Если бы я по-настоящему владел Скиллом, ты бы знал о моем
присутствии. Знал бы, что я с тобой, - но я не мог произнести ни
слова.
Я и сам не понимал почему, но от его слов мне стало легче. И тут
он издал необычный звук - нечто среднее между птичьей трелью и
кудахтаньем, и его лошадь сейчас же к нему подошла и уткнулась носом в
ладонь. Шут передал мне поводья, прекрасно понимая, что мне ужасно
хочется вскочить в седло.
- Возьми ее. Поезжай до конца тропы и возвращайся назад. Могу
побиться об заклад, тебе еще ни разу в жизни не приходилось сидеть
верхом на такой лошади.
Как только поводья оказались у меня в руках, кобыла подошла ко
мне, прижалась носом к груди и начала принюхиваться, словно запоминала
мой запах. Затем она подняла голову и ткнулась мне в подбородок, как
будто пыталась заставить принять заманчивое предложение Шута.
- А вам известно, сколько времени я вообще не сидел в седле? -
спросил я их обоих.
- Очень долго. Ну же, давай не тяни, - уговаривал меня Шут.
Он, словно мальчишка, хотел поделиться со мной радостью обладания
столь замечательным существом, и мое сердце отозвалось на его
щедрость. Я понял, что не важно, сколько лет и какие расстояния
пролегли между нами, наши отношения не изменились.
Я не стал дожидаться нового приглашения, вставил ногу в стремя и
вскочил в седло и тут же увидел, несмотря на прошедшие годы, разницу
между этой кобылой и моей старушкой Суути. Лошадь Шута была меньше,
миниатюрнее, тоньше - и я чувствовал себя неуклюжей деревенщиной,
когда тронул пятками бока, направляя ее вперед, а затем легким
движением поводьев показал, что она должна повернуться. Потом я чуть
переместил свой вес и натянул поводья, и кобыла тут же послушно
отступила назад. На моем лице расцвела идиотская улыбка.
- Она была бы гордостью Баккипа, когда конюшни Баррича славились
по всем Шести Герцогствам, - сказал я.
Я положил руку на холку кобылы и почувствовал пляшущее пламя ее
живого ума. Она меня не боялась, лишь испытывала любопытство. Волк
сидел на пороге и с серьезным видом за мной наблюдал.
- Поезжай по тропе, - сказал Шут, тоже улыбаясь. - И не особенно
ее придерживай, пусть покажет, на что способна.
- Как ее зовут?
- Малта. Я купил ее в Шоксе по дороге сюда и сам придумал имя.
Я кивнул. В Шоксе выращивали небольших легких лошадей для
путешествий по широким равнинам. Такую лошадь совсем просто содержать,
она мало ест и отличается выносливостью. Я чуть наклонился вперед и
проговорил:
- Малта.
Лошадь услышала обещание в моем голосе и помчалась вперед.
Если она и устала после целого дня пути, я этого не почувствовал.
Наоборот, казалось, что она радуется возможности размяться после
бесконечной дороги. Мы промчались под нависшими над дорогой ветвями
деревьев, копыта выбивали ровный музыкальный ритм на утоптанной земле,
отзываясь мелодичной песней в моем сердце.
Там, где тропа выходила на большую дорогу, я натянул поводья -
лошадь дышала ровно, словно ни капельки не устала от безумной скачки.
Она лишь выгнула шею, как будто хотела показать мне, что готова
мчаться дальше. Мы остановились, и я оглядел дорогу. Меня поразило,
как сильно изменился мой взгляд на окружающий мир, когда я посмотрел
на него под другим углом зрения. Я сидел на великолепном скакуне, а
дорога, точно тонкая лента, убегала вдаль. День клонился к вечеру, но
даже в мягком свете сумерек передо мной в окутанных голубыми тенями
холмах и высоких горах, прочертивших горизонт, раскрывались тысячи
возможностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192