Унылый, тягучий, он
поднимал всех на работу: горшечники садились к своему кружалу, кузнецы
брались за молот, и перезвон железа встречал солнечный восход. Рудокопщики
спускались в забои. Только солевары не отрывались от цыреней, пока
вываривали соль...
Весь день в городке шумели, разносилась разноголосая речь. И каждый
час на дозорной башне страж старик Богдашка бессменно отбивал время.
- И когда ты спишь, старина, если и днем и ночью бьешь в колокол? - с
жалостью посмотрел на него Ермак.
Эх, милый, время для сна много! Отсыпаюсь в междучасье, - уныло
ответил Богдашка. - Мне-то что, а вон трубочный мастер, розмысл Юрка
Курепа, когда отдыхает, - бог весть!
В башенной светелке далеко за полночь светился огонек. Ермак
просыпался среди ночи и часто думал: "Что ж делает этот человек, и почему
ему дня мало?"
- Так это и есть Юрий Курепа! - обрадовался атаман, и его потянуло
поговорить с прославленным розмыслом. Атаман по шатким ступенькам поднялся
к башенной светелке и тихо приоткрыл дверь. Трубочный мастер сидел в сером
кафтане, волосы прижаты ремешком, чтобы не мешали ему разглядывать
чертежи. При скрипе двери он повернулся к гостю, на бледном лице его
вспыхнула добрая улыбка.
- Батюшки, кого занесло! - радостно воскликнул он. - А может ты не
туда попал?
Ермак скинул шапку и поклонился:
- К тебе шел... Давно собирался, хочется познать о соляных местах.
Дозволь сесть.
Розмысл придвинул скамью. Атаман уселся и внимательно оглядел
светлицу. Голые бревенчатые стены, тесовый стол под окном, на нем свитки,
краски, чернильница и пук очищенных гусиных перьев.
- Скудно живешь, милок, - шумно вздохнул Ермак. - А дела большие
вершишь.
- По силе и разумению стараюсь, а живу не густо. Да с чего добро
жить? - с грустью в голосе обронил розмысл. - Мастерство наше такое...
Атаман строго посмотрел на Курепу:
- Напрасно хаешь. Солевары всю Русь солью кормят, а без розмысла и
солевару нечего делать. Я дивлюсь, милый, как ты угадываешь рассольные
места? Любо знать это...
- Ты что ж, трубочным мастером удумал быть? - взволнованно спросил
розмысл.
- Куда мне! - отмахнулся Ермак: - Умом не вышел. Однако с юных лет
обуреваем познать все! - атаман придвинулся к розмыслу и продолжал с
жаром: - У дьячка работал, и тот грамоте обучал. И думал я, - дивно
устроен мир. Вот гляжу за полетом лебедушек и мыслю: человеку бы так
летать! - в глазах Ермака сверкнул огонек.
Мастер Курепа посветлел, схватил гостя за руку.
- И я такое мыслю, атаман, - признался он. - Не токмо во сне летаю,
но думки обуревают: "Пошто человеку не летать, разум великий ему дан?" От
господ дознался, что на Москве холоп дерзнул уподобиться птице, да был
кнутьями бит.
- Эх, худо подневольному человеку! - вздохнул Ермак, а Курепа
поддакнул:
- Еще хуже, когда не токмо человека, а разум его куют в кандалы!
Прости, угостить-то тебя нечем, - смущенно засуетился розмысл и полез в
кладовушку. Вернулся опечаленный. - Живу на квасе да на сухарях. Ни женки,
ни ребят, да и с чего я кормить стал бы. Что и перепадает, - на пергамент
и бумажные витки перевожу. Люблю свое дело! Много хожено, поискано
рассольных мест. О том хочу поведать потомкам, как мы соль-минерал весьма
потребный человеку, искали.
- И мне любопытно это послушать! Ежели можно, расскажи, а я послушаю,
- сердечно попросил Ермак.
- Изволь, - охотно согласился мастер. - Вижу, ты не пустознай... Наши
Строгановы спят и видят, поболе бы им соли. Вот и хожу по Прикамью и
дознаюсь о местах, где можно заложить соляные трубы и брать через них
рассол. Замечено мною, что места сии покрыты мелким ельником, а то
березняком, и чаще всего на болотинах и низких местах.
- Да таких мест - гибель кругом, так неужто под каждым соль хранится?
- улыбнулся Ермак.
- Место низкое и ельник - еще не все, то первый знак для мастера, -
пояснил Курепа. - А второй, - на зорьке за стадом вместе с пастушком
походишь и примечаешь, как скот себя покажет. Любит коровушка и овца
полизать соленую земельку. А в местах диких почаще взглядывай на следы
зверя. Истопчут все, если земелька понравится, вылижут. Берешь в таких
местах глину, и на костер. Если соль в ней таится, будет трещать на огнище
и к тому ж крепко к языку прилипает. То верный знак, - место, выходит, тут
соляное. Вот оно как! И мало ли примет набралось у русского розмысла:
ключи, бьющие из земли, - приглядись к ним, попробуй на вкус. Иные покрыты
ржавчиной; выпариваясь летом от жаркого солнышка, оставляют серебристый
налет или след инея легкого по бережку протока. А то по засольному духу
слышишь, где таится соль, особо по утрам да на вечерней зорьке: стоишь и
видишь, как потянуло сырым туманом, и дух тяжелый. Тут и соль!.. - он
говорил с увлечением, не спуская глаз с Ермака, боясь, что тот поднимется
со скамьи и уйдет.
Но атаман сидел, словно зачарованный.
- Видать, любо тебе мастерство это? - спросил он.
- А что может быть лучше и светлее моего мастерства? - с
убежденностью сказал Курепа. - Пахарь да солевар самые потребные люди на
Руси!
"Милый ты мой! Самый первый человек на Руси, а перебиваешься на хлебе
да на сухарях!" - с горечью подумал о мастере Ермак.
Курепа между тем продолжал:
- Найти место соляное трудно, а гораздо мудренее добыть рассол из
земных недр. Тут надо опустить в твердь варничные трубы. Приходи и
взгляни, как трудимся мы... Днем стараемся с трубами, только ноченька и
остается для размышлений... Вот свитки! - он развернул бумажный столбец, и
Ермак увидел раскрашенные места - мелкие ельники, роднички бегущие. Все, о
чем рассказал мастер. И под рисунками вязью шли строки, написанные
усердной рукой...
Атаман долго держал свиток и, чуть шевеля губами, читал о том, как
работают ярыжки-подсобники с мастером над посадкой труб в землю.
- Дивно! - с жалостью расставаясь со свитком, вымолвил Ермак. Затем
поклонился розмыслу: - Спасибо за беседу, пора идти...
Атаман ушел, а Курепа долго взволнованно расхаживал по светлице, и
снова его мыслями владела соль...

Ермак еще не раз бывал у розмысла Юрки Курепы и подолгу у него
засиживался. После беседы с мастерком на душе атамана становилось светло и
легко. Перед его мысленным взором постепенно открывался иной мир, о
котором он мало думал до сих пор. По-иному взглянул атаман на окружающее.
В черных варницах, в которых в белесом едком дыму так тяжело
дышалось, где от жары и соляного рассола трескались губы, язвами
покрывались руки и лицо, творилось большое народное дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264