Он закачался и выпал из седла.
- Маметкул?
- Тайджи ранен, уланы уплыли с ним за Иртыш!
- Алла! Говори, еще говори! - тряся вестника кричал хан, но его окрик
потонул в буйном, чудовищном хаосе, который, подобно грому, катился к
холму. Опираясь о телохранителя, Кучум подошел к обрыву и слезящимися
глазами вгляделся в даль. Словно в тумане, он увидел цепи татарских
лучников, которые яростно слали кучи стрел. Метальщики сбрасывали лавины
камней, но увы, - что могли поделать они против бесстрашных бородатых
людей, рубивших с плеча и шедших властной тяжелой поступью. Впереди этой
неудержимой лавины на лихом скакуне, приподнявшись в стременах, размахивая
окровавленным мечом, мчал осанистый казак с курчавой бородой. Кучум узнал
его:
- Он!.. Он!..
Мурза схватил хана под руки и раболепно упрашивал:
- Премудрый, настал час... Надо уходить!
Костистый, жилистый хан уперся:
- Нет! Нет! Еще не все. Коня мне...
Но все было напрасно. Степные всадники с криками рассеялись по полю и
уносились прочь. За ними, волоча нарты, спасая своих хозяев, мчались
легконогие олени. Бежали татары, сургутские остяки, - бежали все, кто мог.
Клубами стлалась вздыбленная пыль, вопили люди, с треском опрокидывались
арбы, и самое страшное, что потрясало и леденило душу, - над полем стоял
сплошной крик:
- Ура-а-а...
Ветер развевал парчевые хоругви с ликом христианского бога. Казаки,
как яростный морской прибой, выхлестнули сокрушительной волной на высокий
вал. И опять впереди них могучий всадник в панцире, с сияющим мечом.
- Он! Коня мне, коня! - вскричал Кучум, но телохранители и мурзы
подхватили его и оттащили прочь.
Карача взял хана за руки:
- Яскальбинские князьки открыли дорогу урусам. Поберегись, хан. Мы
погибли без тебя... Настала пора уходить!..
Кучум вырвался и выкрикнул в гневе:
- Я с юности был воин! Со мной верные всадники. Никуда не уйду. Пусть
враг идет на Искер, я воткну ему между лопаток стрелу!
Он уверенным, твердым шагом вернулся к шатру и сел на ковер. Мурзы
трусливо смотрели на хана. "Что задумал он? Разве не видит гибель всему?"
У холма еще дрались лучники, но близкий рев стал яростней.
Подхлестываемый ужасом, на холм вымчал всадник, соскочил с седла, раскрыл
рот... и не сказал ни слова перед неумолимым взором хана.
- Я здесь стою! И никто не сдвинет меня! - сурово сказал Кучум
мурзам. Вельможы, вздохнув, покорно склонили лица.
Ночь опустилась на Чувашским мысом. Из-за крутояра выплыла луна и
осветила скорбное поле брани.
- Всемилостивый, ты непобедим! - негромко, вкрадчиво заговорил с
ханом Карача. - Но коварство малодушных может погубить нас: тайно ушли
туралинцы, аялинцы неслышно покинули лагерь, коурдаки, как змеи уползли.
Надо уходить.
- Куда нам ехать? - в горестном раздумье спросил Кучум.
Ему подали любимого белого скакуна, когда-то приносившего ему столько
радости. Хан потрепал его по шее, скакун присмирел. Слуги подсадили
Кучума, и он с трудом устроился в седле.
"Горе мне, горе!" - тяжко вздохнул хан и, печально склонив голову,
сгорбленным и немощным двинулся к Искеру. Он молча ехал, позади, так же
безмолвно, следовала свита. Смутные и тяжелые мысли терзали хана. "Как
могло случиться, что в такой короткий срок разбили его войско, и он
сейчас, старый и бессильный, должен покинуть Искер и тронуться в
неизвестность! Откуда брали силы урусы и почему стал слаб он!"
Ишан Бибадша объяснял все вмешательством богов, но туманно и
сбивчиво...
"Нет, здесь боги ни при чем. Пришла новая, неведомая сила! - решил
хан и встрепенулся. - Но мы еще живы и поспорим с ней!"

Луна мертвенным светом озаряла знакомые места, и теперь приходилось
покидать их. Боль сжимала сердце. Сорок лет он был ханом в Искере, в этой
древней земле! Много крови и слез пролито из-за нее. Ишаны читали Кучуму
старинные рукописи, а в них величавым слогом повествовалось, что великий
Чингис-хан растоптал древнюю Бухару и послал татарского князька Тайбугу
собирать ясак в суровую "Страну Мраков". Жестокий и жадный Тайбуга,
подобно своему повелителю, побил много людей и разорил жилища их по рекам
Иртышу и Оби великой. На реке Туре его пленило место, пригодное для
ставки, и он возвел здесь городок Чингидин.
Покоренная страна оказалась великой и богатой, и звали ее по-древнему
Сибирь. Тайбуга почувствовал силу и твердо держался на царстве. Но всему
бывает начало и конец, и Тайбуга отошел в мир иной, оставив все сыну
Хаджи. И этот прошел положенный ему круг и оставил после себя княжение
сыну своему Мару. И тут начались кровь и смерти.
"В жизни цветет только крепкое дерево, а слабое аалит буря!" -
подумав так, Кучум тяжко вздохнул.
Мар был красив, нежен и верил женщине, и это погубило его. Казанкий
хан Упак отдал ему в жены свою сестру. Она не любила слабовольного и
ленивого мужа и предала его. Брат ханши умертвил Мара, овладел Чигидином и
стал хозяином Сибири. Он упивался властью, жадничал, думал, что счастью и
удачам его не будет конца, а межде тем беда стояла у порога. В глухом
степном улусе, в прииртышье, друзья укрыли от глаз кровожадного Упака
внука Мара - царевича Махмета. Корень Тайбуги оказался крепок и
долголетен, - Махмет вырос, набрался сил и ярости. В степных улусах он
собрал сибирских татар, повел их к Чингидину, овладел им и убил Упака.
Кровь за кровь!
Но Чингидин был не по душе воинственному Махмету. Много горя и
несчастий было порождено в этом городе. Он облюбовал высокое место на
берегу широкого и могучего Иртыша и там, в устье резвой речонки Сибирки,
на крутом яру, поставил Сибирь-Искер... Предание гласит: на горе лежали
руины древнего города Сибирь-Туры, в котором княжил Иртышак. И никто не
помнил, когда заглох и обрушился этот город...
"Искер! Искер! Древняя земля! - в глубокой печали покачал головой
хан. - Могу ли я тебя оставить!" Ему вспоминалась юность, когда он пришел
в эти степи. Со своими одичавшими всадниками он мчался по бескрайним синим
просторам и безжалостно топтал копытами все живое на пути. Зарево стояло
над степями, горячая кровь поила темную землю, и, вместо росы, ковыль
омывали горькие слезы матерей.
В те поры он убил Эдигера и Булата - внуков Махмета. Горячая и пылкая
пора жизни! Кровь тогда пряно пахла и кружила голову. Воссев в Искере, он
окружил себя ишанами и женами.
Он помнит осенний темный вечер, когда пронзительно ветер шумел над
березами прииртышья. Блистательный и молодой, сидя в ханском шатре, он
снисходительно слушал давнего татарского певца, который под звуки чонгура
пел ему о давних временах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264