- Ай-яй! - разносились по реке крики. И, как бы в ответ, вдруг
рявкнула "Медведица".
- Ишь ты, знатно-то как! Голосиста! - одобрили казаки.
Ядро хлестко ударило в ордынскую ладью, и сразу от нее полетели щепы,
заголосили люди. Очутившись в быстрине, уцелевшие хватались за борта
соседних ладей и опрокидывали их.
- Эко, крутая каша заварилась! Ой, и воевода! - похвалил Ермак и
поднял багор, намереваясь вскочить в струг. Но Брязга удержал казака:
- Поостерегись малость, Тимофеевич, еще не отгудела свое "Медведица".
И тут опять ударило из пушки. Брызги сверкнули искрами, и пуще
прежнего завопили ордынцы. Кружившие по воде отдались стремнине, другие
загребали к берегу.
Конники спустились в Волгу и поплыли, держась за гривы коней. Опять
рявкнула пушка и на сей раз угодила по скопищу плывущих всадников. Тут же
Ермак и казаки не ждали. С баграми они бросились к стругам и дружно
ударили веслами. Тучи стрел полетели навстречу, но казаки не устрашились.
Размахивая веслами, гребцы запели:
Эх, ты Волга, мать-река, Широка и глубока, Ай да, да ай да, Ай да, да
ай да! Широка и глубока!
- Алла! Алла! - закричали рядом, и Ермак поднял багор.
- Братцы, бей супостата! - заорал он и, размахнувшись багром, изо
всей силы ударил турка по бритой голове. Тот и не охнул, опрокинулся на
борт и перевернул ладью. С оскаленными зубами, вопя, торопились отплыть от
рокового места более сильные, но их хватали за плечи трусливые и,
захлебываясь, в последней жестокой схватке затягивали в глубь быстрой
стремнины. Там, где только что барахталось тело, на минутку вспыхивала и
угасала мелкая крутоверть.
Крепко упершись ногами в устои ладьи, Ермак размахивал багром, крушил
вражьи головы, опрокидывал челны. Ему помогали браты-казаки, так же
яростно орудуя баграми.
- В Астрахань заторопились... а ну-ка остудись, подлая башка! -
кричали донцы.
- Бачка, бачка! - вопили ногайцы. - Мы свой!
- Ага, в беде своим назвался! Ах, окаянный переметчик!
На бугорке, на белом аргамаке, отмытом в волжской воде, в пышном
плаще, сидел Касим-паша и наблюдал за переправой. Он выкрикивал что-то
конникам, но что могли поделать они? Стремнина уносила многих из них в
синюю даль, многие гибли тут же на глазах. Воды Волги покрылись телами
воинов, плывущими конями, за хвосты и гривы которых цеплялись десятки рук
и тянули животных на дно.
Поодаль от Касим-паши у шатра стоял Девлет-Гирей, хмурый, с замкнутым
лицом. Три сына его - царевичи молча следили за отцом. Он долго и упрямо
молчал. И когда могучее течение Волги смыло последнего всадника, махнул
рукой и сказал с горечью:
- Зачем было идти на Итиль? Я говорил...
Немногие ордынцы добрались до астраханского берега, и тут женки
полонили их. Мокрых, посиневших они погнали их в крепость.
- Пошли, пошли, вояки!
Навстречу женщинам выехал воевода на вороном коне. Веселым взглядом
он встретил женок:
- Это откуда столь набрали бритоголовых?
- Торопились, вишь, в Астрахань, да обмочились с испугу. К тебе
гоним, воевода, на суд праведный!
- Ай да женки! - похвалил Черебринской. - С такими не погибнешь!
- А мы и не думали умирать. И Астрахань не уступим!
- А кто ревел со страху в овражине? - лукаво спросил вовода.
- А мы для прилику... Как же бабе да без слез! Уж так издавна
повелось, не обессудь...
Касим-паша медлил, не шел на штурм Астрахани. Тем временем
перебежчики сообщили воеводе: на старом Хазарском городище, на Жариновых
буграх, турский полководец начал возводить деревянную крепость. Когда-то
очень давно, тысячу лет тому назад, на этом месте располагалась столица
Хазарского царства - Итиль. Ныне от нее остались заросшие руины - рвы,
ямы, холмы битого кирпича и черепицы, да забытае гробницы, многие из
которых сейчас разрыли турецкие спаги, раскидав кости и похитив
погребальные чаши и другие ценности, схороненные вместе с покойниками.
На западном, нагорном, берегу Волги, в двенадцати верстах выше
Астрахани, стал расти новый город. Желтые рынь-пески усеялись тысячами
юрт, над ними целый день вились синие дымки. Ветер доносил стук топоров,
звуки зурн и мелкую дробь турецких барабанов. Дни стояли теплые, голубые.
Над Волгой летали белые чайки, а выше их реяли орлы-рыболовы.
По ночам лагерь озарялся множеством огней, и ордынцы, сбившись вокруг
костров, в больших черных котлах варили конину и вслух роптали на
Касим-пашу. Недовольны были и ногайцы, согнанные князьком изменником в
турецкий стан. На противобережной правнине подсохли пушистые метелки
ковыля, трава побурела. Надвигалась осень, а с нею и пора откочевки на
свежие нетронутые пастбища, на тихие просторы, где табуны и отары овец
моги перебиться в холодную и вьюжную зиму.
Все это радовало воеводу, но он задумчиво хмурил темные брови. Хотя
кругом кипела горячая работа - обновляли палисады, крепили заплоты,
подсыпали повыше валы, жгли камыш в низких местах острова, чтобы не дать
приюта незваному гостю, а по улице то и дело раздавался топот конных
разъездов, день и ночь караулили надежные заставы, - все же на душе
Черебринского было неспокойно. Хотя и храбры стрельцы и охочие
астраханские люди, а все же малочисленны. Огромная орда могла в любую
минуту скопищем броситься на Астрахань и подавить гарнизон своей тяжестью.
Не боялся воевода лечь костьми за родную землю. Знал, что и другие не
уступят ему в храбрости, но умереть под мечом врага легче, чем выстоять. А
выстоять надо, если даже не придет помога!
Свою тревогу Черебринской таил глубоко. Каждое утро он обходил
крепость и город. Вид его был величав и покоен. На нем были сапоги,
расшитые золотом, красные штаны, белый зипун, а поверх желтый кафтан с
длинными рукавами, которые можно собирать и распускать по желанию, на боку
поблескивала богато украшенная самоцветами сабля.
Неспешно поднимался он на вал и смотрел на далекий волжский берег,
где за серебристым туманом угадывался вражеский лагерь. После этого он
спускался с вала и медленно пешком шел к другим местам обороны. За ним, в
отдалении, двигались меньшие воеводы в лиловых кафтанах, старосты и тиуны.
Хозяйским глазом воевода замечал все и тут же приказывал исправить
оплошности. Своим внушительным видом он вселял уверенность в народе. В
городе все шло своим чередом: озабоченно работали в мастерских, у
праспахнутых настежь дверей, а то и вовсе под открытым небом, шорники,
седельники, ткачи, жестянщики, веселые кузнецы, портные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264