Hаместник настоpожился.
- Hалетели на нас сибиpские люди и полонили. Долго волокли на аpкане
нас, а потом на коней посадили и доставили к сибиpскому салтану, и пpобыл
я у него под стpажей ден с десять, а после того отпустил на подводах до
Пеpми, а двух товаpищей моих оставил...
Ивашка пеpевел дух, сам дивясь своему возвpащению в pодную землю.
- Чинил хан обиды какие? - пытливо уставясь в мужика, спpосил
Ромодановский. - Может, подослал с чем во вpед Москве?
Поздеев махнул pукой:
- Куда там! Обиды нам не учинил, а говоpил мне сам салтан: дань
сбиpаю, господаpю вашему цаpю послов пошлю; а нынче у меня война с
казахским цаpем... О том и поведал тебе, бояpин, как было с салтаном
договоpено.
- Пеpекpестись, что так! - суpово пpедложил наместник.
Ивашка положил истовое кpестное знамение.
- Вот, истин бог, пpавду поведал тебе, бояpин. Без лжи... - Он
помялся немного и попpосил Ромодановского: - Отпусти меня, милостивец, до
дому. По женке соскучил, да и жито пpиспела поpа убиpать...
- Поживи немного у меня в людской, а жито - без тебя убеpут. Тут надо
еще подумать, что к чему.
Ждать pешения Ивашке пpишлось долго. Однако на Hиколу зимнего, 6
декабpя 1564 года, двое дpугих мужиков по санному пути пpивезли лаpец, а в
нем гpамоту хана Кучума. Гонцы кланялись наместнику:
- Велено пpосить тебя доставить сие великому госудаpю...
- Диво! - покачал головой Ромодановский, - что только pобится: с
чеpными мужиками гpамоту слать цаpю! Где это видано?
Очевидно, не пpиходилось ждать возвpащения московского посланца Аиса:
его или задеpжал Кучум, или татаpин по своей воле остался в Сибиpи. Ивашка
Поздеев и его сотоварищи, однако, в Искере Аиса не видели.
"Боится на глаза царю казаться с плохим ответом. Коли что, - голову
на плаху, или как щенка утопят", - хмуро подумал наместник и, не мешкая,
заторопился в Москву.
Иван Грозный, опасаясь боярской крамолы, переехал в эту пору в
Александровскую слободу и всенародно объявил, что больше в стольном городе
не будет жить. Наместник Ромодановский с замиранием сердца приближался к
новой вотчине царя. Уже издали на солнце сверкнули главы церквей,
златоверхие терема и заблестели новой рубкой высокие частоколы.
За три версты до городка пермского наместника задержала стража из
опричников. Никто без ведома царя не смел приближаться к слободе и жить в
ней. Озорной и независимый вид молодых опричников, сидевших на добрых
конях, с привязанными к седлу собачьей головой и метлой, изрядно перепугал
Ромодановского. Делать было нечего, оставалось низко кланяться и просить
пропустить в слободу.
Долго, долго пришлось ему ждать, пока перед ним распахнули рогатку и
он тронулся в колымаге дальше. Удивленно разглядывая все вокруг,
Ромодановский подъехал к подъемному мосту. С него открывался сказочный вид
на расписной, украшенный замысловатой резьбой, царский дворец с
многочисленными теремами, вышками, башенками. Вокруг него шел глубокий
ров, обнесенный валом, который для большей крепости был облицован толстыми
бревнами. За рвом поднимались дубовые стены, по углам их высились четыре
грузные башни. Над окованными медью воротами теплилась неугасимая лампада.
"Крепость! - тревожно подумал наместник. - Однако же бояре хитры и
злопамятны, их жало и через тыны пролезет!"
Ворота раскрылись, и колымага, грохоча окованными колесами по
бревенчатой мостовой, приблизилась к дворцовой площади. Отсюда приходилось
идти пешим. Кряхтя вылез Ромодановский из колымаги и поразился оживлению
перед палатами. Тут толпились молодцы из отчаянных голов, одетые в простые
сермяги, обедневшие дети боярские, мелкопоместные дворяне. Хотя
Ромодановский родом был и не знатен, но льнул к боярству. Среди прибылых в
слободу толкался молодец лет двадцать, кудряв, красив собой. Все
расступались перед этим юношей, одетым в богатую ферязь, на которой вместо
пуговиц сверкали драгоценные камни. Было что-то женоподобное, неприятное в
движениях этого самоуверенного царедворца.
"Басманов, царский любимец! - догадался наместник и уже загодя
приготовил угодливую улыбку. - Глядишь, сгодится".
Вот и дворец. Перед резным крыльцом толпились нищеброды. Они гнусаво
распевали псалмы, истово крестились, каждый старался протиснуться вперед и
показать свои страшные язвы. Дворецкий, стоя на нижней ступеньке крыльца,
раздавал от царского имени медные грошики и ломти хлеба. Нищие толкались,
бранились, спорили. Слуга разгневался:
- Жадничаете. Ах, окаянные! Зайдется душа, - медведя с цепи спущу на
вас!
Сразу смолкло. В наступившей тишине на самом деле послышался медвежий
рев. Для царской потехи не одного зверя держали в клетках.
Ромодановский со страхом взглянул на мрачные стрельчатые окна дворца.
Ему показалось, будто мелькнула тень Грозного.
После долгих усилий гостю удалось добраться до спальничего. Наместник
низко поклонился ему:
- Прибыл до великого государя с важной вестью. Тешу себя счастьем
увидеть светлый лик государя.
Спальничий высокомерно взглянул на приезжего и снисходительно
ответил:
- Счастье, человече, не зернышко - из-под жернова целым не выскочит.
- Это верно, - согласился Ромодановский, - при счастье и петушок
яичко снесет, а при несчастье и жук забодает. Помоги да уму-разуму научи,
в долгу не останусь, - опять низко поклонился он.
- Ныне великий государь к вечерне пойдет. Некогда. Иди к дворне в
терем и жди...
Пришлось покориться.
Когда заблаговестили, пермский гость вышел на площадь и тут, у
собора, решил подстеречь царский выход на богомолье. Но царь и опричники
не вышли на благовест. Время тянулось долго. Наступили сумерки. Из-за рощи
поднялись золотые рога месяца. И тут началась суматоха, из теремов все
торопились к собору.
"Как же я проспал? - с досадой думал усталый наместник. - Неужто уже
с вечерни государь возвращается?" Он проворно надел однорядку и
заторопился к храму. То, что увидел пермяк, потрясло его. Ему почудилось,
что он попал в мрачный монастырь. Из собора по направлению ко дворцу
двигались попарно молодцы, одетые в шлыки и черные рясы, с горящими
восковыми свечами в руках. Впереди всех шел царь, одетый иноком. Он еле
передвигал ноги, опираясь на жезл. Глаза его, большие и пронзительные,
блестели лихорадочным огнем. Лицо истощенное, бледное и потное. Бородка
висела жидкими клочьями. Ромодановский ужаснулся: "Ох, господи, и это в
сорок лет!"
Иван Васильевич перебирал черные четки и глухо боромотал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264