Смелые и мужественные
брались за оружие, чтобы отстоять от гибельной паники женщин и детей, но,
случалось, и сами гибли.
Духовенство в эти ужасные часы закрылось в церквах и соборах, благо
сам московский митрополит затворился в Успенской церкви, наблюдая со
страхом, как мимо высоких стрельчатых окон летели пылающие головни,
раскаленные камни. Первый боярин князь Бельский - высокий грузный старик -
укрылся от огня в каменный погреб и там задохнулся.
К полудню не стало обширного деревянного города, все покрылось
пеплом, тучи которого поднимал ветер и относил на юг. Свирепый ветер
перебросил пламя в Китай-город и в самый Кремль. От нестерпимого жара
погибла стенная роспись кремлевских соборов, сгорел царский дворец и
драгоценная библиотека Грозного, в которой он так любил проводить время за
чтением книг и писанием писем.
Все покрылось серым пеплом. Не стало дивного русского города!
Ливонский авантюрист Элерт Крузе, наблюдавший пожар стольного города,
впоследствии написал:
"В продолжение трех часов Москва выгорела так, что не оставалось даже
обгорелого пня, к которому можно было бы привязать лошадь. В этом пожаре
погибло двенадцать тысяч человек, имена которых известны, не считая
женщин, детей и поселян, сбежавшихся со всех концов в столицу: все они
задохлись, или утонули, или были побиты... Вода реки Москвы сделалась
теплой от силы пламени и красной от крови"...
Воевода Воротынский в сопровождении свиты угрюмо пробирался среди
догоревших руин. Послушный конь, дрожа и храпя, испуганно обходил
обугленные тела мертвых. С великим трудом воевода и его спутники выбрались
к Москве-реке. Воевода снял шлем, и голова его тяжело опустилась на грудь.
Молчала и свита. Течение в русле приостановилось, - вода с трудом находила
себе путь через запруды из трупов.
"Сколько честных и добрых трудяг нашли себе безвременную могилу!" -
терзаемый мучительными мыслями, воевода скорбно склонился над рекой. В
тихой струе, покачиваясь, погруженной лежала посадская женка с
разметанными волосами. К груди крепко прижато дитя. Широко раскрытые глаза
матери выпучены от ужаса, застыли.
- Господи, прими их души, прости прегрешения вольные и невольные! -
Воротынский истово перекрестился и с едкой горечью вымолвил свите: - Вот
что сделали неверные души - изменщики Отчизны!.. Приставить сюда честных и
добрых людей с баграми, пусть спустят тела вниз по реке. Может, у коих и
добросердные соседи иль друзья найдутся, отыщут покойных и предадут
земле...
Он шевельнул поводом, и конь зашагал по бревенчатой набережной к
Кремлю. Воевода решил до последнего биться за Москву...
Прошел день, другой... Все еще тянулись дымки тлевшего пожарища,
ветер доносил запах гари и тления. Все готово было к встрече незваных
гостей. Но хан, напуганный страшным зрелищем, не решился бросить орды на
захват Кремля. Он угрюмо сидел в шатре, даже его жестокое одичалое сердце
на этот раз дрогнуло.
На заре конные орды крымчаков снялись с Подмосковья и устремились на
юг, на дороги, еще не пограбленные ими. Новый перебежчик принес
Девлет-Гирею нерадостную весть: царь Иван, по примеру Дмитрия Донского,
удалился в Ростов, в Заволжье, и набрал новую сильную рать. Она быстрым
маршем двигалась к Москве. Хан невозмутимо выслушал эту тревожную весть,
ни один мускул не дрогнул на его лице. Желая показать свое бесстрашие, он
при перебежчике приказал призвать мурз и писца, которому продиктовал
письмо царю Ивану, полное ненависти и бахвальства.
Немедленно были отправлены гонцы с этим письмом навстречу московскому
государю. Они доскакали по Троицкой дороге до села Братовщины, где их
задержали и представили царю Ивану. Огромный жилистый татарин, в потном
малахае, положил перед царем письмо Девлет-Гирея и сказал:
- Хан велел тебе выслушать его милость!
- Уберите прочь! - гневно взглянул на послов Иван и жезлом стукнул о
толстый ковер, проткнул его. - Так будет с сердцем хана, если он вздумает
дерзить мне!
Гонцов увели из царского покоя, и дьяк зачитал послание Девлет-Гирея.
Глаза царя налились гневом, еле сдерживая себя, он с трудом дослушал
письмо хана.
Дивлет-Гирей заносчиво и зло писал:
"Жгу и пустошу все из-за Казани и Астрахани, а всего света богатство
применяю к праху... Я пришел на тебя, город твой сжег; хотел венца твоего
и головы; но ты не пришел и против нас не стал, а еще хвалишься, что де я
Московский Государь! Были бы в тебе стыд и дородство, так ты б пришел
против нас и стоял. Захочешь с нами душевною мыслию в дружбе быть, так
отдай наши юрты - Астрахань и Казань; а захочешь казною и деньгами
всесветное богатство нам давать - не надобно; желание наше - Казань и
Астрахань, а государства твоего дороги я видел и опознал!"
Царь Иван задумался и предложил дьяку:
- Отпиши с учтивостями, пообещай Астрахань. На большее не пойду, надо
выгадать время.
А в эту пору крымские орды, двигаясь на юг, пожгли много порубежных
городков и сел и, захватив полтораста тысяч пленников - мирных поселян,
ремесленников, мужних жен, девок, угнали их в полон.
Девлет-Гирей ликовал. Чтобы унизить Москву, он послал новых гонцов с
легкими поминками. Иван Васильевич стерпел обиду и на этот раз.
В ответном послании от сообщил хану:
"Ты в грамоте пишешь о войне и если я об этом же стану писать, то к
доброму делу не придем. Если ты сердишься за отказ в Казани и Астрахани,
но мы Астрахань хотим тебе уступить, только теперь скоро этому делу
статься нельзя: для него должны быть у нас твои послы, а гонцами такого
великого дела сделать невозможно; до тех бы пор ты пожаловал, дал сроки, и
земли нашей не воевал".
В тоже время царь Иван дал указ нашему послу в Крыму Нагому держаться
с ханом и мурзаками учтиво, не перечить им. Гонцу, который отправлялся с
грамотой к хану, тоже даны были советы:
"Если гонца без пошлины к хану не пустят, и государеву делу из-за
этих пошлин станут делать поруху, то гонцу дать немного, что у него
случится, и за этим от хана не ходить, а говорить обо всем смирно, с
челобитьем не враздор, чтобы от каких-нибудь речей гнева не было"...
Девлет-Гирей вступил в Крым с великой пышностью. За ним шли и ехали
уцелевшие воины, нескончаемо долгие часы тянулись обозы, нагруженные
добычей. Десятки тысяч полонян, тяжело дыша, обливаясь потом, подходили к
воротам Перекопа. Еврей-меняла, всегда сидевший у каменных ворот, за
долгие годы много видел татарских возвращений из набегов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264
брались за оружие, чтобы отстоять от гибельной паники женщин и детей, но,
случалось, и сами гибли.
Духовенство в эти ужасные часы закрылось в церквах и соборах, благо
сам московский митрополит затворился в Успенской церкви, наблюдая со
страхом, как мимо высоких стрельчатых окон летели пылающие головни,
раскаленные камни. Первый боярин князь Бельский - высокий грузный старик -
укрылся от огня в каменный погреб и там задохнулся.
К полудню не стало обширного деревянного города, все покрылось
пеплом, тучи которого поднимал ветер и относил на юг. Свирепый ветер
перебросил пламя в Китай-город и в самый Кремль. От нестерпимого жара
погибла стенная роспись кремлевских соборов, сгорел царский дворец и
драгоценная библиотека Грозного, в которой он так любил проводить время за
чтением книг и писанием писем.
Все покрылось серым пеплом. Не стало дивного русского города!
Ливонский авантюрист Элерт Крузе, наблюдавший пожар стольного города,
впоследствии написал:
"В продолжение трех часов Москва выгорела так, что не оставалось даже
обгорелого пня, к которому можно было бы привязать лошадь. В этом пожаре
погибло двенадцать тысяч человек, имена которых известны, не считая
женщин, детей и поселян, сбежавшихся со всех концов в столицу: все они
задохлись, или утонули, или были побиты... Вода реки Москвы сделалась
теплой от силы пламени и красной от крови"...
Воевода Воротынский в сопровождении свиты угрюмо пробирался среди
догоревших руин. Послушный конь, дрожа и храпя, испуганно обходил
обугленные тела мертвых. С великим трудом воевода и его спутники выбрались
к Москве-реке. Воевода снял шлем, и голова его тяжело опустилась на грудь.
Молчала и свита. Течение в русле приостановилось, - вода с трудом находила
себе путь через запруды из трупов.
"Сколько честных и добрых трудяг нашли себе безвременную могилу!" -
терзаемый мучительными мыслями, воевода скорбно склонился над рекой. В
тихой струе, покачиваясь, погруженной лежала посадская женка с
разметанными волосами. К груди крепко прижато дитя. Широко раскрытые глаза
матери выпучены от ужаса, застыли.
- Господи, прими их души, прости прегрешения вольные и невольные! -
Воротынский истово перекрестился и с едкой горечью вымолвил свите: - Вот
что сделали неверные души - изменщики Отчизны!.. Приставить сюда честных и
добрых людей с баграми, пусть спустят тела вниз по реке. Может, у коих и
добросердные соседи иль друзья найдутся, отыщут покойных и предадут
земле...
Он шевельнул поводом, и конь зашагал по бревенчатой набережной к
Кремлю. Воевода решил до последнего биться за Москву...
Прошел день, другой... Все еще тянулись дымки тлевшего пожарища,
ветер доносил запах гари и тления. Все готово было к встрече незваных
гостей. Но хан, напуганный страшным зрелищем, не решился бросить орды на
захват Кремля. Он угрюмо сидел в шатре, даже его жестокое одичалое сердце
на этот раз дрогнуло.
На заре конные орды крымчаков снялись с Подмосковья и устремились на
юг, на дороги, еще не пограбленные ими. Новый перебежчик принес
Девлет-Гирею нерадостную весть: царь Иван, по примеру Дмитрия Донского,
удалился в Ростов, в Заволжье, и набрал новую сильную рать. Она быстрым
маршем двигалась к Москве. Хан невозмутимо выслушал эту тревожную весть,
ни один мускул не дрогнул на его лице. Желая показать свое бесстрашие, он
при перебежчике приказал призвать мурз и писца, которому продиктовал
письмо царю Ивану, полное ненависти и бахвальства.
Немедленно были отправлены гонцы с этим письмом навстречу московскому
государю. Они доскакали по Троицкой дороге до села Братовщины, где их
задержали и представили царю Ивану. Огромный жилистый татарин, в потном
малахае, положил перед царем письмо Девлет-Гирея и сказал:
- Хан велел тебе выслушать его милость!
- Уберите прочь! - гневно взглянул на послов Иван и жезлом стукнул о
толстый ковер, проткнул его. - Так будет с сердцем хана, если он вздумает
дерзить мне!
Гонцов увели из царского покоя, и дьяк зачитал послание Девлет-Гирея.
Глаза царя налились гневом, еле сдерживая себя, он с трудом дослушал
письмо хана.
Дивлет-Гирей заносчиво и зло писал:
"Жгу и пустошу все из-за Казани и Астрахани, а всего света богатство
применяю к праху... Я пришел на тебя, город твой сжег; хотел венца твоего
и головы; но ты не пришел и против нас не стал, а еще хвалишься, что де я
Московский Государь! Были бы в тебе стыд и дородство, так ты б пришел
против нас и стоял. Захочешь с нами душевною мыслию в дружбе быть, так
отдай наши юрты - Астрахань и Казань; а захочешь казною и деньгами
всесветное богатство нам давать - не надобно; желание наше - Казань и
Астрахань, а государства твоего дороги я видел и опознал!"
Царь Иван задумался и предложил дьяку:
- Отпиши с учтивостями, пообещай Астрахань. На большее не пойду, надо
выгадать время.
А в эту пору крымские орды, двигаясь на юг, пожгли много порубежных
городков и сел и, захватив полтораста тысяч пленников - мирных поселян,
ремесленников, мужних жен, девок, угнали их в полон.
Девлет-Гирей ликовал. Чтобы унизить Москву, он послал новых гонцов с
легкими поминками. Иван Васильевич стерпел обиду и на этот раз.
В ответном послании от сообщил хану:
"Ты в грамоте пишешь о войне и если я об этом же стану писать, то к
доброму делу не придем. Если ты сердишься за отказ в Казани и Астрахани,
но мы Астрахань хотим тебе уступить, только теперь скоро этому делу
статься нельзя: для него должны быть у нас твои послы, а гонцами такого
великого дела сделать невозможно; до тех бы пор ты пожаловал, дал сроки, и
земли нашей не воевал".
В тоже время царь Иван дал указ нашему послу в Крыму Нагому держаться
с ханом и мурзаками учтиво, не перечить им. Гонцу, который отправлялся с
грамотой к хану, тоже даны были советы:
"Если гонца без пошлины к хану не пустят, и государеву делу из-за
этих пошлин станут делать поруху, то гонцу дать немного, что у него
случится, и за этим от хана не ходить, а говорить обо всем смирно, с
челобитьем не враздор, чтобы от каких-нибудь речей гнева не было"...
Девлет-Гирей вступил в Крым с великой пышностью. За ним шли и ехали
уцелевшие воины, нескончаемо долгие часы тянулись обозы, нагруженные
добычей. Десятки тысяч полонян, тяжело дыша, обливаясь потом, подходили к
воротам Перекопа. Еврей-меняла, всегда сидевший у каменных ворот, за
долгие годы много видел татарских возвращений из набегов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264