Месяц заливал все
серебристым светом. У излучины ржали кони, где-то неподалеку кто-то
забивал прикол для иноходца, и сотнями золотых звезд горели огни во тьме.
У костров возились люди...
- Турецкий стан, - шепнул другу Ермак. - Тут и высмотрим все!
Казаки спешились, укрыли скакунов в густом тальнике, а сами уползли в
ковыль. Вот и край овражины, темные кустики. Затаив дыхание, донцы
залегли. Ермак чутко прислушивался. По степи разносился еле слышный топот;
но прислони ухо к родной земле, и она все расскажет казаку. Оберегая стан,
кругом рыскают ордынские разъезды.
Прямо огромный костер, на нем черный закоптелый котел, - татары варят
махан. Гортанный говор нарушает тишину. Ордынцы пьют кумыс, покрякивают,
похваливаются, полами пестрых халатов утирают потные лица.
Прямо за большим огнищем - золотой шатер, полы распахнуты. На
пуховиках сидит Касим-паша. Золотится огонь, отблески его сверкают на
парчовой одежде паши, а над логом раскинулся через небо жемчужный пояс
Млечного Пути.
Ермак видит... На пестром ковре в шатре бесшумно движется в пестрых
шароварах и зеленых сапожках смуглая наложница. Слышен повелительный голос
Касим-паши, но слов не разобрать. Казак сплюнул и хмуро подумал: "Эко,
воин, идет на Русь, а с бабой нежится!" Ему бы, старому, дома сидеть!".
Иван Кольцо вынул стрелу, приложил к тетеве. Не миновать тебе беды,
старый коршун! Ермак глухо ахнул: оперенная стрела с визгом пронеслась
через костер и пронзила шатер. В эту минуту наложница заслонила
Касим-пашу, и стрела угодила ей в сердце. Обливаясь кровью, Зулейка упала
на ковер. Старый паша трусливо оглянулся и захлопал в ладоши. Набежали
янычары, закричали, указывая в темноту. Ермак понял, что пора уносить
ноги. Бесшумно уползли казаки; когда сели на коней и унеслись далеко за
курганы, Ермак сказал:
- Люб ты мне, Иван, но горяч и хочешь взять врага срыва! Коли бить,
так надо бить наверняка!
Кольцо не сразу отозвался, потом схватил Ермака за руку:
- Кровь взыграла, верь мне, в другой раз не промахнусь!
Они выехали на возвышенность, и перед ними опять показались
бесчисленные огоньки в степи.

15 августа турецкие суда подошли к Переволоке и стали сгружать арбы,
заступы, пушки и ядра к ним, порох, свинец, мотыги, кирки и мешки. Над
Доном носились потревоженные чайки. Ржанье коней и людской говор гулко
разносились по воде. Касим-паша и Девлет-Гирей в сопровождении мурз
выехали в степь. Указывая на восток, в ту сторону, где текла величавая
Волга-река, паша сказал:
- Велик путь до Итиля, но сбудется воля мудрого из мудрейших,
великого хункера Селима, - соединим две реки, как двух сестер. Ройте канал
и по нему пойдут наши каторги и поплывут воины...
Девлет-Гирей ухмыльнулся в бороду, подумал: "Не исчерпать воду из
Дона, не перетаскать землю на таком просторе, который под силу одолеть
только доброму коню!" Однако он промолчал и подобострастно поклонился
Касим-паше.
Ранней зарей на необозримом пространстве степи вытянулись тысячи
копачей с мотыгами, заступами и приступили к прокладке канала.
Пронзительным скрипом оглашали степь большеколесные арбы, на которых
отвозили землю. Орды татар относили землю в полах халатов, в походных
сумах. К полудню солнце поднялось высоко над раскаленной равниной; оно
палило, жгло, изнуряло зноем. Сбросив одежду, полуголые воины Селима с
рвением били в землю кайлами, вгрызались в нее заступами; пыль клубилась
над ратью, смешиваясь с дымом костров, на которых в больших котлах ордынцы
варили конину. Воду для питья брали из Дона, но берега его подстерегали
врагов. Стоило турку или татарину ступить в воду, как из камышей с визгом
вырывалась стрела, и горе было ордынцу - он падал, сраженный насмерть!
Касим-паша вышел из золотого шатра и, указывая на сизое марево,
уверял:
- Терпите! Туда польются воды древнего Танаиса-Дона! И там, где
гуляли суховеи, воины Селима напоят коней! Так угодно аллаху, да будет
благословенно имя его!
В клубах пыли и дыма солнце казалось багровым; истомленным землекопам
было в пору ложиться и умирать на жаркой, высохшей земле.
"Нет, не вырыть нам канала! Не видать больше берегов Понта!" - в
отчаянии думали они.
Весна давно отошла. Под жарким солнцем поник и высох ковыль. Затихли
на гнездовьях птицы, не пели больше в голубой выси жаворонки. Ближние
родники пересохли, а на дальних подстерегали казаки. Не исчерпать море
ложкой, - так не перетаскать и землю на Переволоке горстями. Не бывать тут
голубым водам!
Касим-паша смутно догадывался теперь, что изнуренное войско его ляжет
костями, но повеление хункера остается неосуществимым.
Турки кричали своему военачальнику:
- Надо уходить, пока не поздно! Тут спалит нас солнце и погубит
жажда. Пойдем к реке Итиль, на Астрахань, прямо через степи!
Бывалые воины и янычары жаловались Касим-паше на казаков, тревожащих
орду со всех сторон, и просили воли разделаться с ними.
Летний день долог и бесконечен в тяжелом труде, трудно дышится на
раскаленной земле, налетает тучами овод и жалит измученное тело; вода
мутна и тепла, - не утоляет жажды; ветры утихли и нет прохлады. Повяли и
засохли травы, воздух наполнился смрадом, так как стали падать кони,
раздутые туши которых не убирались. Воды Дона застыли в неподвижности и не
умеряли жар.
Русская земля встретила ордынцев негостеприимно. А в одну из ночей на
темном горизонте змейками пробежали огоньки, вспыхнули жаркой полоской и
стали шириться, расти, и вскоре коварные языки пламени заиграли на черном
небе. Они становились то ярче, то бледнели и замирали, то вспыхивали и
тянулись к звездам.
- Аллах всемилостливый, степи горят! - закричали в таборе турки. -
Казаки жгут сухой ковыль! Смерть! Смерть!
Из шатра вышел толстый Касим-паша заплывшими глазами уставился в
синие огоньки. Турки закричали ему:
- Куда ты привел нас? Мы ищем воду, а нас самих скоро пожрет пламень!
Паша перетрусил, хмуро молчал. Следом за ним из шатра вышел
Девлет-Гирей, и его звонкий голос разнесся вдоль Переволоки:
- Вы бабы, а не воины - закричал он, - а степи каждый год огонь,
джигиты всегда жгут посохшие травы, чтоб в рост пошли новые, молодые.
Огонь дойдет до ручья и конец ему!
Небо багровело, языки пламени тянулись вверх, плясали и торопились.
Видно было, как в их багровом отсвете летали потревоженные птицы. Было и
красивое, и страшное в жарком степном пожаре.
Огненная лавина все ближе и ближе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264