Разве это мурзаку не лестно? Разве ему невыгодно это? Немного поближе -
городок ханского думчего, Карачи. Этот хитер, тщеславен, и жадность его
ненасытна. Он пресмыкается перед ханом, хотя мечтает убить его и сесть на
его место. Мурза Карача недоволен Кучумом за дочь Сайхан-Доланьге, которую
он прочил в жены Маметкулу, а хан сделал ее только своей наложницей.
О, Кучум, Кучум, ты устроил все, как хозяин и властелин большого
государства, но ты нажил себе коварного, изворотливого врага! Мурза Карача
непременно обманет тебя. У него под каждым льстивым словом спрятаны две
змеи... Но и Карача дрожит за свой городок, владения и поборы. И он
ненавидит русских и не допустит их сюда, к Искеру-Кашлаку!
Неподалеку от устья Вагая стоит рубленый городок князя Бегиша. Он
предан хану, - и тут не пройти врагу. Князь Бегиш воин, и он умрет у ворот
своего городка, но не впустит в него чужого. В ишимских степях среди
кочевников собирает ясак мурза Чангул. И еще есть мурзаки, дородные,
хитроглазые, думающие только о себе, но сытость и наслаждения в жизни у
них крепко связаны с процветанием Искера. Не будет его, хана Кучума, - и
побьет их любой враг, сделает рабами.
Он властной рукой подмял под себя народы полнощных стран. Остяцкие и
вогульские князьцы везут в Искер редкую дорогую рухлядь. Они не смеют
подойти к шатру Кучума, ползут и угодливо смотрят в лицо хана...
Кучум встал с ложа, раб подал ему узкогорлый кумган с подогретой
водой, и хан совершил положенное кораном омовение. Он сотворил краткую
молитву и сел на возвышение. Задумчивость не сходила с его лица. Слуга
раздул угли в мангале, благодетельное тепло стало наполнять шатер.
Горделивые мысли постепенно овладели ханом: "Двадцать пять лет я властвую
тут, и все покорны мне, а я непокорен Руси. Я изорвал письмо русского царя
и казнил его сборщиков дани. Пусть знает, силен Кучум!".
Перед мысленным взором хана промелькнули его обширные владения. Все
татарские племена, от Исети и Тобола до верховьев реки Оми и озера Чаны,
подвластны только ему и шлют ясак, дань идет и с низовьев широкой Оби и
даже с берегов Ледовитого моря, где полгода царствует мрак и горят
сполохи, - и там, в стране полунощи, трепещут перед ним! Подать везут и
барабинцы. И каждые юрта, река, становище хороши своими дарами. Охотники
Севера приносили в Искер темных соболей, шкурки серебристых бобров,
красных и чернобурых лисиц, выдр, горностаев и белок.
Степняки пригоняли чистокровных коней, при виде которых у ханских
джигитов захватывало дыхание. Поднимая тучи пыли, оглашая степь блеянием,
спешили стада ясачных овец и баранов. Ханские приемщики отбирали самых
жирных, с нежной шерстью.
Идоломольцы Васюганских болот, которым хан разрешил молиться своему
грубо раскрашенному, рубленному из дерева болвану, были самые дикие и
доставляли Кучуму дань добрыми шкурами, шерстью и конями. Имамы не могли
проникнуть в их гнилые болота, чтобы насадить среди васюганцев
мусульманство.
Величие и богатство окружали хана. Чего ему еще надо? То, о чем
мечталось в юности, все сбылось. Он имеет много рабов и наложниц. Ему
навезли их с Руси, из Бухары. Казахи доставили сюда красивейших девушек;
из Горного Алтая старый князь Тулай, женатый на дочери Кучума, прислал ему
в обмен на собольи и бобровые меха караван с девушками. Ах, беда - глаза
хана заволокло туманом, он плохо видит прелести наложниц! Быстрыми
перстами он обежал алтаек. Низкорослые и малоразвитые телом, они имели
прекрасные лица с темными жгучими глазами. Они много курили и пили арачку,
- были самые нетребовательные и самые простодушные.
Табиби-врачи, прибывшие из Бухары, уверяли Кучума, что юное тело и
дыхание девочки всегда не только согревает, но и молодит старческую кровь.
Они читали перед ним древнюю еврейскую книгу Бытия, - и там утверждалось,
что это так! Иудейские цари - и воинственный Давид, и мудрый Соломон -
клали себе в постель малолетних юниц-наложниц. Мог ли хан Кучум не верить
этому, если так написано в книге Бытия? И уж очень хотелось ему верить в
то, что можно продлить молодость и горячие страсти, ради которых и стоило
только жить!
Самый мудрый ахун говорил хану:
- Женщина - ядовитая радость. От нее хмелеет сердце человеческое и
кружится голова. Но что поделаешь, если плоть человека сильна и без греха
скучно жить!
Ахун часто вздыхал и вместе с Кучумом вечерами любовался пляской
наложниц. Хан сидел на троне, а седобородый досточтимый ахун и
хитроглазые, заплывшие жиром мурзаки - у ног повелителя. На исцвеченном
ковре, под бумажками, при ярком свете наложницы и рабыни, увешанные
серебряными монетами, запястьями и монистами, побрякивая ими в такт,
плясали легко и неслышно. Кучуму казалось, будто в тумане скользят
прелестницы рая, обещенного ему ахуном. Ему сказывали, самые душевные и
добрые пленницы были из русской земли. Волосы у них кудрявые и мягкие, как
лен, и длинные, как водоросли в темных озерах, руки чистые и теплые, а
песни их брали за душу. Каждая из невольниц и рабынь пела на языке своей
родины песни своего народа. И каждый мотив звучал по-своему, необычно и
прекрасно.
Особенно полюбившимся наложницам хан дарил городки-крепостцы,
отстроенные на окрестных холмах. Так Сузгун-Туру он подарил прелестный
Сузге, которая была его последней любовью. Красивая и очень умная, она
держалась гордо и властно. Но Сузге прекраснее и честнее всех женщин,
окружавших Кучума. И в Бицик-Туре, и на горе Алафейской, и в Абалаке
стояли шатры, где жили в затворничестве крисивейшие наложницы и жены. Он
являлся сюда со всей пышностью восточных властелинов. Его несли в
паланкине, а впереди бежали скороходы. Нарядные мурзы на конях
сопровождали его; каждый из них считал это великой честью.
Увы, бешено бежит время и разрушает все, даже самое прекрасное!
Старшие жены отжили свой век, - отяжелели или высохли, зубы их черны от
табака, а дыхание вызывает лишь отвращение; молодые целыми днями валяются
на пуховиках, без конца едят сладости, доставляемые бухарцами, и
постепенно гаснет их жажда к ласкам. Они становятся злы, тупы и холодны.
На их густо и грубо нарумяненные лица время усердно кладет густую паутинку
морщин, их тело тоже становится дряблым...
Не оттого ли сегодня хан хмур и недоволен? Он обошел шатер, перебирая
янтарные четки. "Все тлен и предано тлену. И все призрачно, как призрачен
туман над болотами!" - огорченно подумал хан и подошел к зеркалу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264