Хан Кучум накажет неверных.
Покачиваясь, как в челне, он ехал на верблюде и, как мог, утешал
себя.
И где проходил его верблюд, на дорогу выходили старцы с белыми
бородами, которых пощадили казаки, и укоряли князька:
- Куда бежишь? Где твоя храбрость, бек? Позор головам нашим!
- Молчи, пока есть язык! - грозил Епанча.
- Стыдись, - укоряюще и бесстрашно ответил на угрозу самый дряхлый из
старцев. - Я древен и знаю от дедов, сколь грозны были татары при
Чингиз-хане! Слабодушный!
Князек направил верблюда, чтоб затоптать строптивого. Высохший, со
сморщенной кожей, старик сам упал в прах с криком: "Так повелел Аллах и
пророк его записал в книге Судеб!". Но верблюд, шлепая широкими ступнями,
с брезгливым выражением обошел его...
Епанча пообещал:
- Я еще встречусь с тобой, презренный...
3
Шло лето тысяча пятьсот восьмидесятого года. Казаки, погрузив добычу
на струги, безудержно плыли на восход. Дни стояли ясные и долгие. В
короткие ночи курились туманы над Турой, над прибрежными
болотами-зыбунами, над ерником. Темные тучи комарья и гнуса не давали
жить: лезли в нос, в уши, в глаза. От проклятых невыносимо чесалось тело.
Все время обретались в дыму: жгли влажную ель, гнилушки. С берегов сотни
настороженных глаз следили за каждым движением каравана. Волей-неволей все
жались к батьке: "Что скажет он, как решит?". Плыли незнакомой рекой, в
стране неизведанной, среди врагов. Еще жива была на Руси память о
татарском иге. Много страшных, жестоких сказов пришлось каждому дружиннику
выслушать в детстве и юности. Богатырские заставы Ильи Муромца, Добрыни
Никитича, Алеши Поповича, Колывана Ивановича преграждали путь на Русь
татарскому злому всаднику. А теперь казаки шли в самое логово, откуда
выходили на восточные рубежи зловредные хищники. Эх, дорожка сибирская,
лесная и труднопроходимая! Сколько слез русских пролито! Тысячи прошли по
ней...
Дед-гусляр Власий пел про татарские времена. От его слов загоралось
сердце и чудилось, что плывут дружинники на подвиг. И впрямь, ныне каждый
день упорно дрались казаки и одолевали козни врага. Плыли струги, а по
берегу, скрываясь в березняках, тальниках, камышах, ехали конные татары, и
каждую минуту дружинника подстерегала коварная стрела или ловко пущенное
копье. Попу Савве граненой стрелой пробило ногу. Он терпеливо вырвал
железный наконечник с живым мясом и рану смазал медвежьим салом. "Одна
слава - пищали, бьют они немного дале лука, но зато сколь страданий
причиняют стрелы!"
Поп Савва отчасти был прав: пищали били немного далее стрелы.
Выпущенная из тугого лука, стрела насквозь пробивала тесину в струге. И
при стрельбе из лука было свое удобство: не надо было зелья; оно то
отсыреет, то его ветром сдует, то еще что-нибудь. Кроме того, татары
пообвыкли к пищалям. Да и по правде сказать, они уже слыхали про огневой
бой. Никто иной, а русский воевода Лыченцов после схватки с Маметкулом
кинул свои пушки и бежал, а тот подобрал их...
Первого августа заняли Цымгу (Тюмень). Кругом простирались неоглядные
заливные луга, на которых паслись тучные стада. И дружина Ермака здесь
зазимовала.
Татары в городке и окрестностях не держались крепко за сибирского
хана. Об одном лишь тревожились и печаловались Ермаку:
- Кто нас освободит от дани Кучуму? Даже одна собака не служит двум
хозяевам, а мы скотоводы и люди.
Атаман принял их учтиво, стоя. Выслушал и внушительно ответил:
- Властью, данной мне Русью, от ясака - податей - Кучуму с души, с
дыма, со скота я вас освобождаю. Ныне вдвое меньше будете ставить коней,
мяса и рухляди моему войску. Живите мирно, растите стада и ведите
торговлю, только без плутовства.
Старейшины поклонились Ермаку в землю. Он поднял их за плечи и
каждому сказал ласковое слово.
- А в землю челом мне бить не надо, не аллах я и не хан!
И то понравилось старикам Цымги, что говорил он с ними учтиво и
по-татарски.
На площадях городка зашумели торги, и казаки оберегали товары. Одного
боялись правоверные, кабы казаки жен их не сбили с пути верности. Хоть и
ходили татарки с закрытыми лицами, но казаков, оголодавших без женской
ласки, без теплого слова волновал жгучий взгляд, брошенный, как острие,
из-под покрывала. Дворы были отстроены с глухими стенами, улицы - двум
арбам не разъехаться, но пронырливые донцы и камские ходуны проникали
через все запоры, и случался грех.
Трепетал на осине багряный лист, рдела рябина под еще жарким солнцем.
Струги неподвижно стояли на приколе. Неподалеку Тюменка с тихим лепетом
вливалась в Тобол. Юрты и землянки лепились подле нее. Над ними тянулись
дымки. Понемногу, не боясь казаков, возвращались жители из кочевья.
Казачьи разъезды рысили по дорогам, задерживались в улусах. Татары
встречали их покорно. Казаки объявляли им:
- Больше нет над вами власти Кучума!
- Хан до нас не доходит, но тарханы его берут ясак. Как быть?
- Дань и поминки нам по силе будете давать.
- Дашь вам, хан раззлобится и вдвойне возьмет!
- Не бойся, Кучумке не выдадим на расправу. Отошло его времячко!
Кто противился казакам, не давал им хлеба и скота по силе, у тех
палили жилье.
Вверх по реке Тоболу добрались казаки на стругах до острожка
Тархан-Калла. Тыны, вал, перед ним глубокий ров, а через него - перекидной
мост. У крепких ворот стража с копьями и луками.
Иванко Кольцо с десятком казаков выпытывал:
- Кто живет?
Татары ответили:
- Вольный господин, дани хану не платит, только оборонять его обязан,
и жители малый ясак дают и князю своему и Кучуму.
Кольцо подошел к воротам, стража скрестила копья:
- Кто такие, куда плывете?
- Купцы московские, торг ведем. Наслышаны о богатствах вольного
господина, хотим торговать. Шли в Бухару, да раздумали. Гляди!
Иванко полез в короб и добыл пестрый платок, распахнул, и жаром
обдало стражу.
- Бери, каждому по платку...
Разом распахнули ворота и сказали:
- Торг - большое дело. Наш господин могуч, ничего не боится. Гляди,
какой город. В Бухара такой нет!
Стражники провожали до тархана. Казаки приглядывались. Хваленый город
Тархан-Калла состоял из берестяных чумов. Брехали одичавшие худые псы, от
жилья несло острой кислятиной. В центре - рубленая изба.
- Вот и наш князь. Богато живет, - сказал страж.
Казаки весело переглянулись. Иванко Кольцо напомнил им:
- Главное не в чумах, а в силе. И у нас на Дону - плетни да землянки,
не в том краса!
Притихли и с почительным видом вошли в жилище тархана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264
Покачиваясь, как в челне, он ехал на верблюде и, как мог, утешал
себя.
И где проходил его верблюд, на дорогу выходили старцы с белыми
бородами, которых пощадили казаки, и укоряли князька:
- Куда бежишь? Где твоя храбрость, бек? Позор головам нашим!
- Молчи, пока есть язык! - грозил Епанча.
- Стыдись, - укоряюще и бесстрашно ответил на угрозу самый дряхлый из
старцев. - Я древен и знаю от дедов, сколь грозны были татары при
Чингиз-хане! Слабодушный!
Князек направил верблюда, чтоб затоптать строптивого. Высохший, со
сморщенной кожей, старик сам упал в прах с криком: "Так повелел Аллах и
пророк его записал в книге Судеб!". Но верблюд, шлепая широкими ступнями,
с брезгливым выражением обошел его...
Епанча пообещал:
- Я еще встречусь с тобой, презренный...
3
Шло лето тысяча пятьсот восьмидесятого года. Казаки, погрузив добычу
на струги, безудержно плыли на восход. Дни стояли ясные и долгие. В
короткие ночи курились туманы над Турой, над прибрежными
болотами-зыбунами, над ерником. Темные тучи комарья и гнуса не давали
жить: лезли в нос, в уши, в глаза. От проклятых невыносимо чесалось тело.
Все время обретались в дыму: жгли влажную ель, гнилушки. С берегов сотни
настороженных глаз следили за каждым движением каравана. Волей-неволей все
жались к батьке: "Что скажет он, как решит?". Плыли незнакомой рекой, в
стране неизведанной, среди врагов. Еще жива была на Руси память о
татарском иге. Много страшных, жестоких сказов пришлось каждому дружиннику
выслушать в детстве и юности. Богатырские заставы Ильи Муромца, Добрыни
Никитича, Алеши Поповича, Колывана Ивановича преграждали путь на Русь
татарскому злому всаднику. А теперь казаки шли в самое логово, откуда
выходили на восточные рубежи зловредные хищники. Эх, дорожка сибирская,
лесная и труднопроходимая! Сколько слез русских пролито! Тысячи прошли по
ней...
Дед-гусляр Власий пел про татарские времена. От его слов загоралось
сердце и чудилось, что плывут дружинники на подвиг. И впрямь, ныне каждый
день упорно дрались казаки и одолевали козни врага. Плыли струги, а по
берегу, скрываясь в березняках, тальниках, камышах, ехали конные татары, и
каждую минуту дружинника подстерегала коварная стрела или ловко пущенное
копье. Попу Савве граненой стрелой пробило ногу. Он терпеливо вырвал
железный наконечник с живым мясом и рану смазал медвежьим салом. "Одна
слава - пищали, бьют они немного дале лука, но зато сколь страданий
причиняют стрелы!"
Поп Савва отчасти был прав: пищали били немного далее стрелы.
Выпущенная из тугого лука, стрела насквозь пробивала тесину в струге. И
при стрельбе из лука было свое удобство: не надо было зелья; оно то
отсыреет, то его ветром сдует, то еще что-нибудь. Кроме того, татары
пообвыкли к пищалям. Да и по правде сказать, они уже слыхали про огневой
бой. Никто иной, а русский воевода Лыченцов после схватки с Маметкулом
кинул свои пушки и бежал, а тот подобрал их...
Первого августа заняли Цымгу (Тюмень). Кругом простирались неоглядные
заливные луга, на которых паслись тучные стада. И дружина Ермака здесь
зазимовала.
Татары в городке и окрестностях не держались крепко за сибирского
хана. Об одном лишь тревожились и печаловались Ермаку:
- Кто нас освободит от дани Кучуму? Даже одна собака не служит двум
хозяевам, а мы скотоводы и люди.
Атаман принял их учтиво, стоя. Выслушал и внушительно ответил:
- Властью, данной мне Русью, от ясака - податей - Кучуму с души, с
дыма, со скота я вас освобождаю. Ныне вдвое меньше будете ставить коней,
мяса и рухляди моему войску. Живите мирно, растите стада и ведите
торговлю, только без плутовства.
Старейшины поклонились Ермаку в землю. Он поднял их за плечи и
каждому сказал ласковое слово.
- А в землю челом мне бить не надо, не аллах я и не хан!
И то понравилось старикам Цымги, что говорил он с ними учтиво и
по-татарски.
На площадях городка зашумели торги, и казаки оберегали товары. Одного
боялись правоверные, кабы казаки жен их не сбили с пути верности. Хоть и
ходили татарки с закрытыми лицами, но казаков, оголодавших без женской
ласки, без теплого слова волновал жгучий взгляд, брошенный, как острие,
из-под покрывала. Дворы были отстроены с глухими стенами, улицы - двум
арбам не разъехаться, но пронырливые донцы и камские ходуны проникали
через все запоры, и случался грех.
Трепетал на осине багряный лист, рдела рябина под еще жарким солнцем.
Струги неподвижно стояли на приколе. Неподалеку Тюменка с тихим лепетом
вливалась в Тобол. Юрты и землянки лепились подле нее. Над ними тянулись
дымки. Понемногу, не боясь казаков, возвращались жители из кочевья.
Казачьи разъезды рысили по дорогам, задерживались в улусах. Татары
встречали их покорно. Казаки объявляли им:
- Больше нет над вами власти Кучума!
- Хан до нас не доходит, но тарханы его берут ясак. Как быть?
- Дань и поминки нам по силе будете давать.
- Дашь вам, хан раззлобится и вдвойне возьмет!
- Не бойся, Кучумке не выдадим на расправу. Отошло его времячко!
Кто противился казакам, не давал им хлеба и скота по силе, у тех
палили жилье.
Вверх по реке Тоболу добрались казаки на стругах до острожка
Тархан-Калла. Тыны, вал, перед ним глубокий ров, а через него - перекидной
мост. У крепких ворот стража с копьями и луками.
Иванко Кольцо с десятком казаков выпытывал:
- Кто живет?
Татары ответили:
- Вольный господин, дани хану не платит, только оборонять его обязан,
и жители малый ясак дают и князю своему и Кучуму.
Кольцо подошел к воротам, стража скрестила копья:
- Кто такие, куда плывете?
- Купцы московские, торг ведем. Наслышаны о богатствах вольного
господина, хотим торговать. Шли в Бухару, да раздумали. Гляди!
Иванко полез в короб и добыл пестрый платок, распахнул, и жаром
обдало стражу.
- Бери, каждому по платку...
Разом распахнули ворота и сказали:
- Торг - большое дело. Наш господин могуч, ничего не боится. Гляди,
какой город. В Бухара такой нет!
Стражники провожали до тархана. Казаки приглядывались. Хваленый город
Тархан-Калла состоял из берестяных чумов. Брехали одичавшие худые псы, от
жилья несло острой кислятиной. В центре - рубленая изба.
- Вот и наш князь. Богато живет, - сказал страж.
Казаки весело переглянулись. Иванко Кольцо напомнил им:
- Главное не в чумах, а в силе. И у нас на Дону - плетни да землянки,
не в том краса!
Притихли и с почительным видом вошли в жилище тархана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264