Мальцев
обнял келаря и шепнул:
- Дай, отче, облобызать тебя. Понял ты мою горестную думку...
Тем временем преданный спаг докладывал Касим-паше:
- Ждут русские рать великую. Идет она на помощь Астрахани! Слышал я
сам, как шептались!
- Русские на выдумки хитры! Прочь с моих глаз! - рассердился
Касим-паша. Спаг низко поклонился и, пятясь вышел из шатра.
Случилось такое, чего не предполагал и сам Мальцев. На ранней заре в
степи заржали кони, забили барабаны, затрубили трубы. Мимо лагеря
невольников проскакал, обливаясь кровью, янычар. Одно слово и кричал с
ужасом:
- Рус! Рус!
Еще не поднялось солнце и на песке блестела роса, а вдали клубились
тучи пыли и стоял великий шум.
Только к полудю он утих. И дознался Мальцев, что воевода Петр
Серебряный с дружиной и впрямь подошел к Волге, напал на передовые
разъезды янычар и сбил их. Отвлекая внимание нападением на разъезды,
струги с дружиной князя прорвались вниз по Волге.
Невольники - греки, валахи, русские - сбились в толпу и кричали:
- Сюда, браты! Сюда, браты!
Над Волгой колебался густой осенний туман, кричали на плесах гуси,
носились белокрылые чайки. В турецком лагере никто не поднялся на работу.
В этот день перестали сторожить крепость. Касим-паша вызвал к себе
Мальцева. Два спага привели его в шатер турского полководца. Хилый и
оборванный, он не склонил перед Касим-пашой головы. Смотрел смело и
лукаво.
- Ну, вот и опять повстречались! - весело сказал турку Мальцев.
- Больше не повстречаемся! Я повелю отрубить твою голову! - насупился
Касим-паша. Он стоял перед слабым пленником мрачный и злой. Но тот не
струсил и ответил:
- Погоди грозить, паша! Ты еще не выбрался из русской земли. У нас
всякое бывает. Глядишь, и сам в полон угодишь. А тогда и твоя голова
сгодится на обмен моей...
- Ты груб! - сверкнул глазами турок. - Одно хочу знать, откуда ты
узнал о русской дружине. И князя Бельского знаешь?
- Посол все должен знать! - степенно ответил пленник. - А с Бельским,
может, и сам встретишься, коли обождешь его тут!
Шаркая мягкими сапогами по ковру, паша устало прошел к выходу и
распахнул полы шатра. Сквозь туман заблестело солнце, издалека доносились
глухие шумы.
"Дружина Серебряного в Астрахань вступает", - догадался Мальцев и
оживился. Не знал он, что Касим-паша думает сейчас о нем, о том, что,
может, и впрямь будет полезен русский.
- Нет, не срублю пока твою голову! - раздумчиво сказал паша. - Ты
пойдешь с нами в степь!
Мальцева увели, и весь день он с келарем и Игумновым тоились
незнанием, что с ними будет дальше. Безмолвие опустилось на турецкий стан.
Турок - страж над пленными - вдруг присмирел, затосковал.
Поглядывая на Мальцева, он сказал:
- Горе нам! Спаги и янычары не хотят тут зимовать. Девлет-Гирей
собирается уходить. Ах, несчастный я...
Ночью над Волгой и степью разлилось багровое зарево. По приказу
Касим-паши турки подожгли возведенную деревянную крепость, и она жарко
пылала, потрескивая и взметая ввысь снопы искр. Небо побагровело, казалось
раскаленным от небывалого жара.
У белого шатра вороной конь Девлет-Гирея рыл копытом росистую землю.
Сам хан сидел на ковре, поджав ноги, и говорил Касим-паше:
- Нельзя идти старой дорогой, все погорело. Поведу к Азову тебя
Мудгожарской стороной, она не тронута, но пришла осень...
В голосе его звучали и горечь, и злорадство. Хан нагло смотрел в
тусклые глаза паши и заверял:
- Мудр и велик хункер! Он поймет, что мы опоздали в поход. Да простит
его величие наши оплошности. Так угодно было аллаху!
Касим-паша склонил голову на грудь. Теперь ему все безразлично:
судьба войска больше его не интересовала. Об одном он с ужасом думал: "В
Азове может ждать его ларец султана, и в том ларце да вдруг - шелковая
петля!".
А жить хотелось. Недвижимо он сидел в шатре и не знал, что сказать
хану.
Девлет-Гирей поднялся и, прижав руки к груди, вымолвил:
- Да будет благословенно имя пророка, так начертано нам в книге
Судеб, - пойдем в Азов! Повели войскам выступать в степь!
Касим-паша кивнул головой и с грустью посмотрел на Итиль-реку.
Высокий нубиец опахалом навевал ветерок на голову паши, но властелин
ногой оттолкнул нубийца и хрипло вымолвил:
- Передай, чтобы берегли русского посла. Он может пригодиться нам...
Касим-паша взобрался на своего аргамака и в сопровождении десяти
спагов, огромного роста, в черных плащах, направился прочь от Волги. За
ним, шлепая могучими мягкими ступнями по густой пыли и злобно вращая
змеиными глазками, потянулись вереницей нагруженные верблюды. На одном из
них, в золотистом паланкине, восседала очередная любимая наложница паши
Нурдида. Продвигаясь в сизую даль, Касим-паша думал только об одном: как
бы уберечь свою жизнь и гибкую плясунью - наложницу.
Вдали на холмах курилась пыль под копытами коней крымских ордынцев.
По велению Девлет-Гирея они прокладывали путь через неведомые степи, по
которым не прошел всепожирающий огонь. Сам крымский хан с тысячами
татарских всадников прикрывал отступление. В последний раз на восходе
солнца он разостлал на росистую землю коврик из простой кошмы и совершил
утреннюю молитву. Она отличалась краткостью и жестокостью. В ней он просил
аллаха послать гибель Касим-паше.
В последний раз блеснули воды Итиля, и полчища двинулись в
бескрайнюю, безмятежную и безмолвную даль. Слева осталась великая русская
река; с каждым часом угасало ее освежающее дыхание, и сухой, жесткий
воздух все больше сушил легкие.
Касим-паша тревожно оглядывался по сторонам. Аллах, видимо, проклял
эту землю! Небо в неумолимом гневе в летние дни спалило лежавшую перед ним
пустыню. Желтые, сыпучие пески клубились и пересыпались под копытами
коней. Ноги воинов уходили в зыбкий подвижный прах. Повсюду скользили
серые ящерки, на бегу оглядывая пашу злыми изумрудными глазами.
Мертвая земля! Мертвая степь! Безмолвно кругом.
"Отчего молчат люди?" - с тоской подумал Касим-паша, и сердце его
сжалось от вещего предчувствия.
Высохли все травы, - и седовато-серая полынь, и бурьян, и солянки, -
все они рассыпались в пыль, и при движении полчищ эта пыль поднялась
густой желтой тучей, которая на солнце отливала багрянцем. Пустынно. Вот
мертвые бугорки земли, насыпанные у глубоких сусликовых нор. Ни звука, ни
шелеста. Конь осторожно переходил по высохшему руслу речки, на дне которой
валялись груды голых белоснежных камней, напоминающих высохшие черепа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264