Когда добрался он до строгановских вотчин, пала
сугробистая зима, затрещали крепкие уральские морозы. И хотя царь Иван
Васильевич настрого наказал князю Болховскому взять у вотчинников подмогу
в пятьдесят вооруженных конников и спешить в Сибирь, но в горах уже
бушевали метели, заносили тропы и дороги. Кони проваливались в снегах. Не
довелось князю изготовить для похода своему войску ни лыж, ни нарт, не
пришлось обзавестись олешками: вогулы и остяки, прослышав о большом
русском войске, поспешили откочевать в дальние места.
Несмотря на глубокие снега и морозы, уральские реки еще дымились
паром. Черные воды текли в белых берегах, - все еще не приходил ледостав.
Между тем воеводе Болховскому становилось страшно, - боялся он царской
опалы за свое промедление.
Внезапно подули полуденные ветры и сошел снег, забурлили реки.
Побросав в строгановских городках кладь, запасы, Болховский усадил войско
на струги и двинулся навстречу ветрам, в сибирскую землю.
Неделю спустя после его ухода, в строгановский городок добрался
царский гонец с повелением, чтобы воевода Болховский до весны оставался в
Перми и до полой воды не ходил в Сибирь.
Строгановым царь прислал грамоту, а в той грамоте повелел:
"По нашему указу велено было у вас взяти, с острогов ваших князю
Семену Дмитриевичу Болховскому, на нашу службу в сибирский зимней поход
пятьдесят человек на конех.
И ныне нам слух дошел, что в Сибирь зимнем путем, на конех пройти не
мочно, и мы князю Семену ныне из Перми зимнем путем в Сибирь до весны, до
полые воды, ходить есма не велели, и ратных людей по прежнему нашему
указу, пятьдесят человек конных, имати у вас есма не велели.
А на весне велели есма князю Семену, идучи в Сибирь, взять у вас под
нашу рать и под запас - пятнадцать стругов, со всем струговым запасом, а
людей ратных и подвод и проводников имати у нас есма не велели, и обиды
есма идучи в Сибирь, вашим людям и крестьянам никакие чинить не велели".
Максим Строганов с трепетом перечитал царскую грамоту и дрогнувшим
голосом сказал московскому посланцу:
- Ушел-таки князь в поход налегке.
Гонец, отогревшись в теплых горницах вотчинника, утоливши свое чрево,
ответил на это легкомысленно:
- Сибирь даст все, батюшка! Там, сказывают, реки текут медовые, а
берега из киселя. Бери ложку и хлебай!
- Ишь ты, как! - ехидно улыбнулся Строганов, - а мы-то, по своей
душевной простоте, думали: Сибирь - край студеный, суровый, и хлеб там не
возрастает!..
Гость налил кубышку меда и сказал весело:
- А ну, хозяин, выпьем за плавающих, в путешествии пребывающих.
Помянем князя Болховского! - он разом опрокинул кубышку, погладил живот и
похвалил: - Добрый мед! Разом обожгло чрево...
Максим Строганов в бархатном кафтане и в мурмолке сидел в резном
кресле, насупившись, словно филин. В другое время он топнул бы ногой и
крикнул властно: "Эй, холопы, взашей сего приказного!". Но сейчас он
хмурился и сдерживался: гонец-то был от самого царя!

Глухой ночью Карача покинул своего повелителя Кучума и со своими
стадами откочевал к Иртышу. Он послал полста лучших соболей и десять
быстрых ногайских коней в подарок Ермаку. Посыльный прибыл в Искер и был
принят с честью. Атаман при казачестве выслушал его ломанную русскую речь.
Говорил татарин быстро, взволнованно размахивая руками и низко
кланяясь Ермаку:
- Повелел князец молвить тебе: "Хочу быть навечно верным слугою
московского царя, а ты пришли в мой улус своих казаков, и мы заведем
дружбу крепкую. Казаков я приму с честью и награжу их за службу"...
Атаман ответил:
- Рад жить в мире с хорошими людьми. Поведай Караче, пусть кочует со
стадами по широким нашим степям. За обещанную хлеб-соль спасибо, да
некогда казакам по гостям разъезжать. Идет зимушка, надо подумать о
кормах...
Так и отпустили с миром татарского переметчика. В Искере стало тихо,
казаки отсиживались по избам и землянкам, тайком баловались с татарками.
Незаметно, потихоньку вернулись в Искер убежавшие гончары, кузнецы,
седельщики. С ними пришли их жены и дети.
Подошел октябрь, и нежданно-негаданно в Искер прискакал на косматом
коньке татарин в лисьем малахае. После допроса, отняв лук и меч, дозорный
допустил татарина в войсковую избу. Гонец упал Ермаку в ноги и завопил:
- Скорей, бачка! Скорей! Помоги нам!
- Вставай и говори толком, - спокойно сказал атаман: - Кто ты и кем
послан?
- Карачи слал, к своему другу гнал. Помогать ему надо. Из Бараба
ногайская орда грозит! - кланяясь в землю, торопливо говорил гонец.
Ермак построжал, пронзительно посмотрел на татарина. Быстрые черные
глаза кочевника юлили, воровски уходили от взгляда атамана.
- Хитришь! - сказал атаман. - Не слыхано что-то нами о ногаях.
- Ой, ой, князь, погиб наш баранта! - фальцетом заголосил степняк,
захлопал себя по полам стеганого халата и укоризненно покачал головой: -
Чем жить будем? Не будет скот, угонят... Помрем, все помрем, князь. Карача
просит, друг просит...
Он ползал по земле, бил себя в грудь и с воплем протягивал руки.
Ермак недоверчиво следил за гонцом. Рваный халат татарина, сброшенный
старый малахай, истощенное лицо - вызывали жалось. "Может и правда, -
заколебался атаман. - Без скота - гибель, и кочевнику и нашему брату.
Оттого и голосит..."
В избу легкой походкой вошел Иван Кольцо. Татарин осклабился, стал и
ему бить поклоны.
- Говорит, ногайцы из Барабы идут, скот угонят, - кивнул на гонца
Ермак. - Не верю что-то. На сердце тревожно...
- Пусти, батько, меня погулять! - весело откликнулся Иванко. -
Засиделся...
- Якши, якши! - заулыбался и закивал головой гонец. - Карачи большой
дар даст. Якши!
- Кони добрые есть? - спросил Кольцо.
- Конь самый добрый... Ой, какой конь... Летит, стрела. Добрый конь.
Ермак хмуро молчал.
- Выйди! - указал он татарину на дверь. - Поговорить надо.
Пятясь, прижимая руку к сердцу и бесконечно кланяясь, кочевник вышел
из избы. Он тяжело опустился на приступочек крыльца и пожаловался казаку:
- Теперь погиб наш улус. Нет скот, - чем жить?
Иванко уговорил Ермака; разрешил ему атаман взять сорок лихих казаков
и, оберегаясь, степными дорогами скакать на помощь Караче.
Под солнцем сверкали, искрились снега. Нежным серебряным светом
мерцали сугробы. Иванко мчался на высоком жеребце. Каждая кровинка, каждая
жилочка в нем жаждала удалого движения, просила жизни. Конь размашистым
бегом стлался по степи, в ушах ветер свистел, а Иванке все было мало:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264