На этот раз,
пораженный нескончаемым потоком русских полонян, не сдержался и спросил
всадника:
- Да есть ли еще люди в Москве? Или всех увели в Крым?
Опасаясь, что восставшие племена свергнут его с престола, хан Кучум
невольно вспомнил о Москве. Замыслы его отличались простотой: он решил
найти сильного покровителя, чтобы могуществом Руси стращать своих врагов.
Осенью 1571 года в сожженную Москву неожиданно прибыли сибирский посол
Гаймуса и гонец Аиса, тот самый, который, будучи послан в Искер как
служилый московский человек, больше не возвратился на Русь. Татары в
сопровождении свиты проехали всю сожженную столицу, удивленно покачивая
головами. Стояла теплая пора, и они разбили шатер на берегу реки Москвы.
На удивленный вопрос московского пристава они ответили:
- У воды нам лучше. Видишь, домы сожжены. Кто пожег?
- Враги шли сюда, да получили должный удар, - просто ответил
служилый.
Посол Кучума с неискренней скорбью на лице вымолвил:
- Ай-яй, что наделали! До самой Москвы дошли!
Он долго совещался с Аисой, как быть? Никто не знал, что они втайне
решили. Не видели и москвичи, как темной безлунной ночью три татарских
всадника выбрались на лесную дорогу и устремились вслед уходящему
Девлет-Гирею...
Посол хана торжественно вручил думному дьяку Висковатову грамоту, в
которой Кучум обращался к Ивану Васильевичу - "крестьянскому Белому царю".
Грамота была подкреплена сибирской данью - тысячью соболей.
Дьяк внимательно прочитал послание и обрадовался. В нем ясно
писалось, что салтан сибирский просит, "чтобы его царь и великий князь
взял в свой руки и дань со всее Сибирские земли имел по прежнему обычаю".
Понравилась Висковатову и заключительная подпись хана:
"Кучум-богатырь, царь - слово наше".
Думный дьяк доложил Грозному о посольстве, и царь решил принять
посланца Кучума. "Ноне все соблюдено без умаления моего имени", -
удовлетворенно подумал он.
Ханскую грамоту зачитали в Грановитой палате перед царем, сидящим на
золоченом троне. Иван Васильевич остался доволен, допустил посла к руке, а
о татарине Аисе и его "перемете" на сибирскую сторону ни словом не
напомнил. Он лишь огорченно подумал: "Сколько волка ни корми, все в лес
глядит!".
Царь повел глазами, и думный дьяк зачитал его решение:
- "Царь и великий князь сибирского царя грамоту выслушал и под свою
руку его и во сберегание принял и дань на него наложил по тысячу соболей".
На том и окончился царский прием, а послам сибирским было наказано,
чтобы не отъезжали, пока не назначат в Сибирь царского посла и они не
подпишут клятвенную шертную грамоту от имени хана. В ожидании дальнейших
переговоров в Посольском приказе послы расхаживали по Москве и до всего
дознавались. Вид руин, еще дымящихся гарью, заставил их подумать о многом.
Посол Гаймуса широко разводил руками и думал: "Зачем торопиться
давать шерсть, если Девлет-Гирей сильнее московского царя! Русские не
бывали в Бахчисарае, а крымский хан пожег Москву! Силен, силен хан! А
турский хункер еще сильнее! Надо выждать!".
Гаймусу торопили прибыть в Посольский приказ, но он прикинулся
больным: лежал на перинах и громко стонал. Царь прислал своего придворного
врача Бомелиуса, который, осмотрев татарина, сказал:
- Надо принять горячительное, и все пройдет!
Щедро наградили Бомелиуса рухлядью, и он всюду рассказывал, что
сибирский посол сильно болен, но он поставит его на ноги.
Бронзоволицый, скуластый Гаймуса ждал не выздоровления, а своих
вестников, посланных в лагерь Девлет-Гирея. Долго татарские наездники
кружили по дорогам и перелескам и, наконец, настигли крымского хана.
Выслушав сибирских гонцов, Девлет-Гирей возмущенно вскричал:
- Позор, хан Кучум хочет изменить мусульманству, он предается на
сторону русского царя! Пусть знает, что весной я снова приду в Москву и
прогоню из нее русского царя. Я силен! Запомните это и передайте вашему
беку Гаймусе!
Гонцов накормили молодой жеребятиной, и они, восхваляя щедрость хана,
говорили:
- Мы нигде и никогда не ели столь превосходного блюда. Хвала аллаху,
да возвеличит он имя Девлет-Гирея над всеми ханами!
После конины гонцов угощали салмой - мясной похлебкой с шариками из
теста. И в заключение подали целый бурдюк айрана.
- Мы никогда такого айрана не пили! - единодушно воскликнули гонцы.
Но вкуснее всего им показалась крымская буза. Поднося чашу с бузой,
ханский слуга сказал:
- Достопочтенные сибирцы, примите из моих недостойных рук этот сосуд
с напитком, приготовленным руками наших ленивых женщин!
Гости с наслаждением выпили бузу и засияли от восторга. - Такой
напиток пьют только великие ханы! Мы никогда не забудем всего хорошего,
что испытали тут. Ваши жеребята питаются благовонными травами, так
ароматно их мясо!
- Аллах велик! Он посылает радости правоверным и готовит печальный
конец урусам! - сказал угощающий.
- Много раз к нам приходили урусы и уходили ни с чем. Клянемся
бородой пророка, что так будет и теперь! - Так и надо! - со вздохом сказал
ханский слуга. - Но этого мало. Душа мусульман возвеселится, если хан
Кучум перейдет рубежи и будет тревожить русские селения, тем самым он
облегчит поход Девлет-Гирею.
Звезды кружили над степью. В костре колебались синевато-оранжевые
языки пламени. В темноте, на берегу глухого степного озера перешептывался
камыш. Повеяло предутренней прохладой.
- Пора! - спохватились сибирцы.
Кланяясь, прижимая руки к сердцу, безмерно восхваляя гостеприимство
хана, они взобрались на коней и, на мгновение освещенные пламенем костра,
все еще колебались, покидать ли столь обильный табор? Но, пересилив
соблазн, стегнули коней и вскоре растаяли во мгле ночи.
Гонцы вернулись в Москву во-время и незаметно. И как только они
явились, сибирский посол Гаймуса сразу выздоровел, восхваляя Бомелиуса:
- Я видел врачей-табаби в Бухаре, в Персии и даже у турского хункера,
но такого целителя, как у русского государя, я нигде не видел!
Висковатов недоверчиво поглядывал на татарина, подозревая неладное,
но Гаймуса был хитер и под цветистыми словами хорошо умел скрывать свои
мысли.
В Посольском приказе послам Гаймусе и Аисе предложили подписать текст
заготовленной шерти. Послы отрицательно покачали головами.
Думный дьяк строго сказал:
- О чем мыслили вы, когда стояли перед великим государем?
- Мы думали о его величии, - наивно ответил Гаймуса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264
пораженный нескончаемым потоком русских полонян, не сдержался и спросил
всадника:
- Да есть ли еще люди в Москве? Или всех увели в Крым?
Опасаясь, что восставшие племена свергнут его с престола, хан Кучум
невольно вспомнил о Москве. Замыслы его отличались простотой: он решил
найти сильного покровителя, чтобы могуществом Руси стращать своих врагов.
Осенью 1571 года в сожженную Москву неожиданно прибыли сибирский посол
Гаймуса и гонец Аиса, тот самый, который, будучи послан в Искер как
служилый московский человек, больше не возвратился на Русь. Татары в
сопровождении свиты проехали всю сожженную столицу, удивленно покачивая
головами. Стояла теплая пора, и они разбили шатер на берегу реки Москвы.
На удивленный вопрос московского пристава они ответили:
- У воды нам лучше. Видишь, домы сожжены. Кто пожег?
- Враги шли сюда, да получили должный удар, - просто ответил
служилый.
Посол Кучума с неискренней скорбью на лице вымолвил:
- Ай-яй, что наделали! До самой Москвы дошли!
Он долго совещался с Аисой, как быть? Никто не знал, что они втайне
решили. Не видели и москвичи, как темной безлунной ночью три татарских
всадника выбрались на лесную дорогу и устремились вслед уходящему
Девлет-Гирею...
Посол хана торжественно вручил думному дьяку Висковатову грамоту, в
которой Кучум обращался к Ивану Васильевичу - "крестьянскому Белому царю".
Грамота была подкреплена сибирской данью - тысячью соболей.
Дьяк внимательно прочитал послание и обрадовался. В нем ясно
писалось, что салтан сибирский просит, "чтобы его царь и великий князь
взял в свой руки и дань со всее Сибирские земли имел по прежнему обычаю".
Понравилась Висковатову и заключительная подпись хана:
"Кучум-богатырь, царь - слово наше".
Думный дьяк доложил Грозному о посольстве, и царь решил принять
посланца Кучума. "Ноне все соблюдено без умаления моего имени", -
удовлетворенно подумал он.
Ханскую грамоту зачитали в Грановитой палате перед царем, сидящим на
золоченом троне. Иван Васильевич остался доволен, допустил посла к руке, а
о татарине Аисе и его "перемете" на сибирскую сторону ни словом не
напомнил. Он лишь огорченно подумал: "Сколько волка ни корми, все в лес
глядит!".
Царь повел глазами, и думный дьяк зачитал его решение:
- "Царь и великий князь сибирского царя грамоту выслушал и под свою
руку его и во сберегание принял и дань на него наложил по тысячу соболей".
На том и окончился царский прием, а послам сибирским было наказано,
чтобы не отъезжали, пока не назначат в Сибирь царского посла и они не
подпишут клятвенную шертную грамоту от имени хана. В ожидании дальнейших
переговоров в Посольском приказе послы расхаживали по Москве и до всего
дознавались. Вид руин, еще дымящихся гарью, заставил их подумать о многом.
Посол Гаймуса широко разводил руками и думал: "Зачем торопиться
давать шерсть, если Девлет-Гирей сильнее московского царя! Русские не
бывали в Бахчисарае, а крымский хан пожег Москву! Силен, силен хан! А
турский хункер еще сильнее! Надо выждать!".
Гаймусу торопили прибыть в Посольский приказ, но он прикинулся
больным: лежал на перинах и громко стонал. Царь прислал своего придворного
врача Бомелиуса, который, осмотрев татарина, сказал:
- Надо принять горячительное, и все пройдет!
Щедро наградили Бомелиуса рухлядью, и он всюду рассказывал, что
сибирский посол сильно болен, но он поставит его на ноги.
Бронзоволицый, скуластый Гаймуса ждал не выздоровления, а своих
вестников, посланных в лагерь Девлет-Гирея. Долго татарские наездники
кружили по дорогам и перелескам и, наконец, настигли крымского хана.
Выслушав сибирских гонцов, Девлет-Гирей возмущенно вскричал:
- Позор, хан Кучум хочет изменить мусульманству, он предается на
сторону русского царя! Пусть знает, что весной я снова приду в Москву и
прогоню из нее русского царя. Я силен! Запомните это и передайте вашему
беку Гаймусе!
Гонцов накормили молодой жеребятиной, и они, восхваляя щедрость хана,
говорили:
- Мы нигде и никогда не ели столь превосходного блюда. Хвала аллаху,
да возвеличит он имя Девлет-Гирея над всеми ханами!
После конины гонцов угощали салмой - мясной похлебкой с шариками из
теста. И в заключение подали целый бурдюк айрана.
- Мы никогда такого айрана не пили! - единодушно воскликнули гонцы.
Но вкуснее всего им показалась крымская буза. Поднося чашу с бузой,
ханский слуга сказал:
- Достопочтенные сибирцы, примите из моих недостойных рук этот сосуд
с напитком, приготовленным руками наших ленивых женщин!
Гости с наслаждением выпили бузу и засияли от восторга. - Такой
напиток пьют только великие ханы! Мы никогда не забудем всего хорошего,
что испытали тут. Ваши жеребята питаются благовонными травами, так
ароматно их мясо!
- Аллах велик! Он посылает радости правоверным и готовит печальный
конец урусам! - сказал угощающий.
- Много раз к нам приходили урусы и уходили ни с чем. Клянемся
бородой пророка, что так будет и теперь! - Так и надо! - со вздохом сказал
ханский слуга. - Но этого мало. Душа мусульман возвеселится, если хан
Кучум перейдет рубежи и будет тревожить русские селения, тем самым он
облегчит поход Девлет-Гирею.
Звезды кружили над степью. В костре колебались синевато-оранжевые
языки пламени. В темноте, на берегу глухого степного озера перешептывался
камыш. Повеяло предутренней прохладой.
- Пора! - спохватились сибирцы.
Кланяясь, прижимая руки к сердцу, безмерно восхваляя гостеприимство
хана, они взобрались на коней и, на мгновение освещенные пламенем костра,
все еще колебались, покидать ли столь обильный табор? Но, пересилив
соблазн, стегнули коней и вскоре растаяли во мгле ночи.
Гонцы вернулись в Москву во-время и незаметно. И как только они
явились, сибирский посол Гаймуса сразу выздоровел, восхваляя Бомелиуса:
- Я видел врачей-табаби в Бухаре, в Персии и даже у турского хункера,
но такого целителя, как у русского государя, я нигде не видел!
Висковатов недоверчиво поглядывал на татарина, подозревая неладное,
но Гаймуса был хитер и под цветистыми словами хорошо умел скрывать свои
мысли.
В Посольском приказе послам Гаймусе и Аисе предложили подписать текст
заготовленной шерти. Послы отрицательно покачали головами.
Думный дьяк строго сказал:
- О чем мыслили вы, когда стояли перед великим государем?
- Мы думали о его величии, - наивно ответил Гаймуса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264