Всю ночь на высотах пылали многочисленные костры в лагере Самара.
Воины ели горячую оленину, а князьцы пили пенистую свежую кровь, только
что выпущенную из молодых животных, сосали и жадно глотали мозг из оленьих
костей. Пир длился до тех пор, пока опьянение от сытости не свалило всех.
Крепко уснули остяцкие князьцы, храпели воины, не выставив по своей
простоте дозоров. Похвалялся князец Самар, что русские его смерть как
боятся. А на заре на князя навалился вдруг казак. Понял Самар - плохо
дело, и забился под могучим телом. Хотел достать копье, но не достал -
прикололи его. Князьцы разбежались кто куда, а воины побросали луки и
копья - не пожелали драться с русскими. Они твердили:
- Князьцы велели, мы и пошли...
А князьцы поодиночке пришли потом к Брязге, кланялись и просили мира.
Спустя два дня казачьи струги вошли в Обь - в глубокую и широкую
реку, по берегам которой шумели чахлые леса и тянулись бесконечные болота.
В реке ходили густые косяки рыб, над озерами и протоками поднимались
тучами птичьи стаи. Ночи исчезли. С закатом солнца брезжил серебристый
свет и наступало безмолвие.
- Сказывали, что еще далее простирается страна мраков, а где браться
тьме, если с неба день и ночь изливается свет? - задумчиво сказал Брязга и
велел казакам повернуть струги. С малой дружиной он побоялся плыть в
неведомую страну и двадцать девятого мая двинулся в обратный путь.
Теперь на низовых берегах Иртыша казаков встречали уже замиренные
остяки и вогулы. Иртыш, от Искера до Оби, стал русским.
Вернулся Брязга из похода с богатой добычей - с мягкой бесценной
рухлядью. Мял ее в руках и по-хозяйски говорил Ермаку:
- Им бы сейчас хлебца, котлы, да ножи на зверя, - заживут люди!
2
Вниз по Оби и Тавде-реке размещались десятки разрозненных остяцких и
вогульских княжеств, которые часто между собой воевали. Кодские остяки
набегали на кондинских вогул, и "жены их и дети и людей емлют к себе в
юрты... в холопи".
Остяки и вогулы были храбры и воинственны. Это они нападали на
строгановские городки, выжигали слободки и деревни, забирали хлеб, угоняли
коров и лошадей. Нередко захватывали и мужиков с женами и детьми, а
варницы жгли.
Немало побоищ бывало и у приобских остяков с самоедами. Не раз они
схватывались в отчаянной сече, и остяки, победив, брали самоедов в полон.
Что греха таить, доводилось остякам класть на огонь перед идолом
"самоедского малого".
Познал обо всем Ермак и решил положить этому разору конец.
Только что вскрылся Иртыш, - весной тысяча пятьсот восемьдесят
третьего года. Атаманские струги поплыли вниз.
Ермак с разочарованием смотрел на унылую равнину, по которой стекали
в Иртыш и Обь многочисленные речонки. По левому берегу поблескивали
плоские озера и простирались соры - северные заливные луга. Местами
поднималась грива худосочного чернолесья, охваченного пожаром, тянулись
плоские песчаные холмы с редким тонким сосняком. Тосклив был и правый
берег. Сумрачно, скучно, уныло! Не веселые волжские берега, где на заре в
рощах заливался щемящий душу соловей, не отвесные курганы-утесы над
матушкой рекой. И не тихий Дон это!
- Спойте, братцы! - попросил атаман.
Никита Пан глубоко вздохнул и, словно угадав думу Ермака, запел про
Волгу:
Вниз по Волженьке,
Словно лебеди,
Словно рыбоньки белобокие,
Ряд за рядом плывут снаряжены струги,
Как на тоих-то стругах
Сорок семь гребцов!..
Песня звучала уныло среди бесконечных просторов.
День за днем плыли казаки. Редко, очень редко виднелись одинокие
закопченные чумы и брошенные на лето паулы - хозяева ушли за стадами на
север. Остяки в прииртышье встречали Ермака приветливо, предлагали
сохатину и свежую рыбу. Кое-где на высоком столбе, как журавель на болоте,
высилась амбарушка. Показывая на нее, простую, но крепко сложенную, остяк
пояснил:
- Ясак тут бережем. Все бережем...
Ермак велел пристать к берегу, оглядел намью [намья - амбарушка для
хранения продовольствия и пушнины]. В высокую амбарушку вела лесенка,
вырубленная в стволе лиственницы. Ни зверюшки, ни полевки не могли попасть
в кладовушку.
- Умно придумал народ! - похвалил Ермак. И тут же в голову ему пришла
мысль: "К чему тревожить каждый раз ясаком? Пусть ставят у реки намьи и
складывают в них рухлядь. Сборщики соберут..."
Плыли дальше. Блеснула Назыма-река, на ней - остяцкий городок. В
казаков полетели стрелы с наконечниками из рыбьих костей. Ермак послал
вестника с миром, остяки прогнали его прочь. Тогда казаки сказали:
- Батько, возьмем городок?
- Возьмем!
Вал и заплот были невелики. Казаки с криком полезли, били в упор из
пищалей, и остяки, бросив своего князьца, побежали в лес. Никита Пан
погнался за князьцом, но тот увильнул, размахнулся мечом и уложил атамана.
Упал Никита, разметал длинные, жилистые руки, померкли глаза.
Князьца схватили казаки и повели к атаману.
Стоял Ермак над телом друга, опустив широкие плечи и приподняв густую
бровь, жалостно говорил:
- Эх, казак, казак, сколько прошел, а тут улегся! Где смерть
подстерегла!..
Было обидно атаману, что погиб Никита Пан на пустяшном деле. Вот и
лежит он теперь сухой, костлявый, на голове серебрится седина. "Постарел
друг!" - с тоской подумал Ермак, не помня, что и у самого на висках и в
кучерявой бороде тоже белые струйки побежали.
Когда подвели к нему князьца, взгляд атамана потемнел. И что удивило
Ермака - князец был мал, тщедушен, и нельзя было понять, как он справился
с богатырем Никитой.
Подали меч, - кованный из железа с деревянной ручкой. Старый,
покрытый ржавчиной, а теперь на нем засохла свежая кровь.
- Ну и меч! - еще выше поднял удивленные брови Ермак и перевел взгляд
на щуплого князьца.
Остяк горделиво поднял голову и хвастливо молвил:
- Мой меч - волшебный меч, негляди, что прост. Обнажишь его, он тогда
рубит направо и налево, хочет или не хочет того рука хозяина. Моя сабля
сочится женской и мужской кровью! Она убивает всякого, кто вблизи меня!
- Вот оно как! - побагровев, крикнул Ермак: - Ну, коли так, держись,
вражья сила! - И не успел князец ойкнуть от страха, как Ермак ржавым тупым
мечом развалил его надвое.
Схоронили Никиту Пана на высоком яру, под ветвистой лиственницей. И
снова быстрое течение подхватило струги и понесло к Оби, а позади еще
курилось пожарище и выли волки над павшими телами, - набежали серые из
хмурых лесов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264