Выпученными, безумными глазами он
пугал окружающих.
Надо было бить врагов, а царь завел сложные переговоры. Никто не
понимал поведения Грозного, и многие роптали. Между тем Иван Васильевич
глубоко осознавал свою правоту. Страна была крайне разорена, бояре строили
козни, к тому же Швеция-мощная по тому времени-напала на порубежные
русские городки. Правда, и Речь Посполитая была крайне истощена. Русской
земле, как никогда, требовалась передышка. Дела под Псковом складывались
для русских хорошо.
Лагерь Батория пустел. Сам король, под предлогом переговоров с
сеймом, первого декабря уехал в Варшаву.
В Европу, однако, успели проникнуть слухи о неудачах короля. В Польше
хвастливые паны все свалили на "ужасные" русские морозы. Гейденштейн, в
угоду польскому королю, писал:
"Так как вся Московская область находится под созвездием Большой
Медведицы, то обыкновенно ни в каком почти другом месте, за исключением
лежащих около Ледовитого моря, не бывает морозов более сильных, какие
бывают в Псковской области. Вследствии того и всякого рода животные, как
замечено, и имеющие в прочих местностях черный или рыжий цвета, как
например: прежде всего вороны, совы, дикие куры, медведи, волки, зайцы и
другие подобного рода животные, или от влияния климата, или от силы
морозов здесь обыкновенно все белого цвета".
Никто, конечно, в "белых ворон" не верил, но было стыдно сознаваться,
что столь блистательно начатый поход на Москву кончался крахом. Баториев
лагерь все еще стоял под Псковом, чтобы подогревать переговоры о мире. В
начале января воевода Шуйский сделал большую вылазку из Пскова. В схватке
псковичи уложили восемьдесят панов и привели много пленных-разноязычных
наемников Батория.
Тем временем Поссевино продолжал переговоры. Пользуясь тем, что царь
наказал русским послам говорить с иезуитом "гладко и вкрадчиво и оказывать
честь во всем", он поддерживал несбыточные требования поляков.
Посол Батория - воевода Брацлавский, гоноровый пан, при обсуждении
условий перемирия хлопнул кулаком по столу, покраснел, как индюк, и
пригрозил:
- Ежели, вы, москали, приехали сюда за делом, а не с пустым
красноречием, то скажите, что Ливония наша, и внимайте дальнейшим условиям
победителя, который уже завоевал немалую часть Руси, возьмет Псков и
Новгород, ждет решительного слова, и дает вам три дня сроку!
Русские упорно стояли на своем, прося оставить Юрьев и Часть Ливонии,
но поляки бряцали оружием и требовали своего. Их высокомерие дошло до
того, что даже иезуит Поссевино возмутился, - между ним и гетманом
Замойским произошла размолвка.
Между тем царь Иван держал огромную армию в бездействии в то время,
когда польский лагерь под Псковом выдыхался. Прошло несколько дней, и
пятнадцатого января гетман Замойский сообщил своим послам: "На все воля
божья, больше восьми дней нам не пробыть под Псковом. Немедленно
заключайте мир!"
Мирное соглашение было подписано, и Русь на долгие годы утеряла
Ливонию и выход к морю. К Польше отошли Полоцк и Велиж. В середине января
псковичи наблюдали, как из земляных нор, из палаток вылезало шляхетское
войско и наемники. Оборванные, исхудалые, бесстыдно вихляясь, чтобы
почесаться, они огромным скопищем двигались по Рижской дороге в туманную
даль.
Псков облегченно вздохнул, распахнул настежь крепостные ворота.
Стоявший на башне рыбак, глядя вслед уходившим насильникам, весело
посмотрел на небо и вымолвил:
- Солнце на лето, а зима на мороз! Ничто, пройдет два-три месяца,
придет веснянка, тронутся талые воды, набежит тучка и прольется теплым
дождем, смоет всю нечисть с русской земли!
Царь понял, что совершил ошибку, и от этого еще больше занедужил.
Стан его скрючился, пальцы высохли и борода стала быстро лысеть.
Мнительность царя усилилась: во всем он видел измену, наветы, заговоры.
Его угнетало сознание потери искони русских земель. "Теперь все враги Руси
и мои враги-бояре поднимут головы и не нарадуются нашим неудачам", -
горько думал он.
В пору таких тягостных раздумий, когда к тому же подкрадывалась к
нему злая телесная немочь, в Москву нежданно-негаданно пришла радость:
приехали сибирские послы с благой вестью.
3
Неделю казаки разгуливали по Москве. Толпы зевак всегда сопровождали
их, каждый старался им угодить. Но Кольцо с нетерпением ждал, когда царь
позовет его в палаты. Наконец вспомнили о казаках. На купецкий двор, в
котором они остановились, наехали пристава, подьячие, окольничие. Они
целый день выспрашивали, высматривали, а потом попросили сибирское
посольство пожаловать в Посольский приказ. Остроносый, с рыженькой
бороденкой подьячий, потирая руки, обратился к Иванке Кольцо певучим
голосом:
- Славный атамане, дозволь зачесть грамоту, писану самим храбрым
воителем Ермаком Тимофеевичем!
Приказный юлил, лебезил, умильно заглядывая казаку в глаза.
Кольцо добыл из кожаной сумы грамоту, писанную в Искере, и подал
подьячему. Тот жадно сгреб свиток и, развернув, стал разглядывать. Начал
он с пышного царского титула, и лукавое лицо его быстро преобразилось.
Покачивая утиной головкой на длинной жилистой шее, он похвалил:
- Гляди-тка, казаки, а как настрочили... Ох, и умудрены... Ох, и
мастаки, ровно в приказах весь век терлись.
Челобитная казаков ему понравилась.
- Гожа! - весело сказал он и внимательно осмотрел послов. - Поедете в
Кремль, в приказ, к большому думному дьяку, а ехать вам через всю Москву,
народу будет любо на вас глядеть, а иноземцы тож не преминут прознать о
вас, потому и обрядиться надо под стать!
- Ты о нас не тревожься! - хлопнул подьячего по плечу Кольцо так
сильно, что тот присел и захлопал веками: "Полюбуйтесь-ка на молодцев!".
И в самом деле, сибирские послы выглядели отменно. Плечистые,
бородатые, остриженные в кружок, он были одеты в бархатные кафтаны, шитые
серебром, на боку у каждого сабля в драгоценной оправе. Самоцветы на шитье
и крыжах сабель так и манят. У каждого наготове дорогая соболья шуба, -
такие наряды впору и думному дьяку!
Казаки разместились в широких расписных санях, разубранных бухарскими
коврами. Три тройки, гремя бубенцами, двинулись по кривым московским
улицам в Кремль. Поезд сопровождали конники-боярские дети, окольничие,
пристава. А позади бежала восторженная толпа и кричала:
- Ай да казаки! Буде здравы, воители!
Иван Кольцо сидел на передних санях, лихо заломив косматую шапку с
красным верхом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264
пугал окружающих.
Надо было бить врагов, а царь завел сложные переговоры. Никто не
понимал поведения Грозного, и многие роптали. Между тем Иван Васильевич
глубоко осознавал свою правоту. Страна была крайне разорена, бояре строили
козни, к тому же Швеция-мощная по тому времени-напала на порубежные
русские городки. Правда, и Речь Посполитая была крайне истощена. Русской
земле, как никогда, требовалась передышка. Дела под Псковом складывались
для русских хорошо.
Лагерь Батория пустел. Сам король, под предлогом переговоров с
сеймом, первого декабря уехал в Варшаву.
В Европу, однако, успели проникнуть слухи о неудачах короля. В Польше
хвастливые паны все свалили на "ужасные" русские морозы. Гейденштейн, в
угоду польскому королю, писал:
"Так как вся Московская область находится под созвездием Большой
Медведицы, то обыкновенно ни в каком почти другом месте, за исключением
лежащих около Ледовитого моря, не бывает морозов более сильных, какие
бывают в Псковской области. Вследствии того и всякого рода животные, как
замечено, и имеющие в прочих местностях черный или рыжий цвета, как
например: прежде всего вороны, совы, дикие куры, медведи, волки, зайцы и
другие подобного рода животные, или от влияния климата, или от силы
морозов здесь обыкновенно все белого цвета".
Никто, конечно, в "белых ворон" не верил, но было стыдно сознаваться,
что столь блистательно начатый поход на Москву кончался крахом. Баториев
лагерь все еще стоял под Псковом, чтобы подогревать переговоры о мире. В
начале января воевода Шуйский сделал большую вылазку из Пскова. В схватке
псковичи уложили восемьдесят панов и привели много пленных-разноязычных
наемников Батория.
Тем временем Поссевино продолжал переговоры. Пользуясь тем, что царь
наказал русским послам говорить с иезуитом "гладко и вкрадчиво и оказывать
честь во всем", он поддерживал несбыточные требования поляков.
Посол Батория - воевода Брацлавский, гоноровый пан, при обсуждении
условий перемирия хлопнул кулаком по столу, покраснел, как индюк, и
пригрозил:
- Ежели, вы, москали, приехали сюда за делом, а не с пустым
красноречием, то скажите, что Ливония наша, и внимайте дальнейшим условиям
победителя, который уже завоевал немалую часть Руси, возьмет Псков и
Новгород, ждет решительного слова, и дает вам три дня сроку!
Русские упорно стояли на своем, прося оставить Юрьев и Часть Ливонии,
но поляки бряцали оружием и требовали своего. Их высокомерие дошло до
того, что даже иезуит Поссевино возмутился, - между ним и гетманом
Замойским произошла размолвка.
Между тем царь Иван держал огромную армию в бездействии в то время,
когда польский лагерь под Псковом выдыхался. Прошло несколько дней, и
пятнадцатого января гетман Замойский сообщил своим послам: "На все воля
божья, больше восьми дней нам не пробыть под Псковом. Немедленно
заключайте мир!"
Мирное соглашение было подписано, и Русь на долгие годы утеряла
Ливонию и выход к морю. К Польше отошли Полоцк и Велиж. В середине января
псковичи наблюдали, как из земляных нор, из палаток вылезало шляхетское
войско и наемники. Оборванные, исхудалые, бесстыдно вихляясь, чтобы
почесаться, они огромным скопищем двигались по Рижской дороге в туманную
даль.
Псков облегченно вздохнул, распахнул настежь крепостные ворота.
Стоявший на башне рыбак, глядя вслед уходившим насильникам, весело
посмотрел на небо и вымолвил:
- Солнце на лето, а зима на мороз! Ничто, пройдет два-три месяца,
придет веснянка, тронутся талые воды, набежит тучка и прольется теплым
дождем, смоет всю нечисть с русской земли!
Царь понял, что совершил ошибку, и от этого еще больше занедужил.
Стан его скрючился, пальцы высохли и борода стала быстро лысеть.
Мнительность царя усилилась: во всем он видел измену, наветы, заговоры.
Его угнетало сознание потери искони русских земель. "Теперь все враги Руси
и мои враги-бояре поднимут головы и не нарадуются нашим неудачам", -
горько думал он.
В пору таких тягостных раздумий, когда к тому же подкрадывалась к
нему злая телесная немочь, в Москву нежданно-негаданно пришла радость:
приехали сибирские послы с благой вестью.
3
Неделю казаки разгуливали по Москве. Толпы зевак всегда сопровождали
их, каждый старался им угодить. Но Кольцо с нетерпением ждал, когда царь
позовет его в палаты. Наконец вспомнили о казаках. На купецкий двор, в
котором они остановились, наехали пристава, подьячие, окольничие. Они
целый день выспрашивали, высматривали, а потом попросили сибирское
посольство пожаловать в Посольский приказ. Остроносый, с рыженькой
бороденкой подьячий, потирая руки, обратился к Иванке Кольцо певучим
голосом:
- Славный атамане, дозволь зачесть грамоту, писану самим храбрым
воителем Ермаком Тимофеевичем!
Приказный юлил, лебезил, умильно заглядывая казаку в глаза.
Кольцо добыл из кожаной сумы грамоту, писанную в Искере, и подал
подьячему. Тот жадно сгреб свиток и, развернув, стал разглядывать. Начал
он с пышного царского титула, и лукавое лицо его быстро преобразилось.
Покачивая утиной головкой на длинной жилистой шее, он похвалил:
- Гляди-тка, казаки, а как настрочили... Ох, и умудрены... Ох, и
мастаки, ровно в приказах весь век терлись.
Челобитная казаков ему понравилась.
- Гожа! - весело сказал он и внимательно осмотрел послов. - Поедете в
Кремль, в приказ, к большому думному дьяку, а ехать вам через всю Москву,
народу будет любо на вас глядеть, а иноземцы тож не преминут прознать о
вас, потому и обрядиться надо под стать!
- Ты о нас не тревожься! - хлопнул подьячего по плечу Кольцо так
сильно, что тот присел и захлопал веками: "Полюбуйтесь-ка на молодцев!".
И в самом деле, сибирские послы выглядели отменно. Плечистые,
бородатые, остриженные в кружок, он были одеты в бархатные кафтаны, шитые
серебром, на боку у каждого сабля в драгоценной оправе. Самоцветы на шитье
и крыжах сабель так и манят. У каждого наготове дорогая соболья шуба, -
такие наряды впору и думному дьяку!
Казаки разместились в широких расписных санях, разубранных бухарскими
коврами. Три тройки, гремя бубенцами, двинулись по кривым московским
улицам в Кремль. Поезд сопровождали конники-боярские дети, окольничие,
пристава. А позади бежала восторженная толпа и кричала:
- Ай да казаки! Буде здравы, воители!
Иван Кольцо сидел на передних санях, лихо заломив косматую шапку с
красным верхом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264