"А, воры явились! На плаху их!".
По сердцу Кольцо прошел холодок. В его воображении живо встала
страшная картина мучительного томления в застенке Разбойного приказа,
страдания при розыске. Ведь он давно осужден и щадить его не будут.
Пыточных дел мастера сумеют потешиться над ним: они подкинут его на виску
и оставят страдать от ранней обедни до поздней вечерни, или закуют в
тесные колодки и будут, во изыскании правды, жечь пятки огнем. Палач
исполосует спину мокрым ременным кнутом, а подьячий будет спрашивать: "Ну,
что теперь молвишь, тать?". И каждое словечко, вырванное при невыносимой
муке, со всем тщанием, полууставом, занесет в пыточную запись...
Иванко тряхнул головой, отгоняя морок. Перед глазами распахнулась
Сибирь-привольная земля. Он взглянул на звезды, повеселел и сказал:
- Не возьмет ныне наши головы топор, мы кланяемся Руси царством
сибирским. Хоть и лют царь, да рассудит, с чем мы пожаловали.
- Это верно, - согласился казак. - Сердце подсказывает, что так и
будет...
Подуло с запада, мороз стал спадать, да и костер согревал. Груда
углей рдела ярким малиновым светом. Казаки улеглись на пихтовые ветки,
настланные на снегу, укрылись оленьими шкурами и крепко уснули. Изредка к
ним сквозь сон доносились крики погонщиков, оберегавших оленье стадо от
зверя.
Утром помчались по Вишере, сжатой крутыми скалами.
Бешенная, быстрая река долго спорила с лютым морозом, пока он не
сковал ее, и оттого до сих пор еще дыбились ледяные кряжи и торосы. Казак
из строгановских, показывая на зимник, вздохнул:
- Тут-ка старинная новгородская дорожка на Югорский камень. Густо
полита она русской кровью - дорого пришлась крестьянскому люду. В лесах
таятся починки-рубленные дворы, и мужики живут крепкие, смелые - охотники.
Принесли они в этот край свой норов и одежинку свою, - надевают ее через
голову, а под рукавами завязки. Будто не одежинка, а ратная кольчуга. И
сапоги со шнуровкой новгородской, - так, говорят, в давние годы носили
воины. Кто только не шел этим путем-тропой!..
Казак оборвал вдруг рассказ и шепнул Иванке:
- Гляди-ко, на горе диво! Кольцо взглянул на скалы и увидел темный,
словно вырезанный на белесом небе, силуэт могучего лося. Зверь вскинул
ветвистые рога; из его пасти клубами вырывалось горячее дыхание. Сохатый
не шелохнулся даже тогда, когда под ним по реке побежали оленьи упряжки.
Казак Лука прищурил серые глаза и обронил:
- Стрелить, и враз конец диву!
- Ни к чему! Да и жаль красавца, - ответил Кольцо.
- Ну и край! - восхищался Лука. - В камнях гнездится соболь, река
кипит рыбой. На перекатах играют хариусы, в омутах спят жирные налимы.
Господи боже, рыбаку тут какой простор! Водится в глуби лещ подкаменщик,
ерш, окунь, язь, судак, щука, таймень. Тайга - устрожлива, по берегам
пахучие сочные луга. Строгановы, и те не дошли. Сюда бы русского ходуна,
быстро корень пустил бы...
- Твоя правда, Лука, - много даров таит река! - согласился Кольцо и
невольно залюбовался берегами.
Покрытая льдами, глубокими снегами, Вишера жила, шумела и за каждым
изгибом и поворотом открывала перед путниками все новые и новые красоты.
Прямо из льда поднимались камни, своими зубцами похожие на древние
полуразрушенные крепости. Отвесной стеной версты на две по правому берегу
тянулся над рекой камень Говорливый.
Ишбердей озорно крикнул Иванке:
- Слушай, с горным духом говорить буду! - Напыжившись, он закричал на
всю реку:
- Эй-ла! "Э-й-а-а" - прозвучали в ответ дали. Отголоски долетали со
всех сторон. Казалось, скалы, пихтачи, синие высокие сугробы, оснеженные
плесы, ельники вдруг ожили и получили дар человеческой речи. Окрик
Ишбердея, постепенно слабея, катился в туманную даль и там, обратившись в
шепот, наконец угас. Иванко и казаки соскочили с нарт и старались
перекричать друг друга.
Кольцо выкрикнул:
- Эй, камень, здорово живешь! И камень, и лес-каждое дерево, - и даже
туман многократно отозвались: - "Здорово живешь!.." Вся долина наполнилась
крепкими звонкими словами, которые повторялись множество раз. Иванко
довольно смеялся: - Кричу, а чудится мне, что перекликаюсь я со всем
Камнем, с целым светом. Ишбердей сказал: - Наши люди промышлять рыбу ходят
сюда и все слышат как ладья идет, как волны шумят. Чохрынь-Ойка гром
пошлет. Гром ударит, и камень об этом сказывает. Два грома гремит: один по
небу идет, другой-по Вишере...
Промелькнул второй камень - Заговоруха.
- Кричи, не кричи, будет молчать! - показывая на скалу Ишбердей. -
Эй-ла! - Выкрик князьца завяз и сейчас же заглох в мягкой тишине.
Скоро в дали показалась высокая каменная стена...
- Видишь? - спросил Ишбердей. - Гляди туда! Кольцо поднял глаза. На
недосягаемой высоте, на скале, выделялись написанные красным бегущие
олени, погонщики и неведомые письмена.
- Кто же сробил это? - изумленно спросил Кольцо.
- Смелый человек это делал! - ответил князец и прищелкнул языком. -
Такое не всякий охотник может...
- Богатырь! - согласился Иванко. Разглядывая таинственные надписи, он
вздохнул и сказал: - Что написано-кто ведает? Сердцем чую, завещал удалец
потомкам: "Иди за Камень и встретишь на том пути сокровища!"... Ну и
Вишера, привольная, веселая река!
В морозной мгле вдали встал Полюд-камень. Темной громадой он высился
над безграничной пармой.
Показывая хореем на скалистый шихан, Ишбердей с плохо скрываемым
волнением промолвил:
С Полюда-камня Чардынь увидишь... Ой, худо, важный там человек живет.
Воевода!
- Кто Васька Перепелицын? - любопытствуя спросил Кольцо.
- Ой, откуда знаешь его? - изумился князец. - Друг твой?
- Этого друга чуть вервием казаки не удушили, - насмешливо ответил,
оглядел обоз, и смутная тревога охватила его: "Казаков мало, подарунок
царю бесценный. Позарится воевода и похватает послов".
Атаман встрепенулся и приказал князцу:
- Ты, Ишбердей, гони до Строгановых. В Чердынь и нам не по пути!
- Холосо! - охотно согласился Ишбердей и, взмахнув хореем, завел
тоскливую песню, однотонную и бесконечную как тундра.
Вот и Вишера позади. Вырвались на Каму - дорожку среди темных
ельников, мохнатых от снега. На берегах одинокие черные избушки, дымки, по
сугробам лыжные следы. Изредка мелькнет крест церквушки. Нагнали на пути
дровосеков. Иванко крикнул:
- Здорово, русские!
- Будь здоров, удалец! - отозвались мужики. Радостно было слышать
родное слово. Кольцо приказал остановить оленей. Ишбердей задержал обоз.
Лесорубы окружили казаков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264
По сердцу Кольцо прошел холодок. В его воображении живо встала
страшная картина мучительного томления в застенке Разбойного приказа,
страдания при розыске. Ведь он давно осужден и щадить его не будут.
Пыточных дел мастера сумеют потешиться над ним: они подкинут его на виску
и оставят страдать от ранней обедни до поздней вечерни, или закуют в
тесные колодки и будут, во изыскании правды, жечь пятки огнем. Палач
исполосует спину мокрым ременным кнутом, а подьячий будет спрашивать: "Ну,
что теперь молвишь, тать?". И каждое словечко, вырванное при невыносимой
муке, со всем тщанием, полууставом, занесет в пыточную запись...
Иванко тряхнул головой, отгоняя морок. Перед глазами распахнулась
Сибирь-привольная земля. Он взглянул на звезды, повеселел и сказал:
- Не возьмет ныне наши головы топор, мы кланяемся Руси царством
сибирским. Хоть и лют царь, да рассудит, с чем мы пожаловали.
- Это верно, - согласился казак. - Сердце подсказывает, что так и
будет...
Подуло с запада, мороз стал спадать, да и костер согревал. Груда
углей рдела ярким малиновым светом. Казаки улеглись на пихтовые ветки,
настланные на снегу, укрылись оленьими шкурами и крепко уснули. Изредка к
ним сквозь сон доносились крики погонщиков, оберегавших оленье стадо от
зверя.
Утром помчались по Вишере, сжатой крутыми скалами.
Бешенная, быстрая река долго спорила с лютым морозом, пока он не
сковал ее, и оттого до сих пор еще дыбились ледяные кряжи и торосы. Казак
из строгановских, показывая на зимник, вздохнул:
- Тут-ка старинная новгородская дорожка на Югорский камень. Густо
полита она русской кровью - дорого пришлась крестьянскому люду. В лесах
таятся починки-рубленные дворы, и мужики живут крепкие, смелые - охотники.
Принесли они в этот край свой норов и одежинку свою, - надевают ее через
голову, а под рукавами завязки. Будто не одежинка, а ратная кольчуга. И
сапоги со шнуровкой новгородской, - так, говорят, в давние годы носили
воины. Кто только не шел этим путем-тропой!..
Казак оборвал вдруг рассказ и шепнул Иванке:
- Гляди-ко, на горе диво! Кольцо взглянул на скалы и увидел темный,
словно вырезанный на белесом небе, силуэт могучего лося. Зверь вскинул
ветвистые рога; из его пасти клубами вырывалось горячее дыхание. Сохатый
не шелохнулся даже тогда, когда под ним по реке побежали оленьи упряжки.
Казак Лука прищурил серые глаза и обронил:
- Стрелить, и враз конец диву!
- Ни к чему! Да и жаль красавца, - ответил Кольцо.
- Ну и край! - восхищался Лука. - В камнях гнездится соболь, река
кипит рыбой. На перекатах играют хариусы, в омутах спят жирные налимы.
Господи боже, рыбаку тут какой простор! Водится в глуби лещ подкаменщик,
ерш, окунь, язь, судак, щука, таймень. Тайга - устрожлива, по берегам
пахучие сочные луга. Строгановы, и те не дошли. Сюда бы русского ходуна,
быстро корень пустил бы...
- Твоя правда, Лука, - много даров таит река! - согласился Кольцо и
невольно залюбовался берегами.
Покрытая льдами, глубокими снегами, Вишера жила, шумела и за каждым
изгибом и поворотом открывала перед путниками все новые и новые красоты.
Прямо из льда поднимались камни, своими зубцами похожие на древние
полуразрушенные крепости. Отвесной стеной версты на две по правому берегу
тянулся над рекой камень Говорливый.
Ишбердей озорно крикнул Иванке:
- Слушай, с горным духом говорить буду! - Напыжившись, он закричал на
всю реку:
- Эй-ла! "Э-й-а-а" - прозвучали в ответ дали. Отголоски долетали со
всех сторон. Казалось, скалы, пихтачи, синие высокие сугробы, оснеженные
плесы, ельники вдруг ожили и получили дар человеческой речи. Окрик
Ишбердея, постепенно слабея, катился в туманную даль и там, обратившись в
шепот, наконец угас. Иванко и казаки соскочили с нарт и старались
перекричать друг друга.
Кольцо выкрикнул:
- Эй, камень, здорово живешь! И камень, и лес-каждое дерево, - и даже
туман многократно отозвались: - "Здорово живешь!.." Вся долина наполнилась
крепкими звонкими словами, которые повторялись множество раз. Иванко
довольно смеялся: - Кричу, а чудится мне, что перекликаюсь я со всем
Камнем, с целым светом. Ишбердей сказал: - Наши люди промышлять рыбу ходят
сюда и все слышат как ладья идет, как волны шумят. Чохрынь-Ойка гром
пошлет. Гром ударит, и камень об этом сказывает. Два грома гремит: один по
небу идет, другой-по Вишере...
Промелькнул второй камень - Заговоруха.
- Кричи, не кричи, будет молчать! - показывая на скалу Ишбердей. -
Эй-ла! - Выкрик князьца завяз и сейчас же заглох в мягкой тишине.
Скоро в дали показалась высокая каменная стена...
- Видишь? - спросил Ишбердей. - Гляди туда! Кольцо поднял глаза. На
недосягаемой высоте, на скале, выделялись написанные красным бегущие
олени, погонщики и неведомые письмена.
- Кто же сробил это? - изумленно спросил Кольцо.
- Смелый человек это делал! - ответил князец и прищелкнул языком. -
Такое не всякий охотник может...
- Богатырь! - согласился Иванко. Разглядывая таинственные надписи, он
вздохнул и сказал: - Что написано-кто ведает? Сердцем чую, завещал удалец
потомкам: "Иди за Камень и встретишь на том пути сокровища!"... Ну и
Вишера, привольная, веселая река!
В морозной мгле вдали встал Полюд-камень. Темной громадой он высился
над безграничной пармой.
Показывая хореем на скалистый шихан, Ишбердей с плохо скрываемым
волнением промолвил:
С Полюда-камня Чардынь увидишь... Ой, худо, важный там человек живет.
Воевода!
- Кто Васька Перепелицын? - любопытствуя спросил Кольцо.
- Ой, откуда знаешь его? - изумился князец. - Друг твой?
- Этого друга чуть вервием казаки не удушили, - насмешливо ответил,
оглядел обоз, и смутная тревога охватила его: "Казаков мало, подарунок
царю бесценный. Позарится воевода и похватает послов".
Атаман встрепенулся и приказал князцу:
- Ты, Ишбердей, гони до Строгановых. В Чердынь и нам не по пути!
- Холосо! - охотно согласился Ишбердей и, взмахнув хореем, завел
тоскливую песню, однотонную и бесконечную как тундра.
Вот и Вишера позади. Вырвались на Каму - дорожку среди темных
ельников, мохнатых от снега. На берегах одинокие черные избушки, дымки, по
сугробам лыжные следы. Изредка мелькнет крест церквушки. Нагнали на пути
дровосеков. Иванко крикнул:
- Здорово, русские!
- Будь здоров, удалец! - отозвались мужики. Радостно было слышать
родное слово. Кольцо приказал остановить оленей. Ишбердей задержал обоз.
Лесорубы окружили казаков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264