Начинались толкования. Хитрый Карача любил речи не менее
хитрого и льстивого муллы Исмаила, который витиевато и многозначительно
пророчествовал перед мурзаками о том, что на древний улус Тайбуги воссядет
некий мудрый хан из нового рода. Говоря об этом, он многозначительно
глядел на кротко моргавшего Карачу, в глазах которого порою, загоралась и
не могла укрыться от мурзаков радость...
После беседы с учеными мужами Карача отпускал приближенных и
предавался отдыху в обществе молодых жен, взиравших, однако, на него,
словно на паршивого козла. Самая молодая и красивая из них - Асафат, не
скрываясь, насмешливо называла его: "Мой козлик..."
И Карача, на самом деле, ползал на четвереньках за разыгравшимися
резвыми женами и жалобно блеял козленком. Они толкали, дразнили его -
жалкого, тощего старичка с реденькой бородкой.
Ночи подошли теплые, шумные, полные гомона талых вод и овеваемые
запахом набухших клейких почек. Снег сошел со степей, и берега Иртыша
засинели, - скоро тронется лед. А в Искере доедали последнее. Смелые
казаки спускались на животах с крутого яра к Иртышу и закидывали
рыболовную снасть. Добыча радовала. Но однажды вражий дозор подстерег двух
казаков; их схватили, мучили, а утром с валов казаки увидели своих братов
повешенными высоко на жердях.
Ермак пытливо разглядывал каждого воина. Всюду он встречал честный
взор и верность. Он вызвал Матвея Мещеряка и поручил ему еще тщательней
вести хозяйство. Каждая кроха была на счету у атамана, и ее берегли. Все
делили по-братски. Слабые и хворые лежали в большой и светлой избе, им
отдавали последнее и отпаивали настоем хвои.
Татары наглели с каждым днем. Чуть не рядом с валами они раскладывали
костры и варили конину. Соблазнительный запах горячего варева плыл к
заплотам, дразнил казаков. Татары кричали:
- Эй, казак, открывай ворота, иди ешь махан. Веселей будет умирать!
- Я тебе, сучья голова, открою ворота! Поглядим, кто из нас умирать
будет! - бодрясь, сердито откликался дозорный, а самого мутило от вкусных
запахов.
Между тем на Иртыш пришла весна. Лед посинел, вздулся и с грохотом
поломался. Три дня плыли льдины, налезая одна на другую. Вскоре могучие
разливы освободились от льда, сразу потеплело и все кругом зазеленело.
Искерский холм покрылся нежной зеленью. Солнце подолгу не сходило с неба,
и казаки между собой толковали:
- Нельзя больше терпеть. Наши деды секирой рубились и дорогу
добывали! А у нас мечи, пушчонки и умная башка - батько Ермак.
Разговор шел на валу и, стоя за пушкой, атаман слышал все, от слова
до слова. Не таясь, он вышел и сказал с укоризной:
- Потерпите, браты! Нас мало. Навалятся скопом и порежут. Надо
хитростью брать. В крепости мы, и в том наш верх!
Был полдень. Три татарина нагло подъехали к валу и сбросили в ров
мешок.
- Это еще что за выдумка? - удивились казаки. Сделали "кошку",
забросили ее на веревке вниз, уцепились за груз и выволокли. В лица
пахнуло густым смардом. Предчувствуя нехорошее, Ильин развязал мешок и
вытряхнул. Из него выпали изуродованные человеческие головы. Не брезгуя,
Ермак поднял одну, присмотрелся, и жалость охватила сердце.
- Ивашка Рязанский! С осени за ясаком выбрался в дальний улус! Ух ты,
что с человеком сделали! Погоди ж ты! - Ермак сжал крепкий кулак и
погрозил в поле, по которому уносились татарские наездники.
Ильин расправил плечи, встал перед атаманом:
- Батько, веди нас в поле! Дозволь ратному человеку сложить голову в
бою! Веди нас, батько! - с напористой страстностью заговорил казак. -
Браты, нельзя боле терпеть татарского надругательства. Гляди, что сотворил
с нашими людьми! - указал он на подброшенные казачьи останки...
- Гаврила, не обессудь, не по-твому будет! - прервал Ильина Ермак. -
В таком деле нельзя жизнь терять зря. Одно хвалю - запал твой. Готовьтесь,
браты, к неожиданному... А коли рубить придется, так со всего плеча...
Атаман поглубже надвинул шелом и твердым шагом пошел к войсковой
избе. Глядя ему вслед, казаки подумали: "Задумал что-то батько! Ой,
горячее дело задумал!".
Мурза Карача, как петух после удачи с курами, раскуражился. Пять
казачьих голов, подброшенных к валам Искера, разожгли его, и он безмерно
хвастался перед свитой. Обещал перехватать в городке всех атаманов и
посадить их на кол, а с казаков и стрельцов грозил с живых содрать кожу и
набить травой чучела. Всю жизнь проживший на плутнях и коварстве, он решил
внести смуту среди русских. Его лучшие лучники пускали в Искер стрелы с
привязанными к ним грамотками. В них взывал он к простым казакам повязать
и выдать своих атаманов и воеводу, а за это сулил разные прелести: и сытно
накормить и каждому дать по татарке.
- Погоди, собака, завоешь, когда самого на кол посадим! - грозились
казаки.
На Саусканских высотах тоже шумела весна. Она давала о себе знать и
шелестом листьев, и неугомонным птичьим щебетом, и звучанием ручьев.
Молодые жены Карачи еще пуще тормошили своего старичка:
- Козлик, наш беленкий козлик, когда же ты приведешь сюда урусов?
Карача жил безмятежно, в полной уверенности, что осажденные не уйдут
из Искера. Придет время, и они распахнут перед татарскими всадниками
ворота крепости.
Не знал он, что иное решил Ермак - дерзновенное и смелое! Настал час
в последний раз поднять силу воинства. Не одну ночь сидел Ермак у тусклого
светца вместе с Матвеем Мещеряком и сообща обдумывал замысел борьбы с
ордой.
- Батько! Верь мне, дойду туда, где русская душа не бывала, и сыщу
врага! - не сводя с атамана глаз, горячо шептал Мещеряк.
Атаман сидел без кольчуги, грудь его дышала ровно. Он неторопливо
огладил бороду, - любимый жест его, - и сказал в ответ:
- Верю, Матвей, что проведешь наших. Один ты у меня остался из
советников-другов, и вся любовь к тебе. Послушай, как мыслю я: тут главное
- дерзость и напор. Без страха надо идти!
Оба они склонились над огоньком и долго с жаром обсуждали решение.
В середине июня выпала особенно темная ночка; небо с вечера заволокли
густые тучи, и шел теплый дождик. Ермак отобрал самых сильных, и проворных
казаков и стрельцов и сказал им:
- На вас вся надежда, браты. Ведет вас Матвей, и слово его - мое
слово. Кто боится, сейчас отходи, карать не буду за прямоту! С богом и
верой в себя, браты!
Никто не вышел из рядов - ни один казак, ни один стрелец. Смотрели
прямо в глаза Ермаку, и взгляд каждого горел, как светлая звезда.
Остались в Искере Ермак и горсть самых слабых казаков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264
хитрого и льстивого муллы Исмаила, который витиевато и многозначительно
пророчествовал перед мурзаками о том, что на древний улус Тайбуги воссядет
некий мудрый хан из нового рода. Говоря об этом, он многозначительно
глядел на кротко моргавшего Карачу, в глазах которого порою, загоралась и
не могла укрыться от мурзаков радость...
После беседы с учеными мужами Карача отпускал приближенных и
предавался отдыху в обществе молодых жен, взиравших, однако, на него,
словно на паршивого козла. Самая молодая и красивая из них - Асафат, не
скрываясь, насмешливо называла его: "Мой козлик..."
И Карача, на самом деле, ползал на четвереньках за разыгравшимися
резвыми женами и жалобно блеял козленком. Они толкали, дразнили его -
жалкого, тощего старичка с реденькой бородкой.
Ночи подошли теплые, шумные, полные гомона талых вод и овеваемые
запахом набухших клейких почек. Снег сошел со степей, и берега Иртыша
засинели, - скоро тронется лед. А в Искере доедали последнее. Смелые
казаки спускались на животах с крутого яра к Иртышу и закидывали
рыболовную снасть. Добыча радовала. Но однажды вражий дозор подстерег двух
казаков; их схватили, мучили, а утром с валов казаки увидели своих братов
повешенными высоко на жердях.
Ермак пытливо разглядывал каждого воина. Всюду он встречал честный
взор и верность. Он вызвал Матвея Мещеряка и поручил ему еще тщательней
вести хозяйство. Каждая кроха была на счету у атамана, и ее берегли. Все
делили по-братски. Слабые и хворые лежали в большой и светлой избе, им
отдавали последнее и отпаивали настоем хвои.
Татары наглели с каждым днем. Чуть не рядом с валами они раскладывали
костры и варили конину. Соблазнительный запах горячего варева плыл к
заплотам, дразнил казаков. Татары кричали:
- Эй, казак, открывай ворота, иди ешь махан. Веселей будет умирать!
- Я тебе, сучья голова, открою ворота! Поглядим, кто из нас умирать
будет! - бодрясь, сердито откликался дозорный, а самого мутило от вкусных
запахов.
Между тем на Иртыш пришла весна. Лед посинел, вздулся и с грохотом
поломался. Три дня плыли льдины, налезая одна на другую. Вскоре могучие
разливы освободились от льда, сразу потеплело и все кругом зазеленело.
Искерский холм покрылся нежной зеленью. Солнце подолгу не сходило с неба,
и казаки между собой толковали:
- Нельзя больше терпеть. Наши деды секирой рубились и дорогу
добывали! А у нас мечи, пушчонки и умная башка - батько Ермак.
Разговор шел на валу и, стоя за пушкой, атаман слышал все, от слова
до слова. Не таясь, он вышел и сказал с укоризной:
- Потерпите, браты! Нас мало. Навалятся скопом и порежут. Надо
хитростью брать. В крепости мы, и в том наш верх!
Был полдень. Три татарина нагло подъехали к валу и сбросили в ров
мешок.
- Это еще что за выдумка? - удивились казаки. Сделали "кошку",
забросили ее на веревке вниз, уцепились за груз и выволокли. В лица
пахнуло густым смардом. Предчувствуя нехорошее, Ильин развязал мешок и
вытряхнул. Из него выпали изуродованные человеческие головы. Не брезгуя,
Ермак поднял одну, присмотрелся, и жалость охватила сердце.
- Ивашка Рязанский! С осени за ясаком выбрался в дальний улус! Ух ты,
что с человеком сделали! Погоди ж ты! - Ермак сжал крепкий кулак и
погрозил в поле, по которому уносились татарские наездники.
Ильин расправил плечи, встал перед атаманом:
- Батько, веди нас в поле! Дозволь ратному человеку сложить голову в
бою! Веди нас, батько! - с напористой страстностью заговорил казак. -
Браты, нельзя боле терпеть татарского надругательства. Гляди, что сотворил
с нашими людьми! - указал он на подброшенные казачьи останки...
- Гаврила, не обессудь, не по-твому будет! - прервал Ильина Ермак. -
В таком деле нельзя жизнь терять зря. Одно хвалю - запал твой. Готовьтесь,
браты, к неожиданному... А коли рубить придется, так со всего плеча...
Атаман поглубже надвинул шелом и твердым шагом пошел к войсковой
избе. Глядя ему вслед, казаки подумали: "Задумал что-то батько! Ой,
горячее дело задумал!".
Мурза Карача, как петух после удачи с курами, раскуражился. Пять
казачьих голов, подброшенных к валам Искера, разожгли его, и он безмерно
хвастался перед свитой. Обещал перехватать в городке всех атаманов и
посадить их на кол, а с казаков и стрельцов грозил с живых содрать кожу и
набить травой чучела. Всю жизнь проживший на плутнях и коварстве, он решил
внести смуту среди русских. Его лучшие лучники пускали в Искер стрелы с
привязанными к ним грамотками. В них взывал он к простым казакам повязать
и выдать своих атаманов и воеводу, а за это сулил разные прелести: и сытно
накормить и каждому дать по татарке.
- Погоди, собака, завоешь, когда самого на кол посадим! - грозились
казаки.
На Саусканских высотах тоже шумела весна. Она давала о себе знать и
шелестом листьев, и неугомонным птичьим щебетом, и звучанием ручьев.
Молодые жены Карачи еще пуще тормошили своего старичка:
- Козлик, наш беленкий козлик, когда же ты приведешь сюда урусов?
Карача жил безмятежно, в полной уверенности, что осажденные не уйдут
из Искера. Придет время, и они распахнут перед татарскими всадниками
ворота крепости.
Не знал он, что иное решил Ермак - дерзновенное и смелое! Настал час
в последний раз поднять силу воинства. Не одну ночь сидел Ермак у тусклого
светца вместе с Матвеем Мещеряком и сообща обдумывал замысел борьбы с
ордой.
- Батько! Верь мне, дойду туда, где русская душа не бывала, и сыщу
врага! - не сводя с атамана глаз, горячо шептал Мещеряк.
Атаман сидел без кольчуги, грудь его дышала ровно. Он неторопливо
огладил бороду, - любимый жест его, - и сказал в ответ:
- Верю, Матвей, что проведешь наших. Один ты у меня остался из
советников-другов, и вся любовь к тебе. Послушай, как мыслю я: тут главное
- дерзость и напор. Без страха надо идти!
Оба они склонились над огоньком и долго с жаром обсуждали решение.
В середине июня выпала особенно темная ночка; небо с вечера заволокли
густые тучи, и шел теплый дождик. Ермак отобрал самых сильных, и проворных
казаков и стрельцов и сказал им:
- На вас вся надежда, браты. Ведет вас Матвей, и слово его - мое
слово. Кто боится, сейчас отходи, карать не буду за прямоту! С богом и
верой в себя, браты!
Никто не вышел из рядов - ни один казак, ни один стрелец. Смотрели
прямо в глаза Ермаку, и взгляд каждого горел, как светлая звезда.
Остались в Искере Ермак и горсть самых слабых казаков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264