- И чего вдруг
взбесились?
- Эх, батько, ну что нам тут! Жить весело, а бить некого! - со
страстью вырвалось у Дударька. Все захохотали. Гул пошел по избе, - в
оконнице слюда задребезжала. Атаман снял шапку, положил рядом. Он понимал
тоску повольников: "Погулять охота!". Понимал и то, что у Строгановых не
жить ему больше.
- Хорошо, - тряхнул он поседевшей головой, - подумайте, браты,
хорошенько обмыслите, а там обсудим. Только больше разуму и меньше
гомозу!..
3
Семен Строганов пребывал в своем любимом Орле-городке и с часа на час
ждал вестей о казачьем походе в Усолье. Сдвинув густые нависшие брови,
закинув за спину руки, он нелюдимо бродил по своим огромным покоям и думал
о совершившемся в Усолье. "Если не погасить воровской пожар, то пламя,
поди, доберется и до Орла-городка. Пойдет тогда крушить". Строганов встал
перед громадным иконостасом со множеством образов в драгоценных окладах,
осыпанных самоцветными камнями и бурмицкими зернами, и начал молиться.
Молитвы были простые, земные:
- Господи, покарай злых и дурных смердов! - шептал старик пересохшими
губами. - Нашли на них казацкую хмару. Пусть порубят и потерзают их
ермачки! Пусть причинят им столько мук и терзаний, чтобы до десятого
поколения помнили: и старики и младени...
Мягкий радужный свет золотой лампады, которая спускалась с потолка на
золотых цепочках, переливаясь всеми цветами радуги, напоминал веселый
солнечный полдень и тем вносил успокоение в душу Строганова. Земно
поклонившись образу спаса, Семен встал кряхтя и удалился в свою
сокровенную горницу. Большая и светлая, она отличалась от других своей
простотой. Стены и потолок ее были из тесаного дуба, чтобы служили навек.
Не обитые и не разрисованные, они были чисто выскоблены и вымыты. Кругом -
лавки и шкафы из ясеневого дерева, а под окном большой стол, на котором
лежали мешочки соли, куски железа, олова и - на видном месте - большие
счеты, гордость строгановского рода.
Старик уселся в кресло и стал выстукивать на костяшках. Он не был
скупцом, но любил в тихий час посчитать свои богатства и помечтать.
Ровный свет лился от лампад, и слегка потрескивало пламя восковых
свечей. Был тот покой, какой обычно овладевал им в позднее время.
И в эту тихую пору в дверь постучал старый дядька-пестун. Неспроста
он тревожит господина, - это сразу сообразил Семен Аникиевич и вмиг
отлетел покой; снова им овладела тревога.
- Войди, дед! - недовольно откликнулся Строганов.
В горницу, шаркая ногами, вошел пестун. По лицу его Семен Аникиевич
догадался о неладном.
- Казаки загуляли? Погром? - холодея спросил он.
Пестун отрицательно повел плешивой головой:
- Хуже, Аникиевич. Ермаки отказались бить смердов!
- Не может того быть! Откуда дознался? - вскочил Строганов и, схватив
старика за плечи, стал трясти. - Врешь!
- Истин господь, правда! - истово перекрестился дядька. - Только что
дозорный наш писчик Мулдышка прискакал с вестью... Не пожелаешь ли,
господине, его видеть!..
- Гони, гони прочь! Рожи его песьей не могу видеть, не человек, а
слякоть, яко червь... Что ж теперь будет? - Семен Аникиевич выбежал из
горницы и снова заметался по обширным покоям. За окнами притаилась
глубокая невозмутимая тишина. Было уже за полночь. Темное небо стало
глубже, все светилось крупными звездами. На земле все смолкло, лишь
изредка перекликались петухи на птичьем дворе. До чего был прекрасен отдых
земли! Но Семену Аникиевичу все казалось злым и враждебным. Стариком
овладел беспредельный, бессильный гнев. Он резко выкрикнул пестуну:
- Немедленно шли гонцов к племянникам моим! Надо спасать вотчину
нашу!
Дядька ушел, а Строганов долго ходил по хоромам; лишь только перед
рассветом уснул беспокойным сном...
Утром на быстрых иноходцах, в сопровождении толпы слуг, в
Орел-городок примчались Максим Яковлевич и Никита Григорьевич. Они умылись
с дороги, расспросили дядьку-пестуна о здоровье дяди и беспечно пошли на
реку.
К полудню отоспался старик и вызвал племянников. Он усадил их за
стол: краснощекого, золотобородого Максима - справа, а веселого,
кряжистого Никиту, с плутоватыми глазами, - слева.
- Сказывай, Максимушка, о бедах наших. Что наробили казаки? -
предложил сурово дядя.
- Ермак не тронул смердов.
- Выходит, смерды варницы пожгли и рудники порушили? - пытливо
уставился в племянника Семен Аникиевич.
- Не то и не другое. Казачишки зашебаршили! - с презрением пояснил
Максим.
- И на том слава богу! - перекрестился Строганов и на сей раз
вздохнул облегченно. Он замолчал, задумался. Племянники из уважения
безмолвно поглядывали на дядю, как решит он?
Наконец, Семен Аникиевич заговорил:
- О чем кричат ермачки?
- Засобирались в Сибирь, к салтану в гости, - с насмешкой ответил
Никита.
- Так, так! - подхватил дядя, нахмурился, и вдруг в глазах его
загорелись огоньки. - Детушки, да нам это с руки! Пусть идут с господом
богом. Монахи в нашем Пискорском монастыре за них помолятся. В добрый час!
Глядишь, салтану не до нас будет, а со смердами сами справимся. Да и без
того притихнут...
- Ужотка и без того притихли, дядюшка, - просветленно вставил Максим.
Старший Строганов встал и подощел к иконостасу, подозвал младших.
- Царем Иоанном Васильевичем, великим князем всея Руси, нам
пожалованы земли, лежащие за Камнем. Повелено нам занимать всякие ухожие
места и рыбные тони, и леса по рекам Тоболу, и Туре, и Лозьве... Вот и
пришло время содеять нам по велению царя. Помолимся, милые, за почин
добрый.
И Строгановы стали истово креститься и класть земные поклоны перед
сияющим иконостасом.
А казаки в эту самую пору с веселыми песнями вернулись в Орел-городок
и стали думать о дорожке в Сибирь. Два года они прожили в камских вотчинах
Строгановых. Зимы стояли тут сугробистые, вьюжистые и до тошноты длинные.
Ветер хозяйничал в эту пору на дорогах и хлестал безжалостно все живое. В
низких срубах, при свете тлевшей лучины невесело жилось волжским
повольникам. Все угнетало их тут: и хмурое, белесое небо, и мрачные
ельники с вороньим граем. Хлеба строгановские скудные, и разойтись негде -
везде зоркий и неприветливый глаз господина. Ходи, казак, по его воле, а к
этому никто не привык. Но тяжелее всего было сознавать, что изо дня в день
тянется зряшная жизнь без обещенного прощения вины. "Все еще мы воровские
казаки!" - с тоской на беседе признался батька.
Не всякий мог долго выдержать такую жизнь:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264
взбесились?
- Эх, батько, ну что нам тут! Жить весело, а бить некого! - со
страстью вырвалось у Дударька. Все захохотали. Гул пошел по избе, - в
оконнице слюда задребезжала. Атаман снял шапку, положил рядом. Он понимал
тоску повольников: "Погулять охота!". Понимал и то, что у Строгановых не
жить ему больше.
- Хорошо, - тряхнул он поседевшей головой, - подумайте, браты,
хорошенько обмыслите, а там обсудим. Только больше разуму и меньше
гомозу!..
3
Семен Строганов пребывал в своем любимом Орле-городке и с часа на час
ждал вестей о казачьем походе в Усолье. Сдвинув густые нависшие брови,
закинув за спину руки, он нелюдимо бродил по своим огромным покоям и думал
о совершившемся в Усолье. "Если не погасить воровской пожар, то пламя,
поди, доберется и до Орла-городка. Пойдет тогда крушить". Строганов встал
перед громадным иконостасом со множеством образов в драгоценных окладах,
осыпанных самоцветными камнями и бурмицкими зернами, и начал молиться.
Молитвы были простые, земные:
- Господи, покарай злых и дурных смердов! - шептал старик пересохшими
губами. - Нашли на них казацкую хмару. Пусть порубят и потерзают их
ермачки! Пусть причинят им столько мук и терзаний, чтобы до десятого
поколения помнили: и старики и младени...
Мягкий радужный свет золотой лампады, которая спускалась с потолка на
золотых цепочках, переливаясь всеми цветами радуги, напоминал веселый
солнечный полдень и тем вносил успокоение в душу Строганова. Земно
поклонившись образу спаса, Семен встал кряхтя и удалился в свою
сокровенную горницу. Большая и светлая, она отличалась от других своей
простотой. Стены и потолок ее были из тесаного дуба, чтобы служили навек.
Не обитые и не разрисованные, они были чисто выскоблены и вымыты. Кругом -
лавки и шкафы из ясеневого дерева, а под окном большой стол, на котором
лежали мешочки соли, куски железа, олова и - на видном месте - большие
счеты, гордость строгановского рода.
Старик уселся в кресло и стал выстукивать на костяшках. Он не был
скупцом, но любил в тихий час посчитать свои богатства и помечтать.
Ровный свет лился от лампад, и слегка потрескивало пламя восковых
свечей. Был тот покой, какой обычно овладевал им в позднее время.
И в эту тихую пору в дверь постучал старый дядька-пестун. Неспроста
он тревожит господина, - это сразу сообразил Семен Аникиевич и вмиг
отлетел покой; снова им овладела тревога.
- Войди, дед! - недовольно откликнулся Строганов.
В горницу, шаркая ногами, вошел пестун. По лицу его Семен Аникиевич
догадался о неладном.
- Казаки загуляли? Погром? - холодея спросил он.
Пестун отрицательно повел плешивой головой:
- Хуже, Аникиевич. Ермаки отказались бить смердов!
- Не может того быть! Откуда дознался? - вскочил Строганов и, схватив
старика за плечи, стал трясти. - Врешь!
- Истин господь, правда! - истово перекрестился дядька. - Только что
дозорный наш писчик Мулдышка прискакал с вестью... Не пожелаешь ли,
господине, его видеть!..
- Гони, гони прочь! Рожи его песьей не могу видеть, не человек, а
слякоть, яко червь... Что ж теперь будет? - Семен Аникиевич выбежал из
горницы и снова заметался по обширным покоям. За окнами притаилась
глубокая невозмутимая тишина. Было уже за полночь. Темное небо стало
глубже, все светилось крупными звездами. На земле все смолкло, лишь
изредка перекликались петухи на птичьем дворе. До чего был прекрасен отдых
земли! Но Семену Аникиевичу все казалось злым и враждебным. Стариком
овладел беспредельный, бессильный гнев. Он резко выкрикнул пестуну:
- Немедленно шли гонцов к племянникам моим! Надо спасать вотчину
нашу!
Дядька ушел, а Строганов долго ходил по хоромам; лишь только перед
рассветом уснул беспокойным сном...
Утром на быстрых иноходцах, в сопровождении толпы слуг, в
Орел-городок примчались Максим Яковлевич и Никита Григорьевич. Они умылись
с дороги, расспросили дядьку-пестуна о здоровье дяди и беспечно пошли на
реку.
К полудню отоспался старик и вызвал племянников. Он усадил их за
стол: краснощекого, золотобородого Максима - справа, а веселого,
кряжистого Никиту, с плутоватыми глазами, - слева.
- Сказывай, Максимушка, о бедах наших. Что наробили казаки? -
предложил сурово дядя.
- Ермак не тронул смердов.
- Выходит, смерды варницы пожгли и рудники порушили? - пытливо
уставился в племянника Семен Аникиевич.
- Не то и не другое. Казачишки зашебаршили! - с презрением пояснил
Максим.
- И на том слава богу! - перекрестился Строганов и на сей раз
вздохнул облегченно. Он замолчал, задумался. Племянники из уважения
безмолвно поглядывали на дядю, как решит он?
Наконец, Семен Аникиевич заговорил:
- О чем кричат ермачки?
- Засобирались в Сибирь, к салтану в гости, - с насмешкой ответил
Никита.
- Так, так! - подхватил дядя, нахмурился, и вдруг в глазах его
загорелись огоньки. - Детушки, да нам это с руки! Пусть идут с господом
богом. Монахи в нашем Пискорском монастыре за них помолятся. В добрый час!
Глядишь, салтану не до нас будет, а со смердами сами справимся. Да и без
того притихнут...
- Ужотка и без того притихли, дядюшка, - просветленно вставил Максим.
Старший Строганов встал и подощел к иконостасу, подозвал младших.
- Царем Иоанном Васильевичем, великим князем всея Руси, нам
пожалованы земли, лежащие за Камнем. Повелено нам занимать всякие ухожие
места и рыбные тони, и леса по рекам Тоболу, и Туре, и Лозьве... Вот и
пришло время содеять нам по велению царя. Помолимся, милые, за почин
добрый.
И Строгановы стали истово креститься и класть земные поклоны перед
сияющим иконостасом.
А казаки в эту самую пору с веселыми песнями вернулись в Орел-городок
и стали думать о дорожке в Сибирь. Два года они прожили в камских вотчинах
Строгановых. Зимы стояли тут сугробистые, вьюжистые и до тошноты длинные.
Ветер хозяйничал в эту пору на дорогах и хлестал безжалостно все живое. В
низких срубах, при свете тлевшей лучины невесело жилось волжским
повольникам. Все угнетало их тут: и хмурое, белесое небо, и мрачные
ельники с вороньим граем. Хлеба строгановские скудные, и разойтись негде -
везде зоркий и неприветливый глаз господина. Ходи, казак, по его воле, а к
этому никто не привык. Но тяжелее всего было сознавать, что изо дня в день
тянется зряшная жизнь без обещенного прощения вины. "Все еще мы воровские
казаки!" - с тоской на беседе признался батька.
Не всякий мог долго выдержать такую жизнь:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264